- Это ты, Биггер? - окликнула мать из-за занавески.
- Я, - сказал он.
- Зачем это ты приходил недавно и сейчас же опять убежал?
- Ни за чем.
- Смотри, сынок, хоть теперь будь поосторожнее.
- Господи, мама! Оставь ты меня в покое.
Несколько минут он прислушивался к шлепанью белья о стиральную доску, потом рассеянно уставился в окно, вспоминая, какое у него было чувство, когда он дрался с Гэсом в биллиардной. Он был доволен, что через час надо идти договариваться насчет этого места у Долтонов. Товарищи опротивели ему, он знал - то, что случилось сегодня, положило конец его участию в их делах. Точно человек, который с сожалением и без всякой надежды созерцает обрубок ампутированной руки или ноги, он знал, что страх перед белым хозяином лавки побудил его затеять эту драку с Гэсом; он знал лишь каким-то смутным чутьем, не воспринимая этого в форме четкой и ясной мысли. Инстинкт подсказал ему в его смятении, что лучше избить Гэса и сорвать весь план грабежа, чем пойти против белого человека с револьвером в руке. Но он загнал глубоко внутрь это ощущение страха; его воля к жизни зависела от того, удается ли ему скрыть свой страх от своего сознания. Он избил Гэса потому, что Гэс запоздал: такова была версия, которая согласовалась с его чувствами, и он не пытался оправдать себя в собственных глазах или в глазах товарищей. Для этого он их недостаточно высоко ставил; он не считал себя ответственным перед ними за свои поступки, хотя они должны были принимать в задуманном грабеже такое же участие, как он. Это было для него обычно. Сколько он себя помнил, он никогда ни перед кем не чувствовал ответственности. Как только обстоятельства складывались так, что к нему предъявляли какие-то требования, он восставал. Так он жил, он проводил свои дни, стараясь преодолевать или удовлетворять властные стремления, царившие в мире, который внушал ему страх.
В окно было видно, как солнечные лучи догорали над гребнями крыш и на землю легли первые тени сумерек. Время от времени по улице пробегал трамвай. В дальнем углу комнаты шипела заржавелая батарея. Весь день было ясно по-весеннему; но сейчас серые облака медленно затягивали солнце. Зажглись, все разом, уличные фонари, и небо потемнело и придвинулось к крышам.
Он чувствовал под рубашкой металлический холод револьвера, прижатого к голому телу; надо было встать и положить его на место, под матрас. Нет! Пусть останется при нем. Он возьмет его с собой туда, к Долтонам. Ему будет как-то спокойнее, если он его возьмет; он не собирался пускать его в ход, да, в сущности, ему нечего было и бояться, но он испытывал какую-то тревогу и недоверие, ему казалось, что лучше будет взять его с собой. Он идет к белым людям, так пусть и нож и револьвер будут при нем, это поможет ему чувствовать себя равным им, придаст ему сознание своей полноценности. Потом он нашел разумное оправдание этому: чтобы попасть в дом Долтонов, он должен пройти через район, населенный белыми. Правда, за последнее время не было слышно о каких-либо избиениях негров, но это всегда возможно.
Где-то на часах пробило пять. Он вздохнул, встал на ноги, широко зевнул и потянулся изо всех сил, расправляя онемевшее тело. Он снял с вешалки пальто, так как на улице стало холоднее; взял кепку. Он пошел к двери на цыпочках, стараясь выскользнуть незаметно для матери. Но как только он повернул ключ, она окликнула его:
- Биггер!
Он опустил руку и нахмурился:
- Да, мама?
- Ты идешь насчет этой работы?
- Да.
- Что ж ты ничего не поел?
- У меня уже времени нет.
Она подошла к двери, вытирая передником мыльные руки:
- На вот двадцать пять центов, купи себе что-нибудь.
- Ладно.
- И смотри берегись, сынок.
Он вышел и зашагал на юг, к Сорок шестой улице, а потом свернул на восток. Так значит, через несколько минут он увидит, похожи ли эти Долтоны, его будущие хозяева, на тех людей, которых он сегодня видел в кино. Но когда он шел по широким и тихим улицам района белых, эта перспектива показалась ему гораздо менее заманчивой и интригующей, чем утром. Дома, мимо которых он проходил, были высокие, в окнах горел мягкий свет. Улицы были почти пусты, только иногда проносился, мягко шурша шинами, быстроходный автомобиль. Это был чуждый и холодный мир, мир ревниво оберегаемых тайн белых. Покоем, чванством и уверенностью веяло от этих домов. Он дошел до бульвара Дрексель и стал искать номер 4605. Наконец он увидел его и остановился перед высокой черной чугунной оградой, ощущая знакомое стеснение в груди. Все то, что он чувствовал в кино, исчезло, остались только страх и пустота.
