В этой лучистой дымке абсолютно ровная пустота на месте мусорных куч стала для Алисы потрясением: ободранная земля выглядела куда мерзее, чем когда на ней громоздился гниющий мусор. Из горячих пепельных гнезд поднимался дым, от света фар врассыпную разбегались голодные свиньи. Трейлер в конце дороги был темен. Даже к лучшему. Но свет на крыльце зажегся раньше, чем она успела развернуть машину. Она выключила двигатель и посидела некоторое время, слушая, как с тиканьем остывает мотор. Потом проглотила сладкого напитка, сколько поместилось в рот, и вышла из машины. Он стоял на верхней ступеньке, от махрового банного халата в синем лунном свете поднимался легкий пар.
– Айк Саллас, – позвала она. – Мне сказали, что тебе одиноко, и я принесла тебе компаньона. Ты уже спал?
– Алиса? Нет, вообще-то. Только вышел из душа. Я думал, ночные визиты кончились…
– Нет, вообще-то, – отозвалась она. – Но этот будет недолгим. Можно войти?
– Конечно. – Он толкнул перекошенную железную дверь и включил свет. Улыбнулся, увидев пару у нее в руках. – Компаньон – это кто, щенок или «Бешеная собака»?
– Выбирай, – сказала она, протягивая обоих.
Бутылка была теперь почти пуста, щен проснулся и брыкался. Алиса попыталась прижать Чмошку к себе, но та забрыкалась сильнее, цепляясь лапами за рубашку.
– Я лучше возьму щенка, – понизив голос, сказал Айк, – пока он тебя не раздел.
– Я назвала ее Чмошкой. – Алиса снова замоталась во фланель и засунула ее в толстые штаны. – Но ты можешь звать как захочешь.
– Чмошка подойдет.
– А почему мы разговариваем шепотом?
– Потому что у меня уже есть компаньон, так вышло. На кровати у Грира разместилась Луиза Луп. Хотя, наверное, надо говорить Луиза Левертова.
Алиса ответила:
– Как угодно. – Шепот получился прохладным.
– Я встретил Лулу час назад, она брела в темноте и бредила, – поспешил объяснить Айк. – Вид у нее был как у девочки, за которой гонится монстр. Она сказала, мол, очень боится, что ее оставили тут на убой, вот что она сказала…
– Неужели? – Алиса не сводила глаз с лица Салласа. – Бедная Лулу. Эти голливудские волосяные прибамбасы, должно быть, выжгли ей остатки мозгов, а их и до того было не много. Кто ее тут оставил?
– Насколько я понял, ее муж. Твой прекрасный сын. Я же говорю, она бредила. – Он смотрел, как Алиса подносит к плотно сжатым губам бутылку. – Господи, Алиса! Если ты действительно собираешься это пить, подожди, пока я найду, чем разбавить. И hors d’oeuvres [99]. Сядь, я сейчас вернусь.
Он ушел на цыпочках и скрылся на другом конце своего трубообразного жилища. Она осталась стоять, прижимаясь бедром к острому краю пластиковой столешницы. Она вдруг поняла, что под клетчатой фланелью в ней все кипит. Прикуси свой алебардовый язык, приказала она себе; Айк просто пытается вести себя по-рыцарски, как джентльмен. Правда? Тогда откуда эта подколка насчет «прекрасного сына»? И едкая диатриба на городском собрании, если вдуматься, – к чему он тогда вел?
Айзек вернулся с круглой деревянной разделочной доской, на которой были стаканы, бутылка «Перье», крекеры и брусок швейцарского сыра. Он тоже не попытался сесть. Опустил импровизированный поднос на стол и смешал портвейн с газировкой. Вода с газом и впрямь слегка улучшили вкус «Бешеной собаки». Алиса смотрела, как Айк щелчком открывает складной нож, чтобы нарезать сыр.
– Надеюсь, его помыли с тех пор, как в последний раз вспарывали рыбье брюхо.
Айк улыбнулся и понюхал лезвие:
– Рыбьи кишки отмываются легко. После мозолей и натоптышей, бывает, остается вонь.
Она не улыбнулась, и он стал опять нарезать сыр. Она все пыталась урезонить себя и свой алебардовый язык, но внутри по-прежнему все кипело. Он думает, милая удачная игра, карты у пояса. Hors d’oeuvres и минеральная вода из Франции. Ну, мы еще посмотрим на эту дрянь…
– Ладно, Саллас, я считаю, пора выкладывать карты на стол. Что ты хотел сказать этим пинком насчет «прекрасного сына»? Хватит ходить на цыпочках…
Он дорезал сыр, разложил кусочки на крекеры и воткнул нож в доску. Разлил остатки портвейна из ее бутылки в два пластиковых стакана и добавил минеральной воды. Сделал шаг назад, чтобы можно было прислониться к стене напротив складного стола и смотреть ей в лицо.
– Я хотел сказать, Лулу думает, что они пытались ее убить. Говорит, что ее накачали успокоительными и оставили в доме Лупов одну с открытыми дверьми.
– Зачем?
– Чтобы ее съели медведи. Или свиньи. Но она проблевалась от таблеток и слегка пришла в себя.
– Не то, идиот, я спрашиваю, ради бога, зачем?
– Чтобы забрать землю, например…
– Землю? Ох, ради Христа и святых уго… Слушай, Лулу заперли одну в доме Лупов, чтобы она просохла от наркоты и немного пришла в себя! Это известно всему городу. У нее же не рожа, а сплошной синяк. Ты понимаешь, что я говорю? Художник такой Синь-як, Поль. – Айк ничего не ответил, и она продолжала: – Я хочу сказать, какой смысл? На Лулу у Ника вся надежда, если он хочет получить кусок земли папы Лупа. Старый Омар ненавидит Ника еще больше, чем ты. Если Лулу убьют, это будет пошел в зад, зятек.
Айк ответил не сразу, хмуро глядя на пузыри у себя в стакане. Она с трудом расслышала его шепот:
– Старого Омара уже убили, Алиса. Мы с Гриром сегодня днем вытащили его неводом.
– Он утонул?
– Ага, утонул.
– Тогда из чего, черт побери, ты заключил, что его убили? Омар никогда не был крепким моряком, а этот старый буксир, на котором он возил свою задницу, вообще рулетка.
– Он был завернут в пластиковую пленку, Алиса. А к члену прицепили кегельный шар. Какая уж тут крепость.
– Есть же еще наследники-братья.
Он покачал головой:
– Боюсь, уже нет. Они улетели давным-давно с какой-то загадочной миссией для корпорации «Чернобурая лиса», и с тех пор никто о них ничего не слышал. Думаю, эти наследники уже разбились и закопаны.
– Честное слово, Саллас… ты сходишь с ума вместе с Лулу. – Ее шепот становился нежнее и мягче, хотя безумный блеск в глазах оставался острым, как обсидиан. Ради всех святых, как можно не слышать? Как можно не видеть? Неужели он не замечает, с каким отчаянием ее рука поставила пустой стакан рядом с разделочной доской?
– Я не знаю, Алиса. Честное слово. Я знаю, что в тюрьме Ник был очень злым и мстительным. И в немалой степени опасным. Он часто говорил, что его мордовали и гнобили еще до рождения и что он не успокоится, пока не расквитается.
– Мы все можем стать очень злыми и мстительными, – возразила она, – есть от чего. Посмотри на этот мешок дерьма, который оставили нам предки. Как тут не стать… и посмотри на себя самого, на все, что ты устраивал! Что это было, если не мстительность?
– Черт возьми, Алиса, это был мой
