и этой фанатичной труженицей искусства? Наверно, ей стоило бы до конца жизни не знать ни любви, ни ревности, ни исполнения желаний, ни тяжких переживаний неутоленной страсти… Только ведь на самом деле все обстоит совершенно иначе. На самом деле эта великая и некрасивая певица все дни своей жизни не уставала мечтать о любви — в точности как какая-нибудь простая повариха! И мечты эти — так уж получилось — направлены были именно на него, этого бледного парня с горящими глазами. Его и только его образ высечен глубоким резцом на ткани ее души — такая уж она однолюбка…
Дина видит его, стоящего возле раскрашенного щита, и сердце ее колотится, как никогда еще не колотилось.
— Конечно, не помните…
— Нет, я помню, — тихо отвечает она, разглядывая стоящего перед ней человека.
Годы еще не совсем разрушили прежний облик Фимы Райзмана. Тот же непокорный, хотя и несколько поредевший чуб свешивается на лоб, и Фима тем же гордым движением отбрасывает его назад.
С концерта они едут в гостиницу «Европа», где Дина обычно останавливалась во время своих визитов в южный город начиная с самого первого приезда сюда в шестнадцатилетнем возрасте вместе с отцом. Затем пьют чай в номере певицы, и беседа вертится вокруг золотых лет юности — его и ее. Вспоминают общих знакомых из консерватории — тот взлетел к вершинам карьеры, этот, напротив, упал и прозябает в ничтожестве, а третий скромно трудится в провинциальном оркестре… А вот он, Фима, практически забросил музыку и работает на заводе инженером-химиком. Ах, годы, годы…
Она открывает окно. Третий час ночи. Начало весны. Небо уже начало сереть в преддверии рассвета. Южный город спит. Издали доносится хриплый гудок паровоза, и трубный этот звук будит в памяти прежние желания, прежние мечты, прежние разочарования.
— Неужели прошло столько лет, а, Дина?
Жажда обычного человеческого счастья охватывает женщину. Голос ее дрожит.
— Может, и не прошли они вовсе…
Неожиданно для себя они переходят на шепот. Дина выключает свет, рассветный сумрак крадется в комнату. Двое стоят рядом у окна, и прохладный ветерок легонько поглаживает их по головам и шепчет что-то сладкое, сладкое и томительное. В темноте не разобрать лиц — лишь светлые пятна сереют в рамке окна. Не эту ли женщину он ждал и желал в течение всей своей беспорядочной, нелепой жизни?
Обычно столь хваткий и решительный, на этот раз Фима колеблется, сомневается, как робкий новичок. Что-то останавливает его. Но вот он отбрасывает сомнения, и Дина чувствует, как мужская рука осторожно обнимает ее за талию.
— Ты не думаешь, что эта встреча должна была состояться много лет назад? — шепчет Фима.
Он и впрямь чувствует, что потерял тогда что-то очень-очень дорогое — потерял и заново обрел только сейчас.
— Ох, Дина, отрада сердца моего…
Вот они, наконец, правильные слова в шепчущем шорохе рассвета:
— Отрада сердца моего, полюбишь ли ты меня?
Она смотрит в его глаза, горящие в полумраке комнаты. Давным-давно, молоденькой девушкой с дрожью в сердце мечтала она об этой минуте; прошли годы, и не угасла прежняя дрожь. Его губы касаются ее лба. Женщина инстинктивно отклоняется, но миг сопротивления уже пройден, и Фима, мобилизовав весь свой немалый опыт, устремляется к цели.
…И вдруг звучат в комнате грубые слова, площадная ругань. Дина отшатывается в отвращении и высвобождается из мужских рук. Неужели это все? Неужели об этом она мечтала, к этому стремилась с девичьих лет?
Она не может сдержать слез — слез разочарования и обиды. Фима открывает глаза. Он видит, что женщина снова стоит у окна и рыдает, спрятав лицо в ладонях. Что ж, такое бывало в его практике. В таких случаях следует успокоить плаксу ласковым словом. Он встает с постели, подходит к подруге и деликатно кладет руку ей на плечо. Голос его звучит мягко и покровительственно.
— Дина…
Но не тут-то было — она отскакивает в сторону как ужаленная:
— Не прикасайся ко мне! Уходи, немедленно!
В ее выпученных глазах — слезы и отвращение. Нет никакого сомнения: его, Фиму Райзмана, изгоняют отсюда! Он делает последнюю попытку:
— Дина…
Но женщина уже держит руку у кнопки звонка:
— Уходи, или я вызову коридорную!
И вот шагает Фима по утренним улицам. На душе у него смутно и муторно. Дойдя до бульвара, он садится на скамейку, закрывает глаза и проваливается в сон.
По пробуждении он обнаруживает себя в центре большого южного города. Девятый час утра, воскресенье, выходной. На улицах оживленное движение. Открылись магазины, торопливо проходят хозяйки с кошелками. Слышны гудки автомобилей, звонки трамваев. Деревья бульвара шелестят молодой листвой, готовятся к поре цветения.
И вот — странный случай! — недалеко от дома встречает Фима Анечку — такую же невинную и застенчивую, как годы тому назад.
— Анна Аркадьевна! Сколько лет, сколько зим!
Он решает немного проводить старую знакомую. Что нового? Да, в общем, ничего. Она теперь замужем. Правда, муж только что уехал на какую-то конференцию в Москву… Отчего Фима больше к ним не заходит? Можно было бы сыграть трио, как в былые времена.
Фима жмет руку молодой женщины:
— Слушай, Анечка, я хотел бы показать тебе кое-что у меня в комнате…
Она слегка колеблется, но затем кивает. Комната Фимы, большая и чистая, залита солнечным светом. Не проходит и нескольких минут, как эти двое уже в угаре прежнего греха. Все у них протекает как прежде. Поначалу Анечка ни дать ни взять — ангел небесный, застенчивая скромница со смущенной улыбкой. Но проходит некоторое время, и вот уже с ангельских губ срывается самая грязная ругань, какая только есть на свете. Да и наш герой не отстает от своей распаленной партнерши…
Город уже совсем проснулся. Над улицами и площадями склоняется свежее голубое небо — по нему разгуливает молоденькое солнце. Все больше
