И раз она мне еще в начале 1959 года давала добрый совет — к тебе переехать, — мне следовало прислушаться к ее словам, и зря бы у нас этот год не пропал!
Но я ей все тогда: «Москва! Москва!»
Даже стишки какие-то вспоминал про то, как много есть для нас хорошего в одном только этом звуке.
Почему я так много пишу о твоей маме?
Да потому, моя милая, что нам — взрослым детям — не мешает иногда прислушаться к доброму совету мамы.
Посторонних советчиков тысячи!
Их советы можно сколько угодно выслушивать и пропускать мимо ушей. Советы мамы — нельзя!
Разумеется, прежде я только и думал, что взять тебя поскорее с детьми в Москву, получить здесь жилплощадь, а потом обменять ее на квартиру в твоем городе. Но ты так долго тянула время, что я сам теперь пришел к окончательному решению к тебе переехать…
Почему?
Читай внимательно письмо № 9.
8 января
Письмо № 9
…нежели возить тебя с детьми сюда и туда.
Во-первых, это отразилось бы на грудной Гале — переезжая с места на место, она могла бы простудиться.
А во-вторых, и на маленькой Люсе — новый коллектив в школе, теснота, грубые соседи — все это безусловно отразилось бы на ее успеваемости и поведении.
Теперь же я все как следует обдумал и решил наконец-то положить конец всем нашим мучениям.
Я — один, а вас — трое.
А это означает, что не вы ко мне, а я к вам должен поскорее приехать!
Когда я раньше звал тебя в Москву, ты меня за это ругала и правильно делала!
Зачем бросать хорошее во имя худшего?!
Дабы исправить эту ошибку, я вовремя успел тебе дать телеграмму «ВОЗДЕРЖИСЬ» и написал очень много авиа и простых писем.
Ты же меня снова ругаешь.
За что?
Куда это годится?!
Я, конечно, виноват во многом, но — поверь, мне сейчас очень и очень тяжело.
Разумеется, тебе тяжелее, у тебя двое детей, но…
Дорогая ЛЮБА, хотя на этом письме и стоит дата «8 января» — это не так. На самом деле оно написано 9 января, а «8» я написал для того, чтобы не забыть сообщить тебе о том, что я успел сделать вчера.
А сейчас — поздний вечер 9 января, я сижу в своей комнате, пишу тебе это письмо и обливаюсь слезами…
Читай внимательно письмо № 10!
Вся наша беда, все наши трудности, самые главные трудности первого года нашей совместной жизни возникли у нас с тобой из-за жилья. У нас ведь совсем нет жилья в том смысле, в каком его следует понимать.
Вспомни, какой покосившийся у твоей мамы домик?
У меня — 8 квадратных метров.
У тебя просторнее, так вместо окна — какое-то отверстие для проветривания воздуха!..
Итак, вчера я был в Московском городском бюро обмена жилой площади. Возле дома, в котором оно помещается, всегда стоит толпа, а все стены там оклеены сотнями и тысячами объявлений…
Я не стал ни с кем говорить, а сразу же прошел в бюро, где выяснилось следующее:
1) Жилплощадь в домах барачного типа обмену не подлежит.
2) Так как я живу в этой квартире с соседями — собственно говоря, не в квартире, а в одной большой, разделенной еще перед войной перегородкой, комнате — то я должен иметь их согласие на обмен.
А на какое их согласие могу я рассчитывать?
Они ведь знают, что когда я к тебе насовсем перееду, то именно им, а не кому-нибудь достанется моя жилплощадь!
3) Так как дом наш подведомственный, то я, оказывается, помимо согласия соседей, должен иметь еще и разрешение на обмен соответствующей администрации, а я у них на производстве никогда не работал и меня там никто не знает! Пока я здесь живу — с этим считаются, а перестану жить — сама понимаешь…
4) Если бы мне даже и предоставили право на обмен, то и тогда мне пришлось бы искать у вас не просто желающего прописаться в Москве, но такого человека, на которого отсюда поступил бы вызов или запрос. А поди поищи там у вас сейчас какого-нибудь крупного специалиста или организатора производства! Ведь это им только дают сейчас беспрепятственно постоянную московскую прописку!
Вот что я выяснил в бюро обмена.
Но меня это не устраивает, и я буду еще выяснять — в других местах. Быть может, наш дом и не совсем барачного типа?
9 января
Письмо № 10
Дорогая ЛЮБА, сегодня у меня большое горе.
Я весь вечер сижу дома и горько плачу.
Такого со мной еще не было.
