Стеклянная кубышка здания симферопольского аэропорта напоминала парилку, однако на улице было еще хуже. Я сидела в кресле, зажав коленями свой чемодан и обхватив голову руками, чтобы ничего не видеть и не слышать. Кто-то тронул меня за локоть. Это была цыганка в узбекской тюбетейке, сидевшая напротив с малышом на руках.
– Шито, плохо тебе, пить хочешь, да-а?
Я подняла голову и посмотрела сквозь нее. Она протянула мне огромный помидор: «На! Попить можна-а. Смотри, а?» Она взяла другой помидор за плодоножку и ловко, подцепив грязную кожу ногтем, очистила его и стала есть сама и кормить им малыша.
– Делай так. Пить можна-а сок, а? Мине имя Мэрим…
Я показала на себя рукой и сказала тихо: «Ира…Спасибо…»
– Ай, Ира, какой хороший имя, а это мой сынок, Санджар. Богатырь, а?
Взяв помидор за плодоножку, я сделала так, как показала мне цыганка. Долгожданная влага облегчила мои страдания. Я вымученно улыбнулась.
Мэрим обрадовалась и стала что-то петь своему замурзанному цыганенку, сонно уткнувшемуся в ее цветастый халат на груди. Потом она взяла мою руку, некоторое время разглядывала ладонь и улыбнулась.
– Зачем грустишь, а? Тебя любимый ждет!
– Он любимый, но не мой.
– Пачему не твой, а?
– Он женится на другой и уезжает в Америку.
Мэрим опять посмотрела на мою руку.
– Уезжает, далеко. Да. Но я про другого говорю.
Я отрицательно помотала головой: «Нет другого».
Цыганка опять взяла мою руку.
– Книжек много… Людей много… Цветов много…
– Библиотека, – попыталась пошутить я.
Мэрим сдернула тюбетейку со своих блестящих волос, швырнула мне на колени: «На, возьми на счастье, Мэрим правду говорит. Если соврала, закопай земля, мой язык отсохнет тогда!»
В этот момент объявили посадку на рейс Симферополь – Ташкент, Мэрим встала, подхватила свободной рукой баулы, подмигнула мне: «Будешь очень счастливый, Ира… Не забудешь Мэрим!»
И пошла к стойке регистрации.
А я осталась сидеть с ее тюбетейкой в руках.
В половине двенадцатого ночи я села в ТУ-104. Место мое было почти в самом хвосте. Мы обходили грозу над Воронежем, нас болтало так сильно, что казалось, самолет вот-вот потеряет управлением и упадет на землю. Я даже хотела этого – тогда все бы разрешилось само собой.
От жары, измотавшей меня за целый день ожидания в духоте аэропорта, я не заметила, как уснула. Мне снилось, что мы падаем, и самолет цепляет хвостом верхушки елей на земле. Я бредила. Во Внукове меня разбудила стюардесса со стаканом минералки. Самолет был уже пуст. Я отстегнула ремни и побрела к выходу.
Во Внукове в два часа ночи меня встречал папа.
– Куда поедем? – спросил он.
Я представила, как такси будет проезжать мимо Женькиного дома, и ответила:
– Отвези меня домой. На дачу я не хочу.
Дома я долго-долго стояла под душем, смывая с себя усталость и дорожную пыль.
Слова цыганки не шли у меня из головы, хотя я никогда не верила ни в какие предсказания.
А сейчас я просто не верила уже ни во что.
Глава 7. Ах, белый пароход...
Середина июля. Москва. Душно, пыльно и тоскливо.
Я не привыкла летом сидеть в городе. Пару дней просто бродила по улицам, стояла у витрин на Калининском проспекте, сидела в тенечке Александровского сада. И почти ничего не ела.
Уставшие ноги привели меня к Москве-реке у гостиницы «Россия». Я взяла десять эскимо в киоске у пристани и купила билет на речной трамвайчик.
Солнце болталось уже где-то в районе Воробьевых гор. Ветерок с реки приятно охлаждал мой лоб, разгоряченный от жары и разных бредовых мыслей. Эскимо в пакете потихоньку превращались в кашу из фольги, молока и шоколада, а я так и не притронулась к ним, просто выбросила пакет в урну.
– Господи, ну сделай же что-нибудь! – прошептала я, уткнувшись головой в спинку переднего сиденья.
На корме веселилась какая-то компания. Магнитофон надрывался: «One way ticket…»
Вдруг кто-то тронул меня за плечо. Это оказался мой однокурсник Петька Киселев.
– Э, привет! Ты чего такая, потерявшаяся?
– Ничего, просто катаюсь… Сейчас до Киевской, там на метро и домой.
– Загорела, – Петька ласково провел по моему плечу. А меня словно током ударило, и руки покрылись гусиной кожей.
– В Судаке была. Сбежала… Тошно!
– Ну-ка, не скулить! Пошли к нам, моему брату сегодня двадцать пять.
