Андрей не мог не любоваться ее слегка медлительной грацией, а когда Оля смотрела на него смеющимися серыми глазами, медленно моргая ресницами, его сердце обрывалось и падало куда-то вниз. Оля же совершенно не замечала своей власти над Хомским: все-таки она была еще совсем девочка и не очень хорошо понимала, какое действие оказывает на мужчин. Оля тоже привязалась к Хомскому, хотя он хорошо понимал: это привязанность дочерняя – ей просто не хватало отца! Когда он приехал к ним в первые выходные, она с такой радостью побежала к нему и повисла у него на шее, что он с огромным трудом удержался, чтобы не поцеловать ее всерьез.
И Леночка, дочь, тут же его раскусила – она очень ревниво относилась ко всем попыткам Хомского наладить личную жизнь. Успешно расстроила несколько его возможных браков и теперь затеяла страшный скандал, в который вовлекла и Наталью Львовну, упрекая ту в потворстве «преступной страсти» отца. Ляли, к счастью, не было – она ушла с девчонками купаться. Впервые в жизни Хомский поднял на дочь руку: Лена так грязно оскорбила Олю, что он не стерпел. Леночка зарыдала, Наталья Львовна, задыхаясь, повалилась на диван, зять метался между ними с валерьянкой, а Андрей Евгеньевич собрал сумку и ушел, надеясь перехватить Олю в парке.
Если бы Ольга была взрослой женщиной!
Если бы он не был старше ее на такое чудовищное количество лет…
Он не отступился бы так легко.
И если бы…
Если бы она не была так влюблена в своего Сашку!
Хомский ничего знать не знал, пока Оля посреди разговора – она помогала ему перебирать смородину для варенья – вдруг не замерла с широко раскрытыми глазами, а потом медленно поднялась, краснея. Он повернулся и увидел высокого светловолосого мальчика, который подходил к ним с каким-то пакетом в руках. Андрей сразу понял, кто это. Парень был просто копией Гриши Сорокина, давнего приятеля, который, собственно, и сосватал ему эту дачу. Саша, коротко переговорив с Олей, отдал ей пакет и пошел по дорожке к калитке, за которой его ждала тоненькая девочка в очень коротком платье, а Оля смотрела ему вслед. Потом села, прижав пакет к груди, и совершенно по-детски заплакала навзрыд – слезы, огромные, как та же смородина, так и брызнули! В конце концов Андрей Евгеньевич выведал у нее все и, вздыхая, стал гладить по голове, успокаивая. Он это уже проходил с Леночкой, но не ожидал, что будет так больно с Олей. Тогда он еще думал, что любит ее как дочь…
Ляля, ни о чем не подозревая, шла через парк, возвращаясь с дальнего пруда. Андрей Евгеньевич окликнул ее. Она подошла и присела рядом на деревянную лавочку:
– Ой, вы уже уезжаете? Вы же хотели на завтра остаться!
– Да, уезжаю. Вот решил тебя дождаться.
– Вы в следующие выходные приедете?
– Нет, Оля, не приеду. И мои завтра съезжают.
– Как?! Почему?
– Леночка так решила.
– Ах, Леночка…
Леночке было уже почти двадцать пять, но Ляле иной раз казалось, что она моложе ее самой, такой капризной была Елена Андреевна, заставляя отца и мужа суетиться вокруг. Ляля сначала подружилась с ней, но потом поняла, что Лена привыкла к слепому обожанию и патологически ревнива.
– Но ведь мы с вами еще увидимся, правда? Вы всегда можете приехать к нам в гости!
Он вздохнул.
– Боюсь, я не стану приезжать к вам в гости.
– Но почему?! Я что, больше вас не увижу?! А как же я без вас! – Глаза ее наполнились слезами.
– Господи, это такой трудный разговор…
– Что-то случилось?
– Случился небольшой скандал. Хорошо, что тебя не было.
– Так дело во мне?
– Ты же знаешь, какая Леночка ревнивая. А я слишком… привязался к тебе.
– Я тоже к вам привязалась! Но я же не собираюсь отбирать вас у Леночки! Она ваша дочь, а я… так.
– Ты – не так. Я был бы счастлив, если бы у меня была такая дочь, как ты, но…
– Ну говорите, Андрей Евгеньевич! Вы же знаете, со мной можно обо всем говорить!
– Да, ты удивительно взрослая для своих пятнадцати…
– Шестнадцати!