СЕГОДНЯ, 9 ЯНВАРЯ 1960 ГОДА,
В ДВА ЧАСА ДНЯ
СКОНЧАЛАСЬ МОЯ ТЕТЯ
И ТВОЙ ИСКРЕННИЙ ДРУГ
МАРТА БОРИСОВНА
БОГАТЫРЕВА
Не стало самого близкого и дорогого мне в Москве человека, которого я знал очень давно и который все это время был для меня «второй мамой». Я познакомился с Мартой Борисовной через ее сына Колю, с которым до войны вместе учился на одних счетно-бухгалтерских курсах, мечтая стать Наркомом финансов — я, а он — председателем Госбанка СССР.
Марта Борисовна была простым фельдшером, ее муж-художник умер рано, а Коля погиб в 1944 году.
Я всегда называл ее просто «тетя».
Она была ко мне очень внимательна, а после гибели Коли стала со мной, как с родным сыном. Я заходил к ней, доверял ей все свои секреты, и она мне всегда помогала.
И не мне одному!
Своими советами — житейскими и медицинскими — она выручала очень и очень многих.
Добрую память о ней навсегда сохранят все знавшие ее люди!
По доброте с ней может сравниться только моя ЛЮБА.
Других таких женщин в своей жизни я еще не встречал и теперь уже не встречу никогда!
Когда большая Люся привезла тебя в октябре 1958 года в Москву и мы с тобой решили стать мужем и женой, то я, как ты помнишь, первым делом познакомил тебя с тетей.
И — не ошибся!
Она видела тебя один только час, но с того самого часа и до самого своего последнего вздоха была о тебе очень и очень лестного мнения.
Хорошего человека можно и за один час узнать!
И если она хотела, чтобы мы жили в Москве, то это потому, что так ей просто радостней было бы в последние годы жизни. Считая меня своим «вторым сыном», она и тебя, и маленькую Люсю, и нашу крошку Галю считала своими близкими людьми… Но силы ее с каждым днем убывали, и от той красивой и статной женщины, которую ты видела, с каждым днем оставалось все меньше и меньше.
Сообщи о смерти Марты Борисовны большой Люсе.
Она ее должна хорошо помнить и быть ей за многое благодарна.
10 января
Письмо № 11
Память о Марте Борисовне мне дорога еще и тем, что она была единственной в Москве женщиной, которая очень хорошо знала мою маму.
И не только знала, но и три года каждую неделю заходила к тяжелобольной, помогая ей своим вниманием.
Такие бескорыстные и добрые женщины встречаются теперь крайне редко.
Это счастье мое, что я еще при жизни тети обзавелся семьей!
Будь я сейчас один, со смертью Марты Борисовны я бы вообще остался круглым сиротой.
Все мои телеграммы «ВОЗДЕРЖИСЬ» были вызваны и тем, что я видел, как с каждым днем тетины силы. Я лелеял надежду, что она поправится, снова станет жизнерадостной, и очень боялся, что привезу тебя с детьми в Москву, а здесь уже не будет того хорошего, чуткого и отзывчивого человека, к которому всегда можно было зайти и поговорить о чем-нибудь по душам…
Ее не стало, и теперь для нас самое лучшее — жить там, где рядом есть твоя мама, моя двоюродная сестра, ее муж и очень много твоих старых и новых моих знакомых!
Сейчас я очень сожалею, что мне не удалось показать Марте Борисовне нашу крошку хотя бы на фотографии.
У меня было предчувствие, что может случиться большое горе, поэтому я просил тебя выслать фотоснимок нашей семьи!
Но — свершилось непоправимое, и теперь об этом уже поздно и вспоминать…
Это всегда так бывает.
Когда мы стоим на ногах, то как-то не задумываемся над тем, что может случиться непоправимое и мы можем навсегда потерять очень близкого нам человека.
11 января
Письмо № 12
Дорогая ЛЮБА, свое письмо № 10 я начал с того, что у меня большое горе — умерла моя тетя.
Горе это я тебе описал, но при этом совершенно забыл известить и о своем несчастье.
А оно вот какое.
Еще 7 января, вечером, зашла ко мне одна из сестер Марты Борисовны и попросила вернуть ей деньги — сто рублей — которые я брал взаймы у тети, чтобы отдать их соседу.
Помнишь, он оплатил за меня установку газовой плиты?..
Денег у меня при себе не было, поэтому на другой же день я зашел к Марте Борисовне и сказал, что пусть ее сестры не беспокоятся — завтра же я верну им те 100 рублей. Она согласилась и при мне сделала выговор своим сестрам за то, что те меня так бесцеремонно побеспокоили по такому малозначительному поводу как раз тогда, когда нам так трудно в материальном отношении…