Он подвел меня к своей компании и представил: «Лучший поэт факультета кибернетики – Ирен!»
Встав в позу, которую обычно чтецы занимают на эстраде, он продекламировал мой стишок, написанный прошлым летом в стройотряде для бригадной стенгазеты:
Нам звезды хвостатые падали в руки.
Еще мы не знали тогда, что разлуки
Как яд скорпиона смертельны бывают.
Лишь только прошедший все это узнает.
Дымок сигареты и запахи Юга.
Мы встретились там. И узнали друг друга.
Не зная друг друга, мы жили в Москве.
Петь, дай сигаретку! А лучше бы две!
Народ зааплодировал и принял меня в свою компанию, что мне, по большому счету, было все равно.
Петька был соломинкой, которую Бог послал, видя мое беспомощное барахтанье в бурной реке, под названием Жизнь. Или Судьба. И меня закрутило как раз там, где эти два потока, сливаясь, превращались в опасный водоворот.
Речной трамвайчик причалил у Фрунзенской набережной, я вышла вместе с Петькой и его компанией. При всей погруженности в собственные мысли от меня не ускользнуло, что Киселев чрезвычайно рад нашей встрече. Наверное, он решил опять приударить за мной, как прошлым летом в стройотряде, потому что обнял меня за плечи и шепнул: «Сегодня вечером ты – моя девушка».
Я недовольно повела плечами. Или Женьке или никому – думала я тогда.
– Ручонки шаловливые убери!
Петька убрал свои руки.
– Прости.
– Хорошо, но если вздумаешь лезть целоваться, укушу так, что без губы останешься, понял?
– Ну, Ир!
– Я сказала!
– Ладно, но танцевать будешь только со мной!
Вскоре мы всей компанией оказались в квартире Петькиного брата. Там было прохладно, все окна, выходившие на набережную, открыты и ветер играл красивыми тюлевыми шторами.
Нас встретили родители именинника. Его мама сказала:
– Закуски на кухне, так называемый шведский стол – берите, кто что хочет, зато в гостиной вам будет просторно танцевать. В спальню и к отцу в кабинет, пожалуйста, не заглядывать. А мы – на дачу, дня через два вернемся.
Как только за родителями захлопнулась дверь, гости тихо и дружно сказали: «Уря-я-я-я!»
А я так и не поняла еще, кто же из ребят именинник.
Магнитофон, включенный на всю громкость, баловал гостей записями зарубежной эстрады. Я обошла квартиру, постояла на кухне у окна, выходящего во двор. Июльским субботним вечером он был пуст, даже кошек и собак не видно. Лишь пара жирных сонных голубей сидела на краю детской песочницы, спрятав головы под крыло.
В комнате именинника я устроилась в кресле у письменного стола, зачем-то включила настольную лампу и наугад открыла первую попавшуюся книгу из тех, что лежали передо мной, даже на обложку не посмотрела.
Мысли мои витали где-то далеко, они существовали отдельно от меня и моих желаний. Петька наклонился надо мной, облокотившись о спинку кресла, и взял книгу из моих рук.
– Ты хоть посмотрела, что ты читаешь? – улыбнулся он. – Так, посмотрим: «Фонетические и морфологические особенности испанского языка».
Петька захохотал, а я чуть не расплакалась, потому что в книге на каждой строчке я видела: «Женька уезжает!!!» Наверное, я схожу с ума…
– Пошли, – потянул меня за руку Киселев, – ты обещала танцевать со мной.
А в гостиной народ отплясывал толпой под «АББУ». Когда мы присоединились к ним, из магнитофона раздались звуки моей любимой «Dancing Queen».
Какая-то сила выбросила меня в центр круга танцующих гостей. Я отчаянно крутилась, изгибалась, словно травинка, послушная ветру. Я не понимала тогда, что, кружась в танце, выталкиваю из себя свои безмерные страдания о несостоявшейся любви. Это был шаманский, очищающий танец, мне казалось, что все мое тело искрит и маленькие розовые и голубые молнии пробегают от головы до ног и обратно. Пространство вокруг меня было наэлектризованным, а сама я была словно шаровая молния. Мое тонкое трикотажное платье насквозь промокло от пота.
Но мелодия закончилась, и мои вращения и изгибы стали напоминать движения волчка, который вот-вот должен остановиться и упасть на бок. Но упасть мне не дали. Под ласковый баритон Тома Джонса меня подхватил Петька.
– Извини, мне надо в ванную, – потихоньку отстранилась я от него.
Влажное от пота платье я просто прополоскала и отжала, а сама влезла под душ, ополоснуться. Смыв остатки косметики, я посмотрелась в зеркало, и мне показалось, что волосы мои продолжают искрить. Но мне почему-то было так легко!
Выйдя из ванной, в полутьме коридора я уткнулась в кого-то.
– Сейчас вы танцуете со мной.
– Почему это именно с вами?
– Потому что я именинник и хозяин дома. Разрешите представиться: Алексей, – он склонил голову и щелкнул каблуками.
