– Не бойтесь, миряне, в это лето уж точно пощажу ваши урожаи. А если будете поклоняться должным образом, то и в следующее не обижу.
Отличительной особенностью царя Гороха была его необычайная цепкость. Правил-то он ничуть не лучше и не хуже остальных царей: если можно не воевать, то и не воюет; если можно обойтись без страшных оброков и податей, то и не лютует. Зато цепкость, с какой царь Горох держался за власть, была удивительной. Однако при малейшем упоминании своего имени царь Горох настораживался: нет ли подвоха какого, не собираются ли отравить его какими-нибудь нитратами и пестицидами, не посягает ли кто на его скипетр и державу? Если же это была открытая похвала его заслуг, а то и просто лесть со стороны князей, бояр и остальных приближённых людей, то он сразу уходил в себя: не любил он всякие телячьи нежности. После посещения бога Перуна царь Горох обрёл мандат небонаправления, поскольку с этого дня он стал помазанником божьим.
В истории Старой Качели о времени правления царя Гороха не осталось точных сведений, когда это было, какие при нём произошли наращивания территорий, что из себя представляло то общество, которое он возглавлял? Но кое-какие летописи всё-таки уделили внимание его персоне. Михаил Михайлович основательно проштудировал вверенный ему архив и к вящему удивлению своему обнаружил берестяную грамоту, в которой один сановный господин в послании товарищу, уехавшему в дальние вотчины на отдых, не то в Беналмадену, не то на остров Корфу, описывает интересные события, происходившие непосредственно при царе Горохе. Изрядно потрудившись над переводом текста на современный язык, Михаил Михайлович с удовлетворением потёр руки: теперь можно будет не только ему получить представление о тех давних временах, решительно ничем не напоминающих времён нынешних, а можно поделиться этим и с многочисленными читателями.
Когда учитель истории Дубравин принёс Председателю объёмный труд, заказанный ему ещё предыдущим главой старокачельского Высокочтимого Выпендриона, Председатель удивился и, вскинув мохнатые брови, спросил:
– Что это?
– История Старой Качели. Заказана она была прежним Председателем и освещает всю историческую подноготную нашей земли.
Главу Золотого двора мало интересовали дела земельные и тем более исторические. Не желая вникать в суть столь объёмного материала, принесённого Дубравиным, он направил его по коридорам власти.
– Авось там быстро ноги пообломает, – подумал Председатель, – и отпадёт у этого краеведа желание чего-то там писать. Да и что может быть хорошего от всех этих бумагомарателей, кроме фиглярства и клеветы на исторических героев, к коим он, без всякого сомнения, причислял и себя.
Весна, местами ещё снег лежит, но день очень жаркий, все полураздетые и еле дышат. Смычкин и Гарик в маршрутном такси сидят и ждут отправки. Входит девушка, в руках – сумки, пакеты, она нагибается в дверях, и у неё из декольтированного платья вываливается левая грудь.
– Ой! – воскликнула девушка.
Смычкин, сидевший ближе всех, поймал грудь в сложенные лодочкой ладони и галантно вложил её обратно под бретельки. Пассажиры заулыбались, а девушка смущённо кивнула Смычкину в знак благодарности. Гарик подтолкнул локтем Владлена и произнёс шёпотом:
– Везёт тебе на пикантные штучки.
Но шёпот получился довольно громкий и был услышан всеми в салоне маршрутки. Смычкин смерил Гарика победным взором и процитировал громко:
Немало я красавиц перевидел,
И все глаза на них переглядел.
О, женщина,
мой самый главный идол,
Молю тебя,
и где мольбам предел?
Все в салоне автомобиля зааплодировали Владлену, а водитель-горец, наблюдавший за этой сценой через зеркало, сказал:
– Вах! Вот это настоящий мужчина, я повезу его бэсплатно! – и вернул поэту его десятишкробовую купюру.
– Ну, ты даёшь! – воскликнул Гарик.
– Да, ёж! – подмигнул ему Смычкин.
Денежная единица шкроба обрела хождение в Старой Качели ещё при царе Горохе. История возникновения названия сей странной денежной единицы берёт начало с оружейного мастера Шкробы, который, разжившись пятью слитками серебра после военного похода на богатую Берендею, решил сам попытать счастье в чеканке монет. Мастер понял, что признания у царя одной только ковкой оружия не добьёшься никогда. А без царской милости ни в одном деле прибытка не дождёшься. Подумал мастер, что хорошему государю никак нельзя без царской казны. А какая может быть казна без денег?