Откуда ему войти, с парадного хода или с черного? Странно, что до сих пор он не думал об этом. А, черт! Он прошел всю длину чугунной ограды, рассчитывая увидеть дорожку, ведущую к заднему крыльцу. Но такой дорожки не было. Кроме главного входа, был еще только подъезд для машин, но ворота были на замке. Что, если полисмен увидит, как он слоняется взад и вперед по улице, где живут белые? Подумают, что он замышляет грабеж или изнасилование. Он разозлился: на кой черт ему вообще понадобилось приходить сюда? Оставался бы дома, среди своих, и не знал бы этого страха и ненависти. Это чужой мир, и глупо было думать, что ему может понравиться тут. Он стоял посреди тротуара, крепко стиснув зубы, ему хотелось ударить кого-нибудь кулаком. А, чер-рт... Придется идти с парадного хода, больше делать нечего. Не убьют же его, даже если это и не полагается; в крайнем случае не возьмут, вот и все.
Он робко откинул засов на калитке и пошел к лому. У крыльца он помедлил, ожидая, что вот-вот кто-нибудь закричит на него. Но все было тихо. Может быть, никого дома нет? Он поднялся по ступеням и увидел сбоку у двери небольшую нишу и в ней кнопку звонка, освещенного маленькой лампочкой. Он нажал на кнопку и вздрогнул, услышав за дверью негромкий, но звучный удар гонга. Может быть, он слишком сильно нажал? Ладно, что в самом деле! Нельзя быть таким дураком; он выпрямился, стараясь побороть болезненное напряжение в теле, и ждал. Ручка двери повернулась. Дверь отворилась. Он увидел белое лицо. На пороге стояла женщина.
- Здравствуйте!
- Да, мэм, - сказал он.
- Вам кто нужен?
- Мне... мне... мне нужен мистер Долтон.
- Ваша фамилия Томас?
- Да, мэм.
- Войдите.
Он медленно, боком стал подвигаться к двери, но вдруг остановился. Женщина была так близко, что он видел даже крошечную родинку над ее верхней губой. Он затаил дыхание. В дверях оставалось слишком мало места, чтоб он мог пройти, не задев ее.
- Что же вы, входите, - сказала женщина.
- Да, мэм, - прошептал он.
Он протиснулся мимо нее и нерешительно остановился в просторном светлом холле.
- Идите за мной, - сказала она.
С кепкой в руке, вытянув шею, он пошел за ней по коридору, устланному ковром, таким пушистым и мягким, что ему при каждом шаге казалось, будто у пего увязает нога. Они вошли в неярко освещенную комнату.
- Посидите здесь, - сказала она. - Я скажу мистеру Долтону, что вы пришли, он сейчас к вам выйдет.
- Да, мэм.
Он сел и взглянул на женщину, она пристально смотрела на него, и он в замешательстве отвел глаза. Он был доволен, когда она вышла. Дура старая! И чего уставилась, как будто какое-то чудо увидела. Кажется, такой же человек, как и она... Он вдруг почувствовал, что ему очень неудобно сидеть, и обнаружил, что сидит на самом кончике кресла. Он приподнялся и хотел сесть поглубже, но сразу провалился куда-то, и ему показалось, что кресло сломалось под ним. Он в страхе привскочил, потом, сообразив, в чем дело, осторожно уселся снова. Он огляделся по сторонам: комнату наполнял мягкий свет, непонятно откуда идущий. Он поискал глазами лампу, но не увидел ни одной. Ничего подобного он не ожидал, он не думал, что этот мир окажется настолько непохожим на тот, в котором он жил, так смутит его. На стенах висело несколько картин, он попытался разобрать, что на них изображено, но не мог. Ему хотелось разглядеть их получше, но он не решался. Потом он прислушался: откуда-то доносились слабые звуки рояля. Он сидел в доме белого человека, вокруг него горели невидимые лампы, непонятные предметы дразнили его, ему было не по себе, и он злился.
- Отлично. Идите сюда.
Он вздрогнул, услышав мужской голос.
- Сэр?
- Идите сюда.
Он хотел встать, по не рассчитал глубины кресла и боком шлепнулся обратно. Тогда он ухватился за ручки кресла, с усилием поднялся на ноги и увидел перед собой высокого, седого, худощавого человека, державшего в руках листок бумаги. Человек смотрел на него с веселой улыбкой, от которой каждый кусочек его черного тела вдруг стал чувствительным.
- Томас? - спросил человек. - Биггер Томас?
- Да, сэр, - ответил он шепотом, он не выговорил этих слов, а только услышал, как они сами собой сорвались с его губ.
- Идите сюда.
Следуя за высоким человеком, он вышел из комнаты и пошел по коридору. Вдруг тот круто остановился. Биггер, растерявшись, остановился тоже и увидел, что навстречу им приближается высокая тонкая белая женщина, она шла медленно, расставив руки и слегка прикасаясь пальцами к стенам коридора. Биггер отступил, чтобы дать ей пройти. Ее лицо и волосы были совершенно белые; она покачалась ему похожей на привидение. Высокий человек бережно взял ее за локоть и придержал. Биггер увидел, что она немолода и глаза у нес серые и будто каменные.
