Схватила сумочку и выбежала из палаты.
– Вот, – сказал муж, садясь в кровати. – Удрала и без копейки денег меня оставила.
– Ерунда, – сказал врач. – Я вам одолжу. Ложитесь, успокойтесь. Гипертонический криз у вас все-таки был. Вам нельзя волноваться.
Archiv für Psychiatrie МЫ – БЕЗЗАВЕТНЫЕ ГЕРОИ ВСЕ
Один психиатр рассказывал.
Дело было в конце шестидесятых. В его отделение поступила интеллигентная дама с легкой, вполне дамской депрессией. Беседуя с ней, врач спросил ее, как положено, о личной жизни. Дама была разведена, но у нее был друг. Кто же этот друг? Конечно, врач не имел в виду имя-отчество и адрес по прописке. Врач имел в виду: женатый или холостой, молодой или старый, инженер или доцент. Дама, однако, заупрямилась. И это насторожило врача. Казалось бы, чего проще сказать: «один сотрудник нашего министерства, вдовец, немного старше меня». Но она настаивала, что это «неважно». Психиатр, однако, умеет разговорить больного. Дело кончилось тем, что дама смущенно сказала: «Это маршал Б.»
Поэтому психиатр тут же переквалифицировал ее диагноз с реактивной депрессии на шизофрению. А ведь и правда – любовный бред, осложненный бредом величия.
Назавтра, выходя с работы и идя через больничный садик, он чуть сам себе не поставил острую паранойю, осложненную зрительными галлюцинациями. Потому что по садику прогуливалась его пациентка, а под ручку ее держал молодцеватый старик со знаменитыми на всю страну кавалерийскими усами: маршал Б. приехал проведать свою возлюбленную.
Но диагноз «шизофрения» он с нее, по зрелом размышлении, не снял.
Потому что не соврала, как сделал бы любой здоровый человек.
Известно: если у тебя паранойя, то это не значит, что они за тобой не следят. Но верно и обратное: если они за тобой на самом деле следят, то это не значит, что у тебя нет паранойи.
просто так, ни о чем ДЕВОЧКИ, СТАРИК И МОРЕ
Тонкая сизая линия едва отделяет море от неба, но не везде. Чуть левее она размыта – как будто кисейная занавеска повисла между потолком и полом, то есть между облаками и водой, и скрыла плинтус, то есть горизонт.
Это дождь, но он пока далеко.
На берегу почти пусто.
Красивая молодая мама зовет дочку лет пяти, которая носится по кромке воды.
– Лаура! – кричит мама с сильным ударением на первое «а». – Лаура!
Лаура не слушается, убегает. Она еще красивее своей мамы. Наверное, поэтому мама так сердится.
Три подружки пришли купаться – две худенькие, одна толстая. Худышки на ходу сбрасывают сарафаны, кидаются в воду. Толстушка садится на скамейку. На ней пышное белое платье с синей оторочкой.
Вечером мы встретили их на улице. Толстушка шла, надменно поглядывая на своих щебечущих подруг.
Но это потом.
А пока она читает книгу.
Кисейная завеса расширяется, приближается, густеет. Начинает моросить. Сначала кажется, что это просто влажный ветер, потом капли становятся все чаще, струйки все гуще, и вот начинается настоящий дождь. Он кончится через полчаса, но эти полчаса надо где-то провести.
Подступы к кафе закрыты. Заперты деревянные ворота. Мы с женой пытаемся проникнуть внутрь. Из-за дома выбегает голый до пояса старик лет семидесяти, жилистый и мускулистый. Такую фигуру не сделаешь в спортзале: надо всю жизнь рубить дрова и окапывать деревья.
– Are you open? – спрашивает жена.
– One moment, sorry, one moment! – он возится с задвижкой. – Проклятая!
Переходим на русский.
Старик говорит, что если мы хотим покушать, то нет, потому что жена всех отпустила, посетителей нет, а если мы только кофе, то да, кофе он может приготовить сам.
Он не знает, что такое «эспрессо», «американо» или «капучино». У него кофе бывает черный или белый. Белый – это черный, но со сливками. Тогда нам, пожалуйста, белый. Он приносит две чашки крепчайшего двойного эспрессо и кувшинчик сливок сметанной густоты. Один лат сорок сантимов.
– Москвичи говорят по-английски? – светски удивляется он. – Я читал, что русские предпочитают французский.
– У Льва Толстого читали? – спрашивает жена.
– Да, кажется…
Наутро дождя нет, но сильный ветер и волны.
На пляже никого, только давешние три подружки. Худышки прыгают в волнах. Толстушка стоит задумчиво. Потом медленно снимает платье, идет в воду.
Накупавшись, они стали что-то строить из мокрого песка: совсем дети.
Худышки вместе лепили длинную стену с зубцами, а толстушка строила большую круглую башню – отдельно.
