В Белграде, в двадцать втором? В Петербурге – в семнадцатом?
– Конечно, сейчас я на жизнь тоже жаловаться не могу, – неожиданно переменил собеседник тон с сентиментального на слегка величавый. – Ресторан, слава Богу, идет бойко, с прошлого года «ото» имеется собственный, женка моя, хотя и француженка, но тоже с капитальцем изрядным… Вот, ежели после концерта закусить пожелаете или выпить, милости просим. Сегодня буфет мой, на лучших балах всегда к Авдееву обращаются в первую голову.
Он громко рассмеялся, победоносно оглядывая столпившуюся у вешалки публику, сунул в жилетный карман полученный номерок и, дружески кивнув мне, быстро направился в зал.
Авдеев! Так, вот, кто это. Теперь вспоминаю. Редакционный курьер при отделе военной пропаганды в Ростове. Тот самый, из-за которого у меня вышла неприятность с начальством…
Сидя на концерте, я стал восстанавливать в памяти подробности этого странного случая. Почему Авдеев так глупо держал себя? Почему упорствовал? Сказать по правде, до сих пор для меня его поведение на заседании представляло загадку.
А произошло вот что. Осенью девятнадцатого года, месяца за три до оставления Ростова, отдел военной пропаганды поручил мне редактирование газеты «Заря России», предназначенной исключительно для обслуживания Армии. Профессиональных журналистов нас было немного: все, какие оказались на юге, уже работали в других газетах. «Заря России» бесплатно посылалась на фронт, распределялась по тыловым частям, по лазаретам, по госпиталям. Чтобы поддерживать связь с Армией, следить за настроениями и требованиями аудитории, время от времени военное начальство устраивало с редакцией специальные совещания. Некоторые отделы приходилось сокращать, некоторые увеличивать: трудность положения состояла, главным образом, в том, что газета предназначалась, как для нижних чинов, так и для офицеров, и нам нужно было найти средний тон, приемлемый для читателей самого различного культурного уровня.
Не могу судить, хорошо или плохо справлялись мы со своей нелегкой задачей. Но, вот, однажды, полковник, мой ближайший начальник, неожиданно приглашает меня на чрезвычайное совещание. Прибыл из Штаба генерал со специальным заданием – побеседовать о мерах, необходимых для усиления пропаганды в войсках.
На совещании присутствовало несколько человек, все – военные. Штатский – я один. От редакции.
– Господа, – после некоторого предварительного обмена мнений, обратился к нам генерал, держа перед собой развернутый очередной номер газеты. – Я, конечно, журнального дела не знаю. Кроме того, сейчас время такое, что во всем требуются новые методы. Однако от многих мне приходилось слышать, что газета ведется слишком академично. Не забывайте, господа, что большинство читателей у вас – простые солдаты.
– Мы это всегда стараемся иметь в виду, ваше превосходительство, – мягко заступился за газету полковник. – Вот у нас, изволите ли видеть, заведен для солдат специальный раешник. Затем есть в каждом номере кое-какой легкий материал… Рассказы… Народные сказки…
– Мне тоже, ваше превосходительство, кажется, что большая часть материала вполне понятна каждому нижнему чину. – добавил со своей стороны я. – Если взять первого попавшегося солдата и прочесть ему номер…
– А что? Это, в самом деле, идея! – оживленно перебил меня генерал. – Вместо того, чтобы бесплодно гадать, действительно, сделаем опыт. У вас, полковник, есть тут в отделе кто-нибудь из солдат?
– Редакционный курьер Авдеев, ваше превосходительство.
– Вот и давайте сюда Авдеева. Я ему прочту, он послушает, а затем сообща обсудим, какие меры принять.
