шутили над звуками, доносившимися из живота старой Ум-Лаладжик, называя ее Барабан с Корнями или Звонкий Пузырь. Или Паучья Скво – ибо она и вправду напоминала паука с тонкими ручками-ножками и большим брюхом. Но Имук любил старую женщину и знал, что при всех своих рычаниях и урчаниях она очень мудра, так что он взялся помогать Шуле заново наполнять корзину.
Когда с камня был снят последний комок водорослей, под ним обнаружилась красивая резная кость. За игрой Имук совсем о ней позабыл. Он хотел убрать ее с глаз, завернуть обратно в материю, но девочка упросила показать ей, что это такое.
– Разве у меня, – сказала она обиженно, – хоть когда-нибудь в жизни были от тебя секреты?
Он знал, что не было. Очень медленно он развернул обертку.
– О, Имук! – воскликнула она. – Это ручка… Ничего прекраснее я никогда не видела! Никто никогда не вырезал такой удивительной ложечной ручки! Но где ты найдешь для нее раковину? Во всем море таких нет.
Имук был так горд, что ответил с трудом:
– Бабушка говорит… что для каждого крючка есть своя рыба, а для каждой ямы свой заступ. Что-нибудь да найдется.
Он стал заворачивать кость обратно, но Шула его остановила.
– Я должна подержать ее в руках, Имук, – взмолилась она. – Совсем чуть-чуть?
Имуку не хотелось уступать. Ни разу еще чужая рука не прикасалась к его работе. Магия может исчезнуть.
– Хорошо, – сказал он наконец. – Но я тоже буду держать.
Он протянул ей кость, и Шула провела пальцами по всей ее длине. Странные вещи происходили, пока она это делала. Вдруг стало очень тихо. Унялся ветер, замерли верхушки сосен. Вся береговая суета тоже остановилась. Мужчины на скалах и женщины на обрыве застыли в своей спешке, словно тотемные столбы.
Одно лишь море еще немного волновалось, но и его движения стали заметно медленнее. Волны набегали лениво, точно летние облака, и сделались ярче, хотя небо оставалось темным, как глина.
И когда двое друзей прищурились от этой яркости, они увидели, что с гребня на гребень, словно из одной заботливой руки в другую, переходит круглый переливающийся предмет, вдоль берега, медленно… осторожно… и вот он уже лег на песок у ног принцессы Шулы.
Это была большая раковина, больше, чем любой моллюск, мидия или гребешок, больше даже, чем морское ушко, и намного красивее! Она была такой яркой, что от одного лишь взгляда в ее сердцевину все внутри кружилось, как в водовороте.
– О, Имук! Твоя бабушка была права! – воскликнула девочка. – Для любого следа есть нога.
С этими словами она взяла раковину в руки, и та с трудом поместилась в ее раскрытых ладонях. Раковина переливалась между двумя детьми, как озеро лунного света. Шула протянула ее мальчику, чтобы он попробовал приладить ручку. Зубчатый край идеально вписался в резную выемку.
– Теперь воистину это самая прекрасная вещь на свете, – тихо сказала Шула.
Имук сиял от гордости.
– Людям должно понравиться. У женщин от одного ее вида перехватит дыхание. Мужчины скажут, что Имук – непревзойденный ложечник среди всех домов на всем берегу! Может, даже твой отец перестанет называть меня никчемным рабчонком.
– Может, твоя бабушка перестанет бросаться в меня кореньями! – добавила Шула, радуясь вместе с другом.
– Я покажу ее Людям на первом зимнем празднике. Я достану ее и буду черпать ею яства из Праздничного Котелка! Твоему отцу останется лишь завидовать.
– Ой! – воскликнула Шула с неожиданной тревогой. – Тогда ее нельзя никому показывать. Ты ведь знаешь моего отца. Если мой отец завидует тому, чего у него нет, он всегда объявляет потлач. Тебе придется выбросить свое сокровище.
Когда объявляют потлач, все взрослые члены племени должны отдать самую дорогую свою собственность. От потлача нельзя отказываться – с его помощью Смотритель-Хранитель не позволяет Людям слишком возгордиться друг перед другом.
Имук знал, что Шула права. Кто бы из мужчин ни сделал себе гарпун лучше того, что есть у вождя, старый завистник тут же объявлял потлач – он ведь всегда мог потребовать себе другой гарпун. Да, вождь заставит уничтожить эту непревзойденную ложку, если не сможет забрать ее себе.
Но тут глаза Имука заблестели опять.
– Мы устроим свой собственный Праздничный Пир, здесь и сейчас, без отцов и бабушек. Мы позовем на праздник всю мою семью! – Мальчик поднял резную кость выше головы. – Они увидят, что моя прекрасная ложка посвящается им. Они придут, один за другим, и я представлю их тебе. Я скажу: миссис Белка, это принцесса Шула, Приносящая Удачу, мой самый верный друг. Принцесса Шула, это миссис Цик-цик, ее беличество!
И тут из-за скалы, размахивая пушистым хвостом, появилась та, о ком они говорили, – бежево-белая белка с сияющими глазами. Она грациозно поклонилась девочке, и та поклонилась ей в ответ.
– А это мисс Гагара, – продолжал Имук. Появилась юная гагара с красивыми бусами на шее. – Мисс Гагара, пожалуйста, поприветствуйте Шулу, она тоже уже почти взрослая.
– Вы очень красивая, – сказала гагара.
– И вы, – смущенно сказала Шула.
– А это мистер Дрозд… а это миссис Топорок…
Один за другим приходили звери и присоединялись к друзьям в их игре, танцуя вокруг на песке. Под их танец выпрямлялась нога мальчика, и горб ослаблял свою хватку у него на спине. Отбросив сосновую палку, Имук пустился в пляс вместе с гостями. Круг за кругом вокруг скалы, лапа к ладони, плавник к крылу.
Танец продолжался, казалось им, не один час, и эти часы могли стать днями, если бы не спустился вдруг с темного неба ворон Тасалджик и не прокаркал зловещее предупреждение.
– Коготь бури! – прокричала танцорам черная птица. – Коготь страшной бури! коготь! коготь!
Не успел он улететь, как яростная вспышка молнии разрушила детскую фантазию. Зверьки исчезли. Ветер снова застонал в вершинах сосен. Высокая волна накинулась на скалы и забросала мужчин, убегавших от нее вверх по утесу, своими гарпунами. Женщины поспешно выбирали последних рыб из сушильных решеток.
– На этот раз врунишка-ворон сказал правду, – прокричала Шула, пытаясь заглушить ветер. – И в самом деле приходит зима.
Схватив инструменты и палку, Имук поспешил к прорезанным в скале опорам. Шула бросилась к своей корзинке. Посыпался жалящий град. Имук почти достиг вершины утеса, прежде чем вспомнил о прекрасном подарке. Раковина сияла, как маленькая луна внизу на прибрежном камне.
– Шула! – позвал он, перекрикивая усиливающуюся бурю. – Раковина! Раковина!
Девочка метнулась обратно к берегу, но вторая гигантская волна уже неслась к большому камню. Когда она откатилась назад, девочка была вся мокрая, а камень пустым. Море, что столь нежно преподнесло им свой дар, теперь грубо забрало его назад.
Алиса сообразила, что «Корона» уже закончилась – она проглотила всю бутылку, не почувствовав вкуса ни одной капли. И прочла при этом всего треть этой глупой книжки! Скрипнув зубами, она пошла за новой бутылкой. Гнев,