Чем как не деньгой можно душу царскую умаслить, а через это и царской милости добиться? Шкроба долго учился отливать монеты из олова, потому что ему очень трудно давалось изображение царя Гороха. С изнанки он решил поместить самую главную достопримечательность Старой Качели – единственный на весь околоток фонарь. С этим фонарём, что на Гужевой площади, всё было понятно почти с первого раза: он был вполне узнаваем со своим столбом, вкопанным посреди отделанной брусчаткой площади, с деревянным помостом, с которого зачитывались царские указы, и с которого выступали все ораторы перед принятием главного старокачельского решения. На том решении обязательно ставилась главная резолюция: «От фонаря». С этой резолюцией решение признавалось всеми стряпчими и всеми тиунами Старой Качели, и никем из черни более не могло оспариваться. Не один день отливал Шкроба пробные монеты, но вот изображение царя Гороха с лицевой стороны не давалось никак. Беда заключалась в том, что портретов царей в ту пору никто не рисовал, по улицам он не прогуливался, а поход в Берендею, куда простым лучников ходил и Шкроба, возглавлял не сам государь, а сын царя. Так что оружейный мастер вынужден был опрашивать народ, кто хоть мельком смог увидеть царский лик. Согласно словесному портрету царь Горох был толстым и громоподобным. А лицо у него, по словам сокольничих, как медный таз. Кучера с шорниками говаривали, что был он тощим, как стручок, а лицо худое и вытянутое. Возжигатель свеч в царских покоях сказывал, что лицо у Гороха мясистое и грушевидной формы, а щёки – так из-за спины видно. Тогда Шкроба сам нарисовал его профиль, да таким красавцем его представил, что возразить против такого лика на серебре не мог бы никакой царь, в том числе и Горох. Кто же откажется от подобной лепоты?
Предъявленные на утверждение царю мелкие серебряные монеты с изображением на изнанке старокачельского фонаря, а с лицевой – невиданной красы профиль царя Гороха, вызвали у правителя бурный восторг.
– Наконец-то, нашлась умная голова и золотые руки, которые на все времена прославят нашу Старую Качель и поставят её в ряд с сильнейшими державами мира! Кто создатель сей прелести? – пересыпая блестящие монеты из ладони в ладонь, спросил царь Горох.
– Здесь он, – ответили бояре из царского окружения, ждёт вашего решения.
– Немедленно позвать его сюда! – царь топнул ногой в красном сафьяновом сапожке.
С тех пор оружейный мастер Шкроба открыл при царском дворе монетное производство, а все старокачельские денежные единицы, независимо от того из серебра они, из меди или из бумаги, так на все времена и стали называться его именем – шкробами. Злые языки тут же сочинили стихотворный пасквиль на оружейного мастера:
Вот вам денежки от Шкробы —
Подхалима высшей пробы.
Почему-то любое проявление верноподданничества, рвения и усердия по отношению к высшим чинам в Старой Качели не приветствовалось в низах, но всегда считалось образцом прилежного поведения в верхах.
После долгих мытарств в Старой Качели, пошла волна и разоблачений тех, кто в глухую годину строчил доносы на своих политических оппонентов и загонял их в застенки. Воспользовавшись ситуацией, директор крупного продуктового магазина в центре, недалеко от Гужевой площади, книгу жалоб и предложений переименовал и назвал её одним словом «Доносы». С этого дня книгу «Доносы» никто не просил, чтобы пожаловаться на плохое обслуживание или обсчёт покупателя. Так дурные дела минувших дней стали прикрывать не менее дурные дела нового времени.
Новинки стали внедряться повсеместно в старокачелькую жизнь. Скажем, сложившийся штамп, что театр начинается с вешалки, тоже был опровергнут не где-нибудь, а именно в Старой Качели.
Всё началось с того, что Гарику, пришедшему в Старокачельский эстрадный театр Крокус, показалось, что здесь публику потчуют какой-то серостью и пошлятиной, а те, бедные, всё равно терпят и даже аплодируют, что было, вообще, непонятно и даже отдавало абсурдом. Беда заключалась в том, что некогда проходивший по Старой Качели шёлковый путь оставил свой отпечаток на его обитателях: старокачельцы стали какими-то покладистыми, излишне благодушными и, попросту говоря, шёлковыми. Вот это-то и было плохо. Милютин когда-то вычитал в книге американского сатирика Амброза Бирса такое определение слова аплодисменты как – эхо отзвучавшей банальности.
