что они не дома, не ловят серьезную рыбу и не зарабатывают серьезные деньги.
– Нет, Нельс, в смысле «подарим». «Будь посланцем доброй воли» – девиз Кармоди. «Пусти свой хлеб по водам и тра-та-та». – Он многозначительно подмигнул Вилли. – Они же любят эту корявенькую рыбку. Я рассчитываю, что по такому случаю они пригласят нас на борт.
Зная Кармоди, все рассчитывали на то же самое. Они решили оставить ядро на дне и поставить на вибратор – вдруг, пока они будут развлекаться, попадется что-нибудь красивое и загадочное. Кроме того, голоса в радиорубке становились с каждой минутой все более захватывающими и интересными. Они пошли на сигнал рыбзавода, три четверти, полный вперед. И как раз успели переодеться, когда в поле зрения появился остров Миддлтон. Кармоди приказал в честь дипломатической миссии поднять флаги. Он хотел повесить на самый верх «Юнион-Джек», но Вилли была против:
– Это как если бы я техасской Одинокой Звездой стала махать.
У них не было ни звездно-полосатого, ни аляскинского ковша с Полярной звездой, так что, не придумав ничего лучшего, они вывесили в качестве флага своего государства школьную футболку Арчи Каллигана. Он привязал ее за рукава к антенне море-небо, и выцветший буревестник затрепетал на ветру.
Они не знали координат плавзавода, но вокруг было достаточно признаков готовящегося празднества. Ракеты, вспышки звезд, розовые и красные фосфористые фонтаны складывались на вечернем горизонте в пятнистый ореол, и Кармоди порулил вручную к этому сиянию. В первый раз Айк получил возможность оценить, на что способны эти новые турбомагнитные моторы, когда идут на полной скорости. Как на гоночной лодке, только без грохота. Ветер и брызги неслись навстречу с такой яростью, что невозможно было, находясь на палубе, смотреть вперед без защитных очков, зато можно было бы кататься на водных лыжах по стальной поверхности, рассекая вниз от оснований стрел. Остров Миддлтон располагался в добрых семидесяти километрах в сторону моря от бухты Контроллер, пятьдесят миль, но от того, как они смотали ярусные снасти, и до того, как сбросили обороты двигателя на достаточно вежливом расстоянии от плавзавода, прошло меньше двух часов. Как минимум двадцать пять миль в час: быстро – для любого судна, а для рыбацкой лодки – феноменально.
Корейский плавзавод представлял собой железное морское чудище размером с футбольное поле. Формой он напоминал помятый железный ящик, в каких когда-то смешивали цемент, – низкий, плоский и немного скошенный на концах. Единственным признаком, по которому нос отличался от кормы, была заваливающаяся надпись «Морская стрела» и стрелка, нарисованная под буквами. Стрелка, надо думать, смотрела вперед.
Эта громадная животина стояла на якоре в полутора милях от Миддлтона, удовлетворенно бултыхаясь на грязной морской лужайке. С подветренной стороны к ней были привязаны несколько дюжин маленьких корейских плоскодонок – они прижимались к ржавому корпусу, словно выводок грязных поросят к огромной свиноматке. На вершине приземистого крана у миделя спорадически вспыхивали фейерверки, а где-то в кишках слышалась богомерзкая какофония из электрического визга и хрюканья.
Билли со своим обычным презрением посмотрел в гудящее небо:
– Ты мигай, звезда ночная. Фигня. Если бы чертов Гринер не отобрал у меня пиротехнику, я бы им показал звезду ночную.
– Там играет корейский рок-н-ролл, – счел своим долгом просветить их Грир. – Мы его ловили с Радистом.
– Ты не передумал тусоваться с этими азиатами, Кармоди? – (Ржавый плавзавод напомнил Вилли мусоровоз из Джуно.) – Как-то я не ссусь от этой элегантности.
– Ага, Карм, – согласился Арчи. – Тут не знаешь, что хуже – шум, вонища или вид этой гадости. Надо было обувать резиновые сапоги.
Арчи перед этим порылся у себя в рундучке и был теперь одет в коричнево-бежевые туфли, розовую рубашку, галстук-боло, а поверх этого – в спортивный пиджак с длинными лацканами и единственной пуговицей – он чувствовал себя слишком нарядным.
– Друг мой Арчи, тебе никогда не приходило в голову, что это наша обязанность – показывать бедным языческим козявкам немного стиля?
Кармоди надел белый шерстяной пуловер и новые красные подтяжки; он походил на Санта-Клауса в отпуске, без шубы и бороды. Он поставил один из моторов на реверс так, что лодка теперь медленно качалась у линии плоскодонок, и потянулся к мегафону:
– Смотрите. Вот там павлин с пером возится с пиротехникой, видите? Судя по одежде, я бы сказал, что он капитан этого барака… любитель терпуга, если не путаю. Эй, «Стрела»! Мы видели ваши огни. У нас подарки. Вы капитан, сэр? Как поняли?
– О, поняли, – отозвалась фигура в свой мегафон. – Все поняли. Как называется ваше элегантное судно?
– Оно называется «Лот 49» [55], но я твердо решил его перекрестить, как только найдется имя.
– Весьма элегантное судно. Похоже на кобру с распущенным капюшоном. Можем мы назвать вас «Коброй»? У нас в журнале?
– Зовите хоть горшком, только не ставьте в печь, капитан.
– Тогда приветствую вас, «Кобра». – Он поднял двухлитровый кувшин с сакэ. – Приходите к нам на пра-а-аздник!
Павлин с пером был тщедушный человек с тонкими черными бровями, а речь его перемежалась безумным скутным хихиканьем, которое мегафон только усиливал. На нем был длинный, видимо, церемониальный халат с корейским инь-яном на спине и белыми шелковыми подолами, заправленными в зеленые резиновые сапоги. Перо на голове оказалось венком славы на древней фуражке британского офицера. Оно забавно подпрыгивало в такт шатаниям капитана.
– Это старая адмиральская фуражка, – заметил Кармоди слегка раздраженно. – Как у Нельсона при Трафальгаре.
Грира сей непотребный вид раздражал не меньше, чем Кармоди:
– При этом задом наперед.
– Может, у узкоглазого голова задом наперед. Нельс! Кинь нам веревку с какой-нибудь из этих плоскодонок. Всем приготовиться на борт.
Хихикая и повизгивая в рупор, капитан с пером приказал вывалить выстрел и спустить клеть. В лифт забились все, кроме Билли. Кальмар не желал участвовать в этой добрососедской миссии из-за пристегнутого к его запястью кейса. Даже корейцы знали, что он означает.
– Передайте узкоглазым, что, если хоть одна их бутылочная ракетка с муравьиной мочой упадет в опасной близости от меня, я объявлю это актом агрессии и отбуксирую их прямо в ООН. Я шесть семестров подряд учил в Беркли международное право, так им и передайте!
Что Нельс и сделал, когда вся компания выгрузилась на борт. Не сказать что это произвело впечатление на пьяненького капитана ржавого корыта. На него вообще не произвел впечатления ни один из предметов гордости этих янки: ни мешок терпугов, ни новая лодка, ни спортивный пиджак Арчи. И только когда гостей провели вниз под палубу, стало ясно почему. Внутренность старого ржавого корыта оказалась настолько же современна и фантастична, насколько внешность – обшарпана и захудала: это был настоящий дворец, замаскированный – кто знает из каких хитрых и непостижимых дипломатических резонов – под плавучую трущобу.