занимательное литературоведение ЛИРИЧЕСКИЙ ГЕРОЙ
Мы с Леной стояли и целовались посреди пансионатского номера, прямо под люстрой.
Потому что ее папа и мама только что уехали на экскурсию.
Я на улице, на лавочке сидя, сторожил этот момент. Вот они вышли из дверей, я с ними вежливо поздоровался; увидел, как они вместе с целой группой советских писателей погрузились в автобус; автобус выехал из ворот – и я тут же побежал в корпус, взлетел на третий этаж и вбежал в ее номер.
Мы сразу принялись целоваться.
Вдруг в дверь постучали.
Мы переглянулись. Лена недовольно сказала:
– Да? Заходите!
Потому что дверь мы забыли запереть, к сожалению.
Вошел средних лет писатель Литвинов. Худенький, большеголовый и кудрявый, в маленьких очках на задумчивом носу. Ему нужен был отец Лены. Мы объяснили, что он уехал, будет вечером. Ну и всё, казалось бы. Но писатель Литвинов не уходил. Он стал беседовать с нами о судьбах литературы и искусства.
Даже удивительно, какой это был самоупоённый человек. Он совершенно не понял, насколько он здесь некстати. Хотя чего тут понимать: раскрасневшиеся, растрепанные юноша и девушка, одни в номере, днем. А он продолжал разговаривать про умное, а потом прочел нам свое стихотворение.
Довольно длинное.
Оно было написано от первого лица. Как бы покаяние перед обманутыми женщинами. Краткое содержание: вот, мол, он (то есть автор) вроде бы нормальный честный человек, но на самом деле настоящий подлец. Потому что ему доверялись женщины, а он бросал их, предавал, надругивался над их чувствами. И нет ему (автору то есть) прощения. Ну и так далее.
Прочитав стихотворение, писатель Литвинов склонил вбок свою большую кудрявую голову и посмотрел на нас с Леной сквозь очки.
Конечно, надо было похвалить или хотя бы вздохнуть. Но мне хотелось заорать: «Уйдешь ты или нет, в конце концов?!» Поэтому я молчал.
Тут Лена сказала:
– Какой у вас странный лирический герой !
– То есть? – спросил писатель Литвинов. – В каком смысле?
– В том смысле, что вот вы пишете: «я, я, я», – а ведь это вовсе не про вас.
– Но позвольте, откуда вам знать?
– Да вы же милый добрый однолюб, это же видно! – засмеялась Лена. – Вы очень любите свою жену. Вы не могли обманывать женщин. Вы на себя наговариваете. Ничего такого не было, сознайтесь!
Писатель Литвинов закашлялся, покраснел и выбежал из номера.
А мы заперли дверь и снова стали целоваться.
зимняя сказка СВОИ ДЕНЬГИ
Город стоял на озере, озеро выходило к морскому заливу. Была необычно холодная зима, озеро замерзло, залив тоже. Снег лежал на черепичных крышах, на бронзовых памятниках и на железной тумбе, которая стояла посредине крохотной площади. От площади отходило пять сквозных улиц, по которым летел алмазный кисейный снежок. Одна улица вела к заливу, где ждал весны музейный пароход. Другая – к застывшей озерной протоке: как в подзорную трубу видны были крохотные фигурки конькобежцев. Третья улица завершалась церковью с зеленой медной крышей; в конце четвертой виднелся кусок колоннады королевского дворца. Пятая вела в торговый квартал. Рано темнело, зажигались круглые иллюминаторы на пароходе, фонарики на катке, свечи в церкви, люстра во дворце и стеклянные витрины магазинчиков и кафе. Сказка.
Он, собственно, так и хотел – подарить ей сказку.
Хотел, чтобы уже в свадебном путешествии она поняла, что ее прежняя жизнь закончилась и началась новая. Закончилась жизнь тихая, незаметная, скучная, простая, скромная. Если совсем честно – бедная жизнь. Во всех смыслах слова. И началась жизнь интересная, веселая, шумная, знаменитая и богатая.
– Значит, ты меня осчастливил? – вдруг спросила она.
Они сидели в пустом зале ресторана, где горел камин, а официант менял перед ними громадные тарелки с крохотными порциями.
В зал вошел грузный старик, уселся в углу, махнул рукой метрдотелю. Тот принес бокал вина и сигару. Старик закурил; через полминуты донесся терпкий сигарный запах.
Он пригнулся к ней, глазами показал на старика и прошептал всемирно известное имя. И уже громко добавил, что приятно бывать в таких местах.
Вот тогда она серьезно спросила:
– Значит, ты меня осчастливил?
– Это ты мое счастье, – он улыбнулся как можно искренней. – Это же все для тебя, только для тебя…
– Если для меня, то давай завтра поужинаем в номере. Купим хлеб, сыр и апельсины. Будет в десять раз дешевле.
