есть будущее.
Если мы воспользуемся настоящим, мелькнуло у Кэсс в голове, тогда, возможно, обретем и будущее. Впрочем, что подразумевать под «будущим»? Дыхание Эрика обожгло ей лицо и шею, он склонялся все ниже, пока не коснулся ее губами. Кэсс гладила его волосы. Она чувствовала его страстный порыв и одновременно неуверенность, отчего он казался много моложе ее. Это как-то по-новому возбуждало Кэсс, она впервые поняла, с какой силой притягивают некоторых зрелых женщин молодые мужчины, и это испугало ее. Страх проистекал из столь непривычной для нее роли: ничего в ее прежней жизни не предвещало, что ее тело станет приманкой для юношей и надгробным памятником ее самоуважению. Она отправлялась в долгое путешествие, которое могло окончиться годы спустя на какой-нибудь жуткой вилле у берега моря в обществе турка или испанца, еврея или грека, а может, и араба, словом, представителя нации, исконно обожествлявшей фаллос. И все же ей не хотелось отступать. Несмотря на то, что она не понимала весь смысл совершавшегося сейчас, несмотря на то, что не понимала, куда ее это приведет, несмотря на весь свой страх, отступать не хотелось. Над камином вился дымок от сигареты Эрика, – хорошо, если сигарета по-прежнему находится в пепельнице. Голова Кэсс лежала теперь на пьесе, а симфония приближалась к финалу. Отвратительная, должно быть, сцена, подумала Кэсс, если заснять ее на пленку: замужняя женщина не первой молодости постанывает от одолевшей ее похоти на неприбранной случайной кровати под чужим мужчиной, который ее не любит и которого не любит она. Любовь, знает ли кто-нибудь, что это такое, мельком подумала она. Эрик положил руку ей на грудь – ощущение было необычным, новым, не похожим на прикосновение Ричарда. Но любовь ли это? И что чувствует Эрик? Просто секс, решила она, но и это не было ответом, а если и было, то ничего не проясняло. Эрик оторвался от нее со вздохом и, поднявшись, пошел к камину за сигаретой. Прислонившись к стене, он некоторое время изучающе смотрел на нее, его взгляд поведал ей, что груз непроизнесенного делает дальнейшие отношения между ними невозможными. Действительно, ну на каких основаниях они могли развиваться? Эти поиски вслепую были ненадежным фундаментом и не могли удержать сколько-нибудь значительный вес.
Эрик вернулся, сел на постель и сказал:
– Ладно. Выслушай меня. О Ричарде я знаю. Хотя не совсем верю, когда ты говоришь, что я не имею никакого отношения к тому, что происходит между вами. Конечно же имею. Хотя бы потому, что нахожусь сейчас рядом с тобой. – Кэсс уже приготовилась что-то сказать, но он остановил ее движением руки. – Но это все неважно, я не собираюсь спорить по этому поводу. И мне не к лицу защищать традиционную мораль. – Он улыбнулся. – Между нами протянулась какая-то нить, я не совсем понимаю, что это такое, хотя склонен принять наши отношения всерьез. – Он взял ее руку и поднес к своей небритой щеке. – Но у меня тоже есть возлюбленный, Кэсс; это юноша, француз, через несколько недель он приедет в Нью-Йорк. Не знаю, что будет после, но… – он выпустил ее руку, встал и снова зашагал по комнате, – он тем не менее приедет. Мы с ним не расставались более двух лет, а это кое-что значит. Думаю, если бы не он, я бы не отсутствовал так долго. – Голос Эрика звучал напряженно и страстно. – Что бы ни случилось, Кэсс, знай, я любил его и люблю поныне. Никого прежде я не любил с такой силой и… – он задрожал всем телом – …видимо, никогда не сумею так полюбить.
Это признание не застало Кэсс врасплох – она помнила имя, начертанное на полях, – Ив. Но лучше, если он сам назовет его. Ее взволновали слова Эрика, она испытывала странное чувство, словно могла помочь ему нести груз любви к этому неизвестному юноше, имевшему над ним такую власть.
– Он, наверное, очень необычный молодой человек, – произнесла она. – Скажи, как его зовут, расскажи мне о нем.
Эрик снова сел на кровать рядом с ней. У него виски кончилось, он глотнул из ее бокала.
– Да, собственно, рассказывать-то нечего. Его зовут Ив. – Он помолчал. – Не представляю, какое впечатление на него произведет Америка.
– И все мы, – прибавила Кэсс.
Он улыбнулся:
– И все мы. Не могу сказать, что понимаю свою собственную реакцию на здешнюю жизнь. – Они рассмеялись. Кэсс отхлебнула немного виски. Им стало легче и свободнее друг с другом, они чувствовали себя давними добрыми друзьями. – Видишь ли, я чувствую ответственность за него. Если бы не я, он никогда не оказался бы здесь. – Эрик взглянул ей в глаза. – Отца своего он не помнит, а его мать – хозяйка бистро в Париже. Он ненавидит ее или считает, что ненавидит.
– Необычная модель, правда? – Сказав это, она готова была тут же проглотить свой язык. Но было уже поздно, и она попыталась хоть как-то смягчить свой промах: – Нам всегда говорили, что мужчины, предпочитающие в сексе свой пол, обычно любят матерей и ненавидят отцов.
– У меня нет столь подробной информации, – иронически произнес Эрик. – В Париже я встречал уличных мальчишек, у которых нет возможности ненавидеть отца или мать. Оба в их жизни просто отсутствуют. Впрочем, они ненавидят les flics – полицейских; наверное, какой-нибудь благополучный американский ученый слизняк додумался бы до того, что полицейский замещает вытесненный образ реального отца – отсюда и ненависть. Мы здесь, в Штатах, вообще слишком много знаем о «вытесненных» образах и слишком мало о настоящих – просто об отцах, старомодных фигурах. Мне же кажется, что мальчишки ненавидят полицейских просто за то, что те при каждом удобном случае избивают их до полусмерти.
Она почувствовала непроизвольное отчуждение от него, вернее, от подобного взгляда на мир. Ей не хотелось, чтобы он смотрел на жизнь столь мрачно: этот взгляд не мог сделать его счастливым, а следовательно, угрожал и ей. В ее жизни полицейские не играли никакой роли, и ей даже в голову не приходило почувствовать угрозу с их стороны. Полицейские не были ни друзьями, ни врагами, они являлись просто частью городского ландшафта, следили за порядком и за тем, чтобы все было по закону; если полицейский – она считала всех их людьми недалекими – забывался, его нетрудно было поставить на место. Нетрудно, если ты занимал более высокое положение и обладал большей властью, чем он. Ведь на то, чтобы понять, на кого они работают, у полицейских ума хватало, и ни за что на свете они не стали бы надрываться ради беспомощных и слабых.
Кэсс гладила Эрика по голове, вспоминая, как спорила с Ричардом в самом начале их знакомства на ту же тему: он
