несуществующие сорняки, в глазах стояла мольба.
– Арчи, что ты здесь делаешь?
Айк перескочил через рельсы и зашагал вдоль грядки к пацану. Это взбудоражило весь ряд мотыжников, отчего они еще быстрее замахали мотыгами и забормотали. Теперь он разобрал слова их речовки: «Господи-боже, спаси-помоги…» – снова и снова, как множество швейных машинок.
– Арчи! Где Кармоди с Нельсом? Где новая лодка?
– В Джуно, – прошептал пацан, размахивая мотыгой. – Ей заваривают киль. Мистер Кармоди решил покрасоваться перед Внутренним паромом и сел на мель. Мы с Нельсом поругались, и я ушел в Скагуэй. О господи-боже, спаси-помоги, заберите меня отсюда…
Их разговор взбудоражил приглушенную речовку, и она зазвучала еще громче: «Господи-боже, спаси-помоги…»
Шагая через грядки, до них добрался Грир.
– Охренеть, Арчи, посмотри на себя! Надень рубашку. У тебя спина как жареный бекон.
Опустив голову, пацан продолжал мотыжить вместе со всеми. Айку с Гриром приходилось медленно идти за ним. Айк осторожно спросил:
– Где Кальмар Билли, Арчи? Ты видел Билли?
– Он в обители. – Едва заметное движение головой указывало на вагон-холодильник без окон рядом с причалом. – Спасается. Господи-боже, спасите-помогите.
– Мы сюда затем и приехали, Арчи, – сказал Айк. Он чувствовал, как в ребрах у него разгорается жар, сжигая последние отговорки. И вроде бы слышал музыку – как будто далекий звон литавр.
– В обители, Айк. Но будь осторожен с Ним, – добавил пацан. – Не позволяй Ему смотреть тебе в глаза, иначе все пропало.
– Кому? Кальмару Билли?
– Нет, господи-боже… Ему.
На этот раз полузаметный поворот головы Арчи указывал на что-то прямо за их спинами. Обернувшись, Айк с Гриром разглядели на самом краю поля фигуру часового, возвышавшуюся на зазубренном валуне, словно резной полированный столб черного гранита. Несколько секунд им пришлось убеждать себя в том, что этот обелиск на самом деле человек. Он был в комбинезоне с нагрудником, без рубашки, в одной руке держал вилы с длинной ручкой, в другой – книгу. Босой, лысый, с густой курчавой бородой. Вилы, по-видимому, исполняли роль божественного языческого трезубца, а книга не могла быть ничем, кроме Библии.
– Придите к Господу, – воззвало изваяние столь зычно, что звук этот мог исходить из океанской расщелины. – Вы трое… придите сейчас.
Арчи подчинился без слов, двое других последовали за ним. Айк понял сразу, что перед ними отнюдь не заурядный, упивающийся властью, стераноидный святоша. А подойдя ближе, понял и то, что имел в виду Арчи, когда говорил о глазах, – хотя и ожидал другого: под сочувственным лбом глаза с длинными ресницами были нежны и почти женственны – ничего общего с теми всепроникающими инструментами убеждения, которые можно видеть на лицах лидеров культов, то и дело мелькавших в новостях. В мягком карем взгляде читалась тихая уверенность, для которой вовсе не требовалось раздувать пламя фанатизма. Засунув Библию в нагрудный карман комбинезона, человек спустился с камня и протянул руку:
– Вы, должно быть, Айзек Саллас. Мистер Беллизариус говорил, что вы появитесь. Для нас большая честь, что вы решили навестить нашу маленькую ферму. Я преподобный Маз Гринер, ваш покорный слуга.
Пожимая жесткую, ороговевшую руку, Айк вспомнил, что говорили о Гринере бывалые боксеры, когда этот человек променял футбольное поле на боксерский ринг: «За тридцать профи-боев ни одной царапины. Шкура как у носорога. Топором не разрубишь». Он отметил, что камень, на котором Гринер стоял босиком, был из того же вулканического композита, что изрезал им ботинки, пока они шли от самолета.
