(пер. Г. Плисецкий) [pli-0169]
В жизни трезвым я не был, и к богу на суд
В Судный день меня пьяного принесут!
До зари я лобзаю заздравную чашу,
Обнимаю за шею любезный сосуд.
(пер. Г. Плисецкий) [pli-0168]
Поэт бесконечно изобретателен в создании образов опьянения, эпатирующих ревнителей показного благочестия:
Напоите меня, чтоб уже не пилось.
Чтоб рубиновым цветом лицо налилось!
После смерти -- вином мое тело омойте,
А носилки для гроба сплетите из лоз.
(пер. Г. Плисецкий) [pli-0257]
Вино! Любимое, чей облик так пригож!
Тебя я буду пить, а ты мой стыд умножь!
Я выпью столько, что, меня увидев, спросят:
"Кувшин вина, скажи, откуда ты идешь?"
(пер. А. Старостин) [sta-0011]
Вокруг одного из самых бунтарских рубаи Омара Хайяма была создана легенда, она передается в персидско-таджикской литературной традиции как факт биографии поэта, Однажды Омар Хайям. сидя с друзьями вокруг кувшина с вином, читал стихи, Когда он прочел одно из своих богохульных рубаи, налетевший внезапно порыв ветра опрокинул кувшин, и собутыльники лишились вина. Раздосадованный Хайям тут же сложил экспромт:
Кувшин с вином душистым мне ты разбил, господь!
Дверь радости и счастья мне ты закрыл, господь!
Ты по земле, о боже, мое разлил вино...
Карай меня! Но пьяным не ты ли был, господь?
(пер. Л. Некора) [nek-0040]
Бог, гласит легенда, не стерпел подобного святотатства -- и лицо поэта почернело. Но и знамение божьего гнева не утихомирило Хайяма, он произносит новый экспромт:
На свете можно ли безгрешного найти?
Нам всем заказаны безгрешные пути.
Мы худо действуем, а ты нас злом караешь;
Меж нами и тобой различья нет почти.
(пер. О. Румер) [rum-0241]
Хайям вышел в этом споре победителем: устыдил творца и лицо его обрело прежний вид.
Легенда возникла не на пустом месте. Во многих хайямовских четверостишиях звучит откровенное издевательство над самыми основными положениями мусульманского вероучения.
Шариат -- свод мусульманских законов -- предписывал строго соблюдать пост в течение "священного месяца" рамазана: с момента восхода солнца до заката не брать в рот ни крошки пищи и ни глотка воды. Поэт заявляет, что, полный желания неукоснительно соблюсти этот обряд благочестия, он постарается так напиться в конце шабана -- предшествующего месяца, чтобы беспробудно проспать весь рамазан. Или: поэт горит желанием вести предписываемую шариатом "священную войну" с врагами ислама и пролить их кровь: ведь вино -- враг веры и в Хайяме никогда не найдет утоления жажда истребления этого врага, он всласть упьется его кровью!
Насмехается поэт и над явной логической несообразностью мусульманского учения о рае. Если праведникам -- за отказ от земных чувственных удовольствий -- будут наградой все услады эдема с его зелеными кущами, дивным источником, девами-гуриями, песнопениями и сладким питием, то так ли уж мы погрешим против творца, если на земле, готовя себя к небесному бытию, не вкусим того же?
Нам с гуриями рай сулят на свете том [Г-003]
И чаши, полные пурпуровым вином.
Красавиц и вина бежать на свете этом
Разумно ль, если к ним мы все равно придем?
(пер. О. Румер) [rum-0064]
Поэт готов отдать все обещаемые ему блаженства рая (да и будет ли он?) за простую "наличность" земной благодати: нет ли кого, спрашивает поэт, желающего совершить такую сделку? -- я то в проигрыше не буду!
Бесконечно варьирующаяся в хайямовских четверостишиях тема земных удовольствий имела один общий философский исток -- неверие в загробную жизнь. Призыв "лови мгновение!", то есть "осознай цену времени!", звучит в целой серии стихотворных афоризмов:
Жизнь -- мираж. Тем не менее -- радостным будь.
В страсти и в опьянении -- радостным будь.
Ты мгновение жил -- и тебя уже нету.
Но хотя бы мгновение -- радостным будь!
(пер. Г. Плисецкий) [pli-0147]
Дай мне влаги хмельной, укрепляющей дух,
Пусть я пьяным напился и взор мой потух -
Дай мне чашу вина! Ибо мир этот -- сказка,
Ибо жизнь -- словно ветер, а мы -- словно пух...
(пер. Г. Плисецкий) [pli-0174]
Прочь мысли все о том, что мало дал мне свет
И нужно ли бежать за наслажденьем вслед?
Подай вина, саки! Скорей, ведь я не знаю, [С-001]
Успею ль, что вдохнул, я выдохнуть иль нет.
(пер. О. Румер) [rum-0131]
Поэт ощущает реальность лишь одного -- переживаемого -- мгновения, и одного -- сегодняшнего -- дня. В основе этого ощущения осознанный Хайямом трагизм быстротечности и невозвратимости жизни, незаметно истекающей с каждым мигом, "как меж пальцев песок". И поэт снова и снова утверждает беспредельную самоценность этой "данной напрокат" жизни, малой меры времени, отпущенной человеку, рядом с которой богатство и власть -- ничто:
Хорошо, если платье твое без прорех.
И о хлебе насущном подумать не грех.
А всего остального и даром не надо -
Жизнь дороже богатства и почестей всех.
(пер. Г. Плисецкий) [pli-0099]
В центр своей философской системы Хайям-поэт поставил мыслящего человека, чуждого любым иллюзиям и все же умеющего радоваться жизни, человека земного, со всеми его сложностями и противоречиями:
Мы источник веселья -- и скорби рудник.
Мы вместилище скверны -- и чистый родник.
Человек, словно в зеркале мир -- многолик.
Он ничтожен -- и он же безмерно велик!
(пер. Г. Плисецкий) [pli-0077]
* * *
Время, когда творил Омар Хайям, исследователи называют золотым веком классической персидско-таджикской литературы.
Поэзия на языке фарси-дари (этим термином, более точным, чем [Ф-005] "новоперсидский", специалисты обозначают язык общей персидскотаджикской письменной культуры классического периода) развивалась в XI веке на обширной территории -- в Средней Азии, Иране, Закавказье, в Северной Индии.
Зародившись в начале IX века, когда арабский язык утратил свои позиции обязательного государственного языка для неарабского населения Средней Азии и Ирана, поэзия на фарси-дари в короткий исторический срок достигла поразительного расцвета. В сложном синтезе арабоязычных литературных канонов и доисламских древнеиранских традиций складывается персидско-таджикское поэтическое искусство. Эпоха порождает литературных гениев -- они и олицетворили два главных направления в развитии литературного процесса: лирическое, ведущее свое начало от Рудаки (ум. 940), и эпическое, вершиной которого было творчество Фирдоуси (934 -ум. между 1020--1030). Уже в Х веке кристаллизуется эстетическая концепция персидско-таджикской поэтической культуры.
