что, парнёк… Отец уже под гору живёт. Истаял весь. Там воск воском: боль приживчива… Что ж мы манежим старика с загсом?
— А разве я против что держу? Я тоже, знаете-понимаете, про это самое подумываю, как палю махру. Дело у нас большими годами выверенное, давно решённое — хоть сёни в расписку! — Тяжело поворотил над миской голову к чёрному окну. Вздохнул. — Оно, всеконешно, загса нам всё одно не миновать. Да надо и в академики налаживаться…
— Плетешь-то чего? Иль тебе бешенки кто поднёс рюмашечку и ты взошёл в градус?
— С чего взойти? Ты подносила? Не поднесёшь себе сам — никто не поднесёт. Сёни, Михална, извиняй… Лампадку бормотухи уборонил. Дак на свои трудовые…
— И даль что?
— А то… Мишатку через три дни сбирать в первые классы? Сбира-ать. Станет Мишатка учить уроки. А мы с тобой что ж, сторона? И мы с им учи его ж уроки… Надобно ж смотреть, как он учит, надобно контроль над им держать. А какой, знаете-понимаете, из тебя да из меня контроль, ежеле мы, темнота египетская, в свой час и не знали и не ведали, как в той школе двери открываются? Спасибо ликбез читать-писать научил… Ага… Перейдеть твой Мишатка во вторые — и тебя во вторые переведеть, не спокинет в первых классах. Там на очереди Зинушка… В первые снова уже с Зинушкой подашься, а с Мишаткой во вторые. Перейдеть Мишатка в третьи — и ты, считай, уже в третьих…
— Чудно́…
— Выходит, будем мы с тобой грамотны грамотой своих ребятишек?
— А я про что? Такая родителева наша планида. Их, блинохватов, у нас семеро. Семь на семь — это что? Сорок девять. Хошь не хошь, а по сорок девять классов одолей. Какой там ни будь академик по стольку кончал? Ни-ког-да!
Пошёл наш Мишатка в школу.
Сели за его уроки и мы с Валерой.
Да не пропасть сколько давали мы ему своего внимания. Довелось рвать, выкраивать себя и на отцовы хвори.
Вчера лихорадка пуще мачехи оттрепала. Думали, на поправку всё пойдёт… Ан нет… Лежит — неможет. А что болит — не скажет.
Вконец сплошал.
Такой плохой стал. В рот киселя не вотрёшь.
Горит, как свечка. Горит. В спичку весь иссох…
Похоронили…
Привели мамушку с кладбища — не в себе сама.
Люди садятся за сдвинутые столы компот пить.
Села и она. Села за стол, где ещё вот утром гроб стоял.
Села, уронила голову на руки и в слезах зовёт отца, а у самой пена изо рта, промеж пальцев так и пена, столько пены…
Отошла мамушка в тот же день…
И схоронили…
Две стали домовины рядом…
Мастерства за плечами не носят, а с ним — добро.
Ну а мы, живые, что?
Жизнь идёт своим чередом. Надо жить.
В субботу, первого апреля тридцать девятого года, Валера вернулся с поля уже вечером.
Скинул фуфайчонку, растелешился до пояса и ну плескаться у рукомойника.
Я тут и подступись:
— Валер! Ты меня поважаешь?
Бухнула — самой не понравилось.
Глупо-то как начала. Ну прямо на лад стакановца.
Опустил Валера рукомойников сосок. Повернул ко мне голову с белыми пенными рожками.
— У тебя вечно вопросы не оттуда. Свяжи что поскладней!
— А ты вот это читал? — треплю перед ними газетину.
Протёр он глаза.
— А чего там?
— Паша! Ангелина!
— Ну-ну… Сёнь на стане говорили.
— А теперь читай, где красным обвела.
— Ты обводила? Ты… Раз тебе надо, ты и читай.
— Не-е. Это и мне и тебе надо. Читай.
— Да дай хоть сперва сполоснуться!
— А тут мало читать. Ты лучше спервушки прочитай. А там и мойся, покуда сороки не украдут.
— Ну репей!.. Держи ровно газету. Поближе к глазам… Та-ак… «Молодые патриотки, учитесь управлять трактором!» Хэх…
Валера с насторожённым удивлением посмотрел на меня.
— Читай под названием что…
— «Сельскому хозяйству, — с нарочитым безразличием в голосе забубнил Валера, — нужны люди, знающие до тонкости своё дело, в совершенстве владеющие искусством вождения трактора, автомобиля и комбайна. Тысячи женщин овладели сложными машинами и на деле показывают образцы высокой производительности труда».
Валера тоскливо глянул на меня поверх газеты.
Пресно сронил:
— В каких только землях и показывают те ненаглядные образцы? У нас в районе я что-то ни про одну трактористку и не слыхивал…
— Наш район ещё не вся страна…
— И то верно. Угадала… «Однако то количество женщин-трактористок, которое есть сейчас в МТС [7] и совхозах, совершенно недостаточно…»
— Видал? Совершенно недостаточно!
— «Пришла пора взяться за массовую подготовку трактористок из передовой молодежи. Уже к концу этого года наше сельское хозяйство должно получить не менее ста тысяч трактористок». Ух ты! Где им только и набрать техники? Баба на тракторе — прошу пардону! — что коза на капитанском мостике! К беде! — И поталкивает меня локтем.
— Читай, — велю, — последнее, что обвела. Прямко тебе указ.
— Читай сама. С меня хватит громких читок. На стане замучили всего этим громкокваканьем.
— Ладно. Прочитаю. Не переломлюсь. «Поднимайте выше знамя социалистического соревнования имени Третьей Сталинской Пятилетки в подготовке женщин-трактористок! Сделайте всё возможное, чтобы без отрыва от производства научить женскую молодежь водить трактор». Ну что? Станешь учить женскую молодёжь?
— Это ты, что ли, женская будешь передовая молодёжь?
— А хотя бы…
— Хэх! Ну, обращается Ангелина. Ну, призывает… Ты-то тут при чём?
— Ка-ак при чём?
— Да так. Ну что тебе-то за печалька? Что, лично к тебе обращается? Я что-то такого, мол, товарищ Соколова, идите на трактор — я такого в призыве не читал.
— Так тогда хоть слушай. Я, Валер, давно думала сесть, как и ты, на трактор…
— Катать муму? Поди, всю времю считала, что у тракториста курортная работёшка?
— Да не рвусь я на курорт!
— Тогда тебе что, — Валера начал мыться, — одного грязника мало в доме?
— Мало! Ну что я бегаю по разным? Сегодня на свекле, сшибаю сурепку да собачку, разнесчастное то куриное просо. Завтра, Марьянка, давай с вилами на сено…
— А-а… Вон оно что. Видали, вилы ей не в престиже!
— Я не толкую, где престижный, где непристижный труд… Всяк престижный, раз нужен. Но как же… Много-то проку с однех вил?.. А на тракторе — эскоко я наворочаю?!
— Какая ловкая из окна тигра дражнить! Со стороны глядючи — всяк мастер первой руки. А ты покатайся на нём с солнца до солнца. Вот тогда что запоёшь?
— Что и зараз! Неуж во мне то и медалька одна, что
