еще оставались ратью. Люди Порубежья тоже понесли большие потери, много было убитых, еще больше раненых, ибо чужаки умели стрелять из луков.
Однако наутро, как говорит старый сказ, пришли воины Нижней Марки, свежие и не имевшие ран, так что на южном рубеже Верхней Марки, где засели чужаки за повозками, вновь закипел бой. Но недолог он оказался, ибо люди Черты в ярости своей захватили град на Колесах и перебили всех, кто был там. Великое случилось побоище… такое великое, что, как повествует древнее предание, чужаки эти более не смели нападать на Народ Порубежья.
Итак, войско Марки по-прежнему шло вдоль обоих берегов реки в земли Верхнего Порубежья, и на западном, вдоль которого продвигались Вольфинги, откос поднимался полого склоном, образуя невысокий холм, с чела которого видна была вся окруженная лесной чащей равнина с рассыпавшимися по ней селениями родовичей; за лесом синели холмы, обитель пастухов, а еще дальше – белым облаком на крае неба – виднелись снежные вершины огромных гор. Так что, глядя на эту равнину, люди Марки видели ее как бы расшитой многочисленными собраниями людей, знаменами родов и оружием; многие урочища здесь носили имена в честь древней битвы и великого побоища. По левую руку лежала река, вместе с которой вступили они в Верхнюю Марку, течение ее разливалось широкими плесами, усеянными песчаными островками, среди которых своей величиной выделялся один, в середине своей образовывавший невысокую горку, покрытый травою и лишенный даже дерева или куста. На этом самом острове стояли родовичи в первый день Великой Битвы, и теперь он звался Островом Богов.
К нему вел брод, надежный и твердый, мало менявшийся от года к году, так что все в Марке знали его и называли Битвенным Бродом. Пришедшие с востока теперь перебирались по нему через реку: пешие и конные, свободные и трэлы, повозки, знамена – с криками, хохотом, зовом рогов, мычаньем скота – заполняли уже всю оконечность равнины.
Перебравшись через реку, обитатели областей восточных задерживаться не стали, но должным образом окружив знамена, направились к первому из поселков на западном берегу реки; ибо к югу от него, неподалеку, находилось место Тинга Верхней Марки, возле которого собирался весь народ, когда война угрожала с юга. Точно так же, если враг шел с севера, встреча назначалась на Тинге Нижней Марки. Рати западного берега оставались на челе того невысокого холма, ожидая своей очереди, и только потом направились следом.
Так Вольфинги и друзья их приблизились к селению самых северных своих родичей Дейлингов-Дневичей, на знамени которых был лик восходящего солнца. Земля стала здесь более гористой и неровной, чем в Средней Марке, и Великий Кров Дейлингов – дом весьма внушительной величины – стоял на холме, все стороны которого, кроме одной, оставленной в качестве моста, были вручную срезаны по отвесу, облегчая ратный труд обороняющимся в нем.
И теперь все остававшиеся дома Дейлинги стояли вокруг чертога и радостными криками приветствовали проходящих ратников. Только один старец, сидевший в кресле перед крутым склоном, глядя на боевые порядки и заметив перед собой знамя Вольфингов, поднялся, вглядываясь в хоругвь, а потом печально качнул головой и осел в кресло, прикрыв лицо ладонями. И когда народ это увидел, рожденное холодным страхом молчание легло на людей, ибо все считали того старца как ясновидящим. Но когда три приятеля, о вчерашней беседе которых был уже сказ, приблизились и увидели старого кметя – в тот день они ехали рядом – муж из рода Бимингов-Деревян положил руку на поводья Вольфкеттля и молвил:
– Слушай, о сосед, твоя Вала [3] ничего не увидела, однако старцу этому кое-что открылось, и, похоже, именно то, что видел наш мальчишка. Многие сыновья своих матерей лягут под волошскими мечами.
Но Волчий Котел стряхнул его руку с уздечки, покраснев лицом, как человек рассерженный. Тем не менее он хранил молчание, но Илкинг сказал:
– Да будет так, Тоти! А оставшийся в живых расскажет эту повесть ведунам, чтобы те становились мудрее.
Тогда рассмеялся Тоти – с видом человека, не слишком озабоченного завтрашним днем, а Вольфкеттль со складом и напевно молвил:
Воины, род Вольфингов будет жить или умрет;
И живым он будет крепок – как дуб, когда лето цветет.
И мертвым он будет крепок, как тесаный ствол.
Что держит надежно крышу и подпирает престол.
И они направились дальше мимо обители Дейлингов. Прямо в лес поворачивала вся рать – в широкую просеку, прорубленную сквозь чащу; и через какие-то тридцать минут перед ними оказалась просторная поляна, расчищенная от деревьев людскими руками. Там уже собралось много родовичей; они сидели или стояли, широким кругом обступив свободное от людей пространство, посреди которого высился курган, насыпанный трудами людей Марки; и в нем вырезаны были ступени, служившие сидениями избранным вождям и предводителям народа, а на плоской вершине была устроена вырезанная из дернины скамья, на которой могли усесться десять человек.
Все повозки – кроме знаменных – остались у обители Дейлингов, все животные тоже, кроме священных, тянувших возки со стягами и двадцати увенчанных цветами белых коней, которые стояли внутри кольца воинов. Этих животных надлежало принести Богам в сожжение ради удачи в день битвы. На поляну Тинга не позволено было вступать боевым лошадям и все родовичи пришли сюда пешими.
Такой была поляна Тинга Верхней Марки, место священнейшее для каждого из людей Порубежья; и ни говяду, ни коню, ни барану не было позволено пастись здесь; случайно забредшее сюда животное убивали на месте, нельзя было мужам и есть здесь, кроме священных пиршеств, когда делаются приношения Богам.
Волчичи-Вольфинги заняли тут свое место в общем кольце, и Лосевичи-Илкинги были от них по правую руку, а Деревяне-Биминги по левую. В середине строя Вольфингов стоял Тиодольф в выкованной гномами кольчуге, но голова его оставалась обнаженной, ибо он поклялся над Чашей Славы, что будет сражаться без шлема во всем этом походе и не возьмет в руку щита, сколь свирепой ни была бы битва.
Короткие черные волосы курчавились на его голове; чуть влажные, они казались выкованными из твердого, темного железа… гладкое и высокое чело, алые полные уста, очи ровные и широко открытые, а на лице радость – в памяти от собственной славы и предвкушения битвы с еще неведомым жителям Порубежья врагом.
Рослый и широкоплечий, он был так ладно скроен, что вовсе не казался высоким. Женщины любили его, а дети радостно бежали навстречу… И был он свиреп в бою – так, что ни один