– Преподобный Гринер, – кивнул Айк. – Это мой партнер Эмиль Грир. Мы пришли за Билли.
– Ну конечно. Мы посмотрим, как мистер Беллизариус себя чувствует. И клянусь Господом, брат, – он по-прежнему обращался к Айку, начисто игнорируя Грира, – я не имел намерения причинять вред этому человечку. Всему виной моя неуклюжесть, и я глубоко сожалею.
Глаза подтверждали искренность этих слов. Айк снова кивнул. Человек развернулся и зашагал босиком по хрустящему шлаку к товарному вагону; Айк, Грир и Арчи последовали за ним безмолвной колонной.
Обойдя вагон, они нашли у противоположной от железной дороги стороны крыльцо со ступеньками от земли до пола, а на нем – Билли. На нижней из побеленных перекладин висела табличка «Лазарет». Над крыльцом соорудили навес из обрезков и остатков гофрированного материала, чтобы защитить больных от солнца, однако оно уже опустилось ниже кривого карниза. Пробившись сквозь слой желтой дымки над Скагуэем, солнце ярко освещало побеленное крыльцо, все целиком и без жалости. Билли лежал, очевидно, на тех самых коротконогих носилках, на которых его забрали из больницы, лицом вниз или, точнее, жопой кверху. Небольшая подушка у него под тазом поднимала зад, заключенный в некое подобие гипсовых трусов. Рука свисала с края койки, прикованная к железному чемоданчику.
– Я случайно слишком резко его усадил, – объяснил Гринер. – Сломал копчик. А мы всего-то обсуждали одну теорию, он был явно не прав, но зачем-то упорствовал. Билли? Тебя пришли навестить друзья. Просыпайся.
– Я не сплю, мудило. – Билли лежал лицом к солнцу, глаза закрыты. В том месте, где щека прижималась к простыне, изо рта натекла лужица слюны.
– Что с ним? – прошептал Грир.
– Просто отрубился. Отрубился, слез со скута, и никакой пользы от этого дьявольского чемодана, даром что прикован. – Гринер уставился своими влажными глазами на Грира. – Ты должен знать, как это бывает, однокровник. Как сливается дурь и приходят сны. Как устаешь держать открытыми глаза. Я же вижу, как ты и сам устал.
Грир закивал под этим понимающим взглядом: устал, устал.
– Может, вы, друзья, выпьете стакан чаю, пока мистер Беллизариус просыпается. Садитесь, пожалуйста. Гретта? Где ты прячешься, девочка?..
Из-за занавески, прикрывавшей дверь вагона, вынырнула юная мексиканка. На ней был поношенный костюм медсестры и шапочка.
– Да, препдоп Гринер?
– Не сходишь ли ты на кухню и не принесешь ли кувшин травяного чаю для наших гостей?
– Да, препдоп…
Она стала спускаться по деревянным ступенькам, но он снова ее окликнул:
– Знаешь, Гретта? – Он положил ей руку на плечо. Дальнейшие инструкции были произнесены так, чтобы Айк с Гриром не расслышали.
Гретта снова сказала:
– Да, препдоп, – и побежала вокруг вагона. Айк задумался, какой именно травой их намерены угостить.
– Что за теорию вы обсуждали с Билли, Гринер, – спросил он, – что пришлось усаживать его с такой силой?
– Телеологический вопрос, мистер Саллас. О Конце Света. В наше время всякий мнит себя экспертом по Концу Света, несет опасную чушь и не задумывается о последствиях. Вот и брат Беллизариус стал делать весьма безответственные заявления, прямо в питательном заведении, полном восприимчивого юношества. Чрезвычайно безответственные заявления.
– С хуля ли, – донесся с носилок невнятный голос. – Я всего лишь утверждал, что лед тоже подойдет.
– Ты про что, Кальмар? – спросил Грир.
Глаза Билли были все еще закрыты, но он облизал губы.
– Лед тоже подойдет, – повторил тот же голос.
Гринер сделал вид, что ничего не слышит.
– Пожалуйста, братья мои, – сказал он. – Садитесь.
Он
