Если до этого я ей рассказывала только про изнасилование, то теперь я описала в деталях все Обращение. Как что происходило. Как Кормеллы засекли меня в кустах. Как укусила собака. Как вел себя Чез и что он сделал. И на протяжении всего рассказа – а он получился длинным – она сидела и, не мигая, смотрела на меня широко распахнутыми глазами.
– Ты понимаешь теперь, Джудит? Нельзя было уходить!
– Знаю. Я оставила тебя незащищенной.
– Выходит, ты мне веришь?
– Я верю, что ты сама в это веришь.
– Значит, не веришь. Я понимаю. Ты влюблена. Тебе не хочется верить, что он способен на такое, и не хочется слышать о нем ничего дурного.
Джудит скрестила на груди руки, уперлась взглядом в стену.
– Ну ладно, – продолжила я. – Пришла я не из-за этого.
Когда я рассказала про посещение врача, она вся побелела. Вскочила, подошла к шкафу, открыла его, достала пылесос, размотала провод, вставила в розетку, включила. Принялась заново обхаживать ковер. Я озверела. Подошла к ней, коснулась локтя.
– Так что мне делать, черт подери? Что делать-то?
– Садись и успокойся! – заорала она. – Я думаю.
Пару минут попинав пылесос туда-сюда по комнате, она его наконец-то выключила, вынула провод из розетки, аккуратно его смотала и засунула пылесос обратно в шкаф. Потом закрыла шкаф на ключ и произнесла:
– Надо сходить к Уильяму.
Когда мы дошли до дома Уильяма, солнце уже садилось – красный диск запутался среди чернеющих ветвей. Я была здесь один-единственный раз. В саду дымился костерок, Уильям возился с ульями. Из белых коробов доносился едва заметный гул, хотя, возможно, мне лишь почудилось. Дым подавлял пчел – они усердно жрали мед, на случай если угроза пожара окажется серьезной. Я думала, что слышу, как они переговариваются. Уильям обернулся и через пыльник посмотрел на нас, будто предупрежденный о том, что мы зайдем. Через мгновение он уже опять вернулся к работе. Он не готов был бросать своих любимых пчел по первому свистку.
Джудит толкнула дверь, и мы вошли в дом. На стенке тикали старинные часы. Вся комната пропахла травами. Извечная колода карт лежала на дубовом столе рядом с окном. Мы с Джудит ждали Уильяма в неловкой тишине.
Минут через двадцать он наконец явился. Снял пыльник и почесал тыльную сторону ладони.
– Кусили? – спросила Джудит.
– Если держишь пчел – готовься, что рано или поздно тебя укусят, – ответил он и пошел на кухню. На полпути остановился и пристально взглянул на меня. – Ты слышала, что я сказал?
Я промолчала. Он вымыл руки, вернулся в комнату, уселся за дубовый стол.
– Обычно я к укусам не восприимчив, – рассказывал он, обращаясь к Джудит. – Не чувствую их, понимаешь? Но если чувствую, значит они хотят мне что-то сказать. – Затем он повернулся ко мне. – Так что они хотят сказать?
Я про себя подумала: ах ты чертов старый сукин сын. Я посмотрела на его пальцы, на грязные ногти, и мне ужасно захотелось уйти.
– Одно приятно: не нужно к вам обеим тащиться. Я собирался вас навестить, сказать, что ночью мы за вами зайдем. Около часа. Спать не ложитесь, сидите и ждите.
– Чего ждать?
– Потом узнаешь. Приготовь пальто и жди.
Я в изумлении посмотрела на Джудит.
– Не важно, – мотнула та головой. – Расскажи ему, что рассказала мне.
Я повторила всю историю, но с некоторыми добавлениями. Про чибисов, про то, что заяц наговорил мне Мамочкиным голосом, про его самопожертвование, про Чеза и даже про облаву на ферме Крокера. Где-то посередине рассказа Уильям прикрыл глаза, но он не спал. Он то и дело открывал их, показывая, что слушает. Когда повествование закончилось, на улице стемнело. Похоже, Джудит включила где-то слабенькую лампу, хоть я и не заметила, чтобы она вставала.
Уильям нахмурился:
– А я ведь тебя предупреждал.
– Предупреждали.
– Все потому, что у тебя еще силенок маловато для таких вещей. Ты не созрела. Чего ты думала добиться?
– Я искала помощи. Я обратилась. И я ее получила.
