в своём индивидуальном смысле, – и дело церкви указывать путь…
– Это интересно, – с насмешкой перебила Варвара. – А вот мы отрицаем всякого бога и уверены, что он вообще не существует.
– Отрицать можно лишь то, что существует. Несуществующее не вызывает отрицания.
Эта мысль на миг озадачила Варвару. Занятая материальными проблемами, она не была искушена в философии. Гм… отрицать можно только то, что существует. Но она не позволяла себе подобных размышлений.
– Так, но поскольку вы лишний и вредный элемент в нашем строе, как бы вы лично отнеслись к осуждению и наказанию?
– За веру готов принять радостно всякое земное страдание.
– С покорностью? – с насмешкой спросила Варвара. – Но что вы думаете о нас?
– Ваша власть – орудие Всевышнего, бич в Его руке.
– Замечательно. Ну а что бы вы сказали, если бы вас приговорили к высшей мере наказания?
– К смерти? Смерть не приводит христианина в отчаяние. Это не конец его духовной жизни, она лишь открывает новый мир. А гонения бывали и раньше. Это не уничтожило веры.
– Выходит, вас и убить невозможно, – усмехнулась Варвара. – Отойдите в сторону.
За столом тихо переговаривались. Варвара просматривала бумаги о поведении епископа во время революции. Церковное имущество отдал без возражений. «Что ж, – заключила она, – он стар и слаб, да и безвреден, как видно. Отпустим пока на свободу, под наблюдение».
Епископ был отпущен. Тихо всхлипывая от радости, группа сопровождавших его верующих окружила его и увела из суда.
Дьякон Анатолий во всё время суда над епископом сидел неподвижно, опустив глаза. Оправдание епископа он встретил неожиданно громким радостным вздохом. Варвара отметила это.
Следующим был вызван Фома Камков.
Тяжёлым шагом пошёл он к платформе. Узнав Варвару на председательском месте, он сплюнул в сторону и растёр ногой. Затем он стал напротив своих судей, стал твёрдо, словно врастая в пол. Тучный, огромный, тяжёлый и тёмный, он стоял, глядя на Варвару злыми, желчными глазами. Однако лицо его не выражало страха. Революция всё отняла у него: и дом, и ломбард, и деньги, и лавку. Лишённый богатства, он не боялся никаких встреч ни с какой властью.
Его «дело» было коротко и ясно: грабитель народа, кровопийца, кулак. Возможно, многое ещё могло бы быть поставлено ему в вину: дружба с полицией, доносы и тому подобное, но не стоило терять времени. Вышеуказанного было достаточно для какого угодно осуждения и приговора. Его собственный сын, бывший когда-то учеником Варвары, составил донос на отца. Этот единственный сын Камкова теперь сражался где-то в рядах коммунистов. Расследование подтвердило все пункты доноса, а свидетелей и доносчиков-добровольцев хоть отбавляй. Все показывали против Камкова охотно и добровольно. «Дело» его представляло собою увесистый том.
Камков, стоя перед платформой, не защищался. Да, был богат, скуп, жаден, хитёр – всё с подлинным верно. А как же иначе делаются деньги, хотел бы он знать? Да, продавал и худой продукт и гнилой товар, и проценты брал совершенно бессовестно – всё это водится и в мировой, международной коммерции, не им самим выдумано. Совесть? А совесть у него совершенно такая же, как у тех, кто ограбил его самого, отняв всё имущество, до последней рубахи. Одинаковая совесть, никакой разницы. Пил народную кровь! Да и сам немало потел и крови портил, наживая богатство. Зовите как хотите, только заметьте, товарищи, что у народа и гнилого продукта нет, и тут уж не он, Камков, виноват, а какие-то другие народные кровопийцы. Ломбардец? Да-с, был и такой. На слезах бедноты построен? А то на чём же? Богатому зачем же ломбард? А насчёт слёз, заметьте, Россия ещё никогда столько не плакала, как плачет ныне. Эх вы, народные жалельщики! Плюнул Камков в сторону и растёр ногой.
– Была обильная Российская империя, а вы её сделали нищей! Вам куски хлеба, вам объедки шлют из-за границы, где люди поумнее. Было такое когда в Русском государстве?
Хитрый и умный по-своему, Камков понимал, что отрицать обвинения, защищаться не имело смысла. Своеобразная гордость не допускала его унижаться перед «бедняцким правительством».
– Признаём вас виновным по всем пунктам обвинения, – холодно и громко объявила Варвара.
– Признавайте, дьяволы! – громко крикнул ей в ответ Камков. – Признавай, Варвара! Не догадался заморить тебя голодом вовремя! Признавай, твой день! Черти и дьяволы! – обратился он к сидящим за столом. – Взяли мои деньги – подавитесь ими! Дом взяли – подохнете в нём! Не тем вы нанесли мне главную обиду, не тем сокрушили Фому Камкова. Жена и дочь неизвестно в какой тюрьме – держите их там, если вам нравится: бабы дуры, обе лентяйки, только и знали что жевать. Но сына у меня вы отняли, единственного. А какого ума мальчонка! как считал! без карандаша, без бумаги! Большевиком его сделали – за то отцовское проклятие на ваши головы! Не видать вам никогда собственных сынов! Пропадёте, как бессемейный народ. Сгинете без потомства. И Камковых не будет, и большевиков не будет. Другой народ народится. Эх, а какая же вывеска мне мечталась: «Торговый дом Фома Камков и сын»! Делай со мной, Варвара, что хочешь! Упустил я момент заморить тебя голодом, потому что я добрее тебя, ведьма!
Варвара слушала его спокойно и внимательно. Так узнавала она мысли и чувства врагов. Запуганное население молчало, и только в суде раздавался свободный голос иного храбреца.
На платформе, приблизив головы, судьи совещались о судьбе Камкова. Сидевшим на платформе он начинал нравиться. Все они были бойцами с риском жизнью и знали цену мужества.
А Камков между тем продолжал ораторствовать.
– Убьёте вы меня или оставите жить – ваше дело. Но помните моё последнее слово. Не для вас его говорю, говорю для родины. Слушайте: народ вы бестолковый и бесхозяйственный. Куда Россию ведёте? В нищету, на гибель, на добычу соседним народам. Вам бы нужен человек знающий. Эх, голытьба! Да вы, головка России, видали когда сторублёвую ассигнацию? Добрались до государственного казначейства, до банков, до частного имущества – так пока существуете, голы и босы. Для государства главнее всего – хороший финансист. А вы – сколько у меня взяли? Сотню тысяч или побольше. А вот и вы и я без сапог. Кабы у вас голова на плечах была, то вам бы меня не казнить, а поставить министром финансов. Камков купит дёшево, продаст дорого, так правительству только и остаётся, что царствовать. Талант я, а может, и сам гений! В кармане сотня тысяч, а я по три года в одних сапогах ходил, да ещё норовил, чтоб без починки. Копейка имеет три секрета: как её нажить, как её держать и как её потратить. И помните – либо найдётся среди вас свой Камков, да потуже, покруче, себе на уме, либо брошена будет
