и были.
Между тем разговоры эти вылезали все чаще. С ними свыклись. Склонилась к переезду и Поля, и вопрос всего стоял в том, куда ехать.
— Непременно в тёплую сторону. На солнце! Мы живём для ребят. Ихнее здоровье — наша главная забота.
Поля не возражала. Однако север ей нравился. «Обживёшься — думала она, — и в аду рай…» Здесь обрела она равнинный, душевный покой. Здесь пережила полную радость материнства. Здесь наконец ей нравились и завод, и люди, и посёлочек, покрытый весь досками, где никто не видел на улице ни земли, ни асфальта. А доски, доски, доски одни кругом. В досках тротуары, в досках улицы…
Никита с Полей пришли по обычаю отметиться — отмечались они в комендатуре дважды в месяц, — а отмечальщик, кротоватый, заплывший ленью и жиром коротенький старик, и скажи:
— Пятачок ваш истаял… Что думаете?
— Откуда взяли, туда надо и возвернуть, — сказал Никита.
— В Новую Криушу?
— А хотя бы…
— Для Новой вы умерли навсегда! Ниоткуда ни с кем из Новой никакой переписки! Даже в гости туда на минутку нельзя! Ни-ког-да! Нарушите наш закон — схлопочете лагерей!
— Но мы отбыли своё!
— Своё вы отбудете, когда… — он сложил руки на груди и полусонно всхрюкнул. — Не забывайтесь, граждане ссыльнопоселенцы. Ссылка вам продлевается ещё на пять лет. А там продлят ещё… Песенка эта из рода вечных-бесконечных… И чтоб не было соблазнов…
Комендант положил перед ними по листочку с каким-то текстом.
— Расписывайтесь.
Никита насупился, дёрнул носом и чиркнул свою завитушку. Вспотев, Поля поставила крестик.
— Вы расписались за то, что обязуетесь хранить тайны до могилы. Первая тайна та, что вы были раскулачены. Ни-ко-му ни слова, ни звучика. Даже родным детям. Даже через сто лет! С нового места высылки никуда ни на шаг. Наш незасыпный глаз вас видит всегда и везде… Побег с высылки — строгая камера хранения! [47] Вы предупреждены. Думайте, включайте мозги. Ваши головы пока с вами…
— Мы бы хотели уехать к знакомой в Казахстанец, — сказал Никита. — Тепло… малые парни…
— Хорошо, что сказали. Никаких знакомых! Казахстана вам не видать. Поедете, куда там, — он поднял указательный палец — велено. Заботливая власть об вас уже подумала. У вас трое малых детей. Надо вам в тёплую сторону. Добруша Софья Власьевна по-матерински узаботилась об вас и выписала вам литер в кавказский край-рай…В Насакирали… В тот совхоз свозят лишь завербованных да ссыльнопоселенцев… Работать надо невпритвор, это вы можете… доказали… Работа на отпад… не замёрзнете… Молодые, честные трудари… Понравится… И главное — южная местность…
И комендант, белобрысая чухонь, так расписал грузинский малярийный совхоз «Насакиральский», что молодые приняли его за рай. Ну как же не рай, раз тёплышко, шапок покупать не надо! Вокруг леса. В лесах всякой ягоды на полный год под самое «благодарю покорно» наберёшь. И потом, богатые валят деньжищи, если на солнце всё поглядывать [48] не будешь. Но разве привыкать волу к ярму? Работы Никита с Полей не боятся. Не из пужливых.
Совхозишко лет с пяток как завязался. На холмах сводят кустарники, по низам сушат болотину. Расселяют чаёк, мандарины, тунги.
С марта по глухую осень мужики в одних рубашечках. На Октябрьскую девчошки без головы [49] в платьишках в летних картинничают. Такой только перушко в ягодку вложи да на ветер пусти, она и полетит. В феврале фиалки цветут! А снежок ежель и падёт ночью, к полудню испарился. И вообще снег там в праздник, солнце за обычай. Иначе разве б купались по полгода в Скурдумке, в Супсе? Эти речки омывают совхозные закрайки. А ж-жалаешь, можно на море дёрнуть. На Чёрное. Близко! В каком получасе на поезде. Но зачем поездом? Бывает, по воскресеньям совхоз катает на своих машинах. Купайся на халявушку до утопа!
И через всю страну посунулись молодые северяне в слезах с Белого моря на Чёрное. Стариков-то, стариков от них оторвали и одних воткнули в Сибирь… Без права переписки….
Только-только вросли Долговы в малярийную грузинскую гниль, ан разлилась война.
Все постоянно лишь за морем
И потому, что нас там нет.
А между тем, кто минут горем?
Никто… Таков уж белый свет!..
На третий день войны, во вторник, Никиту позвали повесткой в военкомат, в Махарадзе, и комиссия всей-то час вертела его так и эдако, но из-за опухоли на ноге ни под какую статью не поджала, отбраковала. А он был уже рад-радёшенек сунуть голову парикмахеру в коридоре. Едва вываливался от комиссии признанный в годные, как крюковатый ветхий цирюльник подманивал бледным пальцем — а давай-да бумажкю! — и в согласии с той бумажечкой слизывал чуприну. «Вот подберёт мне космочки старинушка… обрядит… На войну надо при полном параде, в опрятности! Гм… Покойника тоже провожают чистеньким. И войне подай чистенького? Чтоб проглотила и не запачкалась? А не подавится?»
Домашне, просто сказал военком:
— Вот подживёт ваша нога, месяца через четыре призовём в конники. А пока идите растите деток, припасы какие делайте для дома.
Выбрел Никита во дворок, привалился боком к штакетнику, никак не придёт в себя от комиссии. Мятежные глаза ловят, как катят с порожек всё чистенькие, от парикмахера всё уже, и обида затягивает его.
Как же так? Изо всех призывников один только он в негодности, один только он мимо парикмахера? Неужели он хуже всех? Ни в избе ни во дворе?..
С приступок уныло топает Анис Семисынов, первый его в совхозе закадыка. Никита с Анисом с первой встречи хорошо вошли в дружбу. Земели воронежцы. Слегка родня. Их сарай нашему плетню двоюродный дядя. Может, родня не тесней и той, когда чужой плетень горел, а их деды только руки грели. А всё ж роднюки. Свои. Анис лохматый, неприбранный.
— Ты чего некошёный? — хмуро допытывается Никита.
— Как же мне быть кошёну, ежли на тебе сломалась у дедка машинка? — постно отшучивается Анис.
«Похоже, не последняя я спица? Не одному мне отбой?» Просторная улыбка трогает Никиту:
— Если б да кабы во рту росли грибы, тогда был бы не рот, а был бы огород! Выходит, из всего совхозного калгана лишь ты да я мимо стригаля стриганули?
— Выходит… — Анис надломленно кривится. — Как сказали, что погодят брать, у меня с удивления рожа на шестую пуговицу вытянулась… Состряпали таракана с лапами… Айдаюшки глянем, что за лапы у нашего у таракана…
В магазине Анис добыл бутылку красненького,