– В виде оплаченной аренды? И думаешь, это оно? Ты не созрела. Ты все равно не веришь.
– Кое-чему я верю. Особенно теперь.
Уильям повернулся к Джудит, чуть запрокинув голову, – такой малюсенький жест усталости и отвращения, как будто говорящий: чего еще ждать от этой дуры.
– Зачем, по-твоему, все это делается?
– Что? Обращение? Я знаю только, что говорила Мамочка.
– И что она тебе говорила?
– Она говорила, что можно постучаться. Что можно попросить о помощи, и только. Что гнуть свою линию не возбраняется, но нельзя ломать то, что предначертано.
Причмокнув губами и поморщившись, будто слизал горчицу, Уильям произнес:
– Типичная Мамочкина ахинея. Выходит, ты получила, что хотела?
– Вы про аренду? Про то, что ее заплатили?
– Не только про аренду.
Я растерялась. Посмотрела на Джудит: она зарделась и отвернулась. Тут до меня дошло, о чем он.
– Да-да, – словно подтверждая мои догадки, сказал Уильям. – А я ведь говорил тебе, что прежде, чем идти дальше, необходимо разобраться, чего ты на самом деле хочешь. Ведь говорил? А ты не разобралась. Поэтому в следующий раз, если таковой представится, будь добра, подумай над моими словами.
Я поразмыслила над тем, что он сказал про Чеза и про мои чувства к нему. Какой-то бред! Хотя определенная логика прослеживалась.
– Но, Уильям, – запротестовала я, – где же я все-таки находилась: в кустах или дома? Как тогда объяснить, что Кормеллы видели меня в лесу? Разве такое возможно?
– Ты просто недостаточно хорошо замаскировалась. Надо было тщательнее готовиться.
– Но ведь меня там не было, или я чего-то не понимаю? В смысле, в кустах. Я же была не там.
– Она что, бредит? – спросил он у Джудит.
Та пожала плечами.
– Я же сидела дома, – продолжала я, – и все мне просто приснилось. Или, по крайней мере, мое тело находилось дома.
– Джудит, зови врача! – воскликнул Уильям.
Джудит заржала. Я мучаюсь, а ей смешно. Она впервые улыбнулась с той поры, как я ей рассказала про Чеза. Хотя смеяться было не над чем.
– То есть, по-вашему, я находилась в поле? А все, что было дома, мне приснилось? Я правильно говорю?
– Сестра, на помощь! – выкрикнул Уильям, и Джудит опять загоготала.
– Допустим, я была не в себе, – продолжила я свои измышления, – и не соображала, что происходит наяву, а что мне снится.
Улыбка сошла с лица Уильяма.
– Девулька, ты нас пытаешься рассмешить?
Я вспыхнула:
– Я просто к тому, что если я сидела в кустах, а не дома, то вся история с Чезом – плод моего воображения. Такое может быть? Тогда я совершила ужасную ошибку, обвинив его.
– Мамочка что, тебя вообще ничему не научила?
Я совсем перестала что-либо понимать.
– Чему?
Он посмотрел на Джудит:
– Объясни.
Джудит скрестила на груди руки и насупилась:
– Не стану я ей ничего объяснять. Пускай другие объясняют.
Старик склонил голову набок, поигрывая языком за щекой. По-моему, он развлекался, хотя упорно делал вид, что недоволен. Он ничего не говорил. Молчание стало невыносимым, и я опять его прервала:
– Тогда позвольте еще спросить. Я очень четко выполнила все инструкции по подготовке и села у себя дома в кресло. Я с него встала или это была галлюцинация?
– Ты встала и вышла из дома.
– Хорошо, тогда мне интересно следующее: если бы я пристегнула ноги цепью к полу, я смогла бы выйти из дома и засесть в кустах?
– Ты бы сидела в кустах, а ноги твои дома были бы пристегнуты к полу, – ответил Уильям. – Это же очевидно.
– Очевидно, – эхом повторила Джудит.
– Не знаю почему, – произнесла я в растрепанных чувствах, – но для меня это совсем не очевидно.
– Все потому, что ты живешь в мире, где вещи либо есть, либо их нет. Тебе не нужно было ступать в тот мир, где вещи и есть и нет одновременно. Это все Мамочка виновата, конечно. Она должна была получше присмотреться и велеть тебе не делать этого. Ты не такая. Это не для всех.
