он таинственно шепнул капитану:
– Есть маджарка, сейчас брат привез из Гудаут. Пробуй, пожалуйста.
– Тащи, – капитан не отрывался от окна парикмахерской. – Вот, получи вперед.
– Ради бога, завтра заплатишь, – рассердился Харчилава. – Что ты, сегодня бежишь в Америку? Ай, какой человек, какой человек!
Харчилава поцокал и укоризненно помотал головой.
– Слушай, Антон. Вон у Лазариди, видишь, что это за гусь бреется? Рожа, понимаешь, знакомая, а вспомнить никак не могу.
– Этот? – Харчилава, щелкая на счетах, взглянул на парикмахерскую. – Этот – американец, он табак покупает. Знаешь Камхи? Самый богатый купец в Константинополе. Это его человек.
«Ну да, он», – подумал капитан, допил вино и, как бы потеряв всякий интерес к американцу, пошел в портовую контору разузнать о погрузке табака.
На бульвар, на море и город жарким ветром налетала сухумская ночь. Темнота, лиловая и мягкая, как драгоценный мех, освежала сожженные лбы. Белый пламень фонарей, отраженный меловыми стенами, заливал фруктовые лавки. Они были пряные до тошноты и пестрые, как натюрморты. Апельсины скромно пылали на черной листве.
Запах жареных орехов и треск их сопровождали капитана до портовой конторы. Черное море колебалось пыльным светом звезд. Птичье щелканье абхазской речи было очень кстати в тени эвкалиптов. За столиками люди в белом сжимали в черных лапах хрупкие стаканы с мороженым. Весь Сухум представлялся капитану декорацией для экзотической пьесы.
В портовой конторе капитан узнал, что табак грузят на греческий пароход «Кефалония». Через неделю пароход уходит в Константинополь. Грузит поверенный фирмы Камхи Виттоль. Кстати, капитану передали письмо от Батурина из Керчи (капитан приказал писать ему в портовые конторы: сухопутным учреждениям он не доверял).
– Знаем мы, какой ты Виттоль, – пробормотал капитан и распечатал письмо. Оно было кратко и поразило капитана своим тоном.
Пиррисон негодяй, – писал Батурин. – Если найдете его, то, даже отобрав дневник (если он у него), не выпускайте Пиррисона из рук. Заклинаю вас сделать это. Пиррисон – птица опасная и большого полета. Если найдете – телеграфируйте немедленно. Я приеду. У меня с Пиррисоном, помимо всего, есть личные счеты. Я болен. Двигаться не могу. Ничего опасного. Вы были правы. Пиррисон спекулирует ценностями. Очевидно, база у него в Батуме. Вам надо, по-моему, выехать поскорее туда.
– Черта мне сдался Батум! – сказал капитан, пряча письмо. – Мы его и здесь прищелкнем.
Но все же письмо вызвало у капитана множество сомнений. Какие личные счеты: уж не нашел ли Батурин Нелидову и не влюбился ли в нее? Сомнения окончились тем, что капитан пошел на телеграф и послал Батурину телеграмму:
Объясните галиматью относительно личных счетов. Не собираетесь ли вы жениться на Нелидовой. На болезнь наплюйте.
С телеграфа капитан вернулся на бульвар, где вечером можно было встретить любого нужного человека. В низеньких кофейнях щелкали костяшки домино. После света кофеен море казалось кромешной бездной. Шум волн переливался с юга на север вдоль каменного парапета и возвращался обратно. Монотонность этого шума усыпляла.
Капитан сидел на парапете, дремал и думал, что, пожалуй, ему одному не под силу будет взять Пиррисона. Как всегда, почти достигнутая цель разочаровала его. Она далась случайно. Все случайное капитан считал непрочным, вроде карточного выигрыша. Для него имело цену лишь то, что давалось путем борьбы и напряженья.
Капитан подремал, потом встал, зевнул и пошел в «Сан-Ремо». На бульваре он встретил американца в лимонных носках, подошел к нему, поднял руку к козырьку и сказал мрачно:
– Позвольте прикурить!
– Пожалуйста, – ответил американец на чистейшем русском языке и протянул трубку.
Капитан достал папиросу, размял ее, разглядел американца и спросил по-английски:
– Ну, как дела с табаком?
– Ничего, – американец не выразил ни малейшего удивления.
– У меня есть кой-какие ценности, – капитан понизил голос и оглянулся. – Держать их опасно. Я хотел бы их сбыть.
– Что вы имеете в виду?
– Разная мелочь: бриллианты, золото, есть редкая художественная вещь – икона, вырезанная из перламутра. Этой иконой благословили на царство первого Романова.
– Откуда вы ее взяли?
– Из музея, – капитан замялся и решил врать до конца. – Спас от большевиков. Вы знаете, – царь и всё прочее… Они бы ее уничтожили. В икону вделаны жемчуга.
– Любопытно, – протянул американец, отвернулся и ответил по-русски: – Нет, благодарю вас. Я спекуляцией не занимаюсь. И вам не советую.
– Ну, погоди, – сказал ему в спину капитан. – Ты у меня доходишься!
Американец обернулся и минуту смотрел в упор на капитана. Он как бы примеривался. Капитан мрачно изучал его лицо. Оба поняли, что они враги, и враги опасные. Капитан знал почему. Американец не знал, но думал, что капитан за ним шпионит. Толстая губа его презрительно вздернулась, показались широкие крепкие зубы. Он сказал будто вскользь: «Будьте осторожны», – и быстро пошел в боковую улицу.
Капитан вернулся к себе, звонил полчаса коридорному, тот не пришел. Капитан обозвал в сердцах всех туземцев «здулями» и лег, изнывая от духоты и мучаясь мыслью, что он выдал себя с головой.
– Вот чертова страна! – сказал он и, огорченный, уснул.
Утром он понял с необычайной ясностью, что дело проиграно. Вместо ловкого шахматного хода он пошел на нелепое уличное столкновение. Батурин и Берг так не сделали бы. Они были хитрее и тоньше.
Капитан ругал себя последними словами. Бревно! Ведь надо же было разыграть грубого и неуклюжего шпика: «Позвольте прикурить», потом чушь с иконой Романовых и, наконец, угроза: «Ты у меня доходишься».
Он решил разузнать об американце все, что возможно, вызвать Батурина и тогда уже действовать. Два дня он посвятил осторожным расспросам и узнал, что американец бывает в Сухуме очень часто. Жены у него пет. Живет он в Тифлисе. Примерно раз в месяц приезжает в Сухум для погрузки табака. Значит, время терпит.
Тогда у капитана созрел сравнительно ясный план. Сначала надо найти Нелидову, если же дневник не у нее, а у него (в чем капитан был уверен), то выудить дневник при помощи Нелидовой, поручив это дело Батурину. За Виттолем же неотступно следить. Этот план казался простым и приемлемым, – капитан гнал от себя мысль, что Нелидову, может быть, найти не удастся.
– Мои парнишки найдут, – говорил он, улыбаясь, будто похлопывал невидимых парнишек по плечу.
На капитана действовало, как и на всех, блистательное и густое сухумское лето. Зной дрожал дымчатой влагой. Всё вокруг – и море, и горы, и город – сливалось в хрустальную чашу, полную искр, блеска, теней и ветра.
Цвели мандаринники. Их запах изнурял капитана, железные нервы ослабли. По собственным его словам, он дал «слабину». Потом зацвели магнолии и принесли белую и сумрачную бессонницу.
Капитан