Никогда перед этим я не мог ожидать, что курьер, прикомандированный к редакции, неожиданно явится таким ответственным критиком. Правда, отношения у меня с Авдеевым были хорошие. Работой я его не утомлял, он своими услугами меня тоже не баловал. Однако, когда подобострастная грузная фигура с рябым красным лицом, с глазами на выкат, с руками по швам, с легким свистом в носу от задержанного дыхания неожиданно застыла в дверях, у меня почему-то екнуло сердце.
– Опозорит! – мелькнула страшная мысль.
– Вот что, голубчик, – ласково обратился к Авдееву генерал. – Мы тут хотим установить, так сказать, норму, определить средний уровень наших читателей. Ты меня слушай, а когда я окончу, расскажи содержание своими словами. Согласен?
– Рад стараться, ваше превосходительство!
Авдиев рявкнул это с каким-то особенно свирепым усердием, не предвещавшим ничего хорошего.
– Я читаю передовую, – вполголоса обратился к нам генерал. – Так вот, Макеев… То есть Авдеев. «Ауспиции относительно ближайшего будущего Европы, потрясенной циклоном войны, в достаточной мере тревожны. Презумпции того, что большевизм есть явление специфически русское, не дает возможности европейскому общественному мнению кристаллизоваться, твердо усвоить ту мысль, что белая борьба есть не что иное, как продолжение той же борьбы, которую вело Тройственное Согласие с Германией». Ну, как, голубчик? Понимаешь?
– Никак нет, ваше превосходительство!
– Ничего не понимаешь?
– Ничего не понимаю, ваше превосходительство.
– Гм… Ну, что же. Жаль. В таком случае…
– Там есть вторая статья: «Близкий Кремль», – сконфуженно шепнул я генералу. – Она значительно проще написана.
– «Близкий Кремль»? А, да. Хорошо. Ну, милый мой, слушай опять. «Москва, Москва златоглавая! Близятся к тебе наши полки, гоня перед собой врагов веры и родины. Уже чудится звон колоколов, уже видны в предрассветных лучах зубцы священных кремлевских стен. Москва, еще одно только усилие; еще один только натиск…» Ну, это, я думаю, понятно, Авдеев?
– Никак нет, ваше превосходительство!
– Да что ты? И это непонятно?
– Точно так, непонятно, ваше превосходительство.
Я с негодованием посмотрел на курьера. Он неподвижно стоял в дверях, точно врос в пол. Лицо не выражало ничего. Только на щеках пробился наружу легкий румянец и глаза пугливо вращались в орбитах, то пожирая взглядом начальство, то бессмысленно останавливая взор на злополучном газетном листе.
– Вот, видите? – с благожелательной укоризной, шепотом, заметил мне генерал. – Даже такие вещи и то трудно усваиваются, а вы – презумпции, ауспиции. Ну, хорошо, что еще есть? Вот, раешник. Авдеев, ты читаешь в газете раешник?
– Никак нет, ваше превосходительство.
– Отчего же не читаешь?
– Не могу знать, ваше превосходительство.
– Ну, так послушай теперь, и скажи свое мнение. «Ах, Маланья, Маланья, вот мои пожелания. Хотел бы я, Милаша, чтобы в изобилии у всех были щи да каша, чтобы ни в чем снова не нуждался наш край, чтобы каждый имел свой каравай. А еще есть желанья, дорогая Маланья, чтобы Европа старуха, ни пера ей, ни пуха…» Ну, дальше, в таком же духе, как видно. Надеюсь, раешник ты понял, Авдиев?
– Никак нет, ваше превосходительство!
На следующий день после заседания, я встретил курьера у порога редакционного кабинета. Как ни в чем не бывало он дружелюбно взглянул на меня, спросил, не нужно ли отнести материал в типографию. И хотя я был глубоко оскорблен им, однако, из самолюбия не подавал даже вида. О злополучном заседании мы с ним вообще ни разу не говорили. Прошло несколько месяцев. Фронт скатился к Новороссийску. Началась эвакуация. Я потерял Авдеева из вида…
* * *
После концерта, когда начались танцы, просидел я некоторое время у стены в унылом одиночестве,