– И я все время забываю, что ты годишься мне в дочери. Только чувства мои к тебе… совсем не отеческие. Ты понимаешь?
Она смотрела на него во все глаза, слезы сразу высохли, и на щеках вспыхнул румянец.
– Андрей Евгеньевич…
– Вот видишь.
Оля растерянно моргала, потом выпалила:
– Ну и что?! Что в этом такого ужасного?
– Оля! Ты несовершеннолетняя…
– Через два года мне будет восемнадцать! В следующем году я закончу школу!
– И я старше тебя настолько, что даже страшно подумать!
– Это неважно…
– Ну что ты говоришь!
– Но я не понимаю! Почему тогда Лена ревнует? Я думала, она ревнует меня, как… как будто я набиваюсь вам в дочери! Но это же – совсем другое дело!
Он снова вздохнул.
– Как ты думаешь, почему я не женился второй раз? У меня было несколько попыток – Лена выжила всех. Я должен принадлежать ей целиком и полностью.
– Но сейчас у нее есть муж и сын!
– Это ничего не меняет. Все, что ее, – только ее. Я сам виноват, что Леночка такая, – никогда не мог ни в чем ей отказать…
– Вы очень любили ее мать, да?
– Очень. Мы были так молоды, когда поженились… И мне казалось – я виноват в смерти Маши…
– Андрей Евгеньевич! Я… я хочу, чтоб вы знали! Я так… восхищаюсь вами! Так… уважаю! Я… я не знаю…
– Олечка, ну не надо!
– Вы самое лучшее, что было у меня в жизни! Мне так тепло с вами! И я не знаю… как буду жить без этого, и я… так ужасно привыкла… к нашим разговорам… и к вам…
– Тебе просто не хватало отцовского внимания.
– Нет, подождите! Если вы… вдруг… через два года… Мне кажется, я могла бы… сделать вас счастливым. Вот.
– Девочка моя! – Он покачал головой. – Ты сама не знаешь, о чем говоришь…
Андрей смотрел на нее с тоской: юная, пылкая, с горящими щеками и влажными глазами – губы у нее дрожали от волнения, а пальцы лихорадочно заплетали конец косы, чтобы через секунду расплести его вновь.
– Да, ты могла бы сделать меня счастливым…
– Я же знаю!
– Но сомневаюсь, что смогу сделать счастливой тебя. И потом, как же Саша?
– Я ему не нужна!
– Поэтому надо принести себя в жертву?
– Ничего не в жертву! Я вас люблю… тоже…
Он засмеялся:
– Вот именно – тоже! Послушай, что я скажу. Тебе нелегко живется, и всегда так будет, потому что ты… Ты еще очень юная, но… Ты и ребенок, и женщина, потрясающая женщина, очень красивая…
– Ничего я не красивая! Я толстая и вообще…
– Ты не толстая, ты просто еще не совсем оформилась. И для своего возраста ты немножко слишком… женственная. Но ты – очень красивая. Твоя красота проявляется все больше и больше. Ты из тех женщин, которые с возрастом становятся только лучше…
– Правда?
– Тебе только нужно правильно одеваться. Жалко, что некому тебе подсказать! Бабушка не обращает внимания, а зря. Одежда много значит. Но это не главное. Главное – это ты. Не помню, кажется, кто-то из великих скульпторов говорил: те женщины, которых стоит лепить и писать обнаженными, обычно выглядят нелепыми в одежде. А ты просто еще не осознаешь, какая ты… желанная.
– Как это?
– Бывают женщины красивые, но… не притягательные, понимаешь? А ты – другая. Поэтому тебя ждет непростая жизнь – слишком многие мужчины будут тебя хотеть. И ты должна быть очень осторожной, ценить себя и беречь, а не размениваться на мелочи.
– Я понимаю.
– Другие девочки кокетничают, завлекают мальчиков…
– А я не умею…
– Так тебе это и не надо. Мальчишки сами будут бегать за тобой, вот увидишь!
Слова Андрея Евгеньевича, как золотые ключики, открывали у нее в душе один замок за другим, и Ольга вдруг почувствовала невероятную свободу – свободу полета! Она выпрямилась и словно вся осветилась изнутри, а Андрей Евгеньевич, которому на секунду вдруг примерещились крылья у нее за спиной, любовался ей с болью в сердце: прощай, моя чужая девочка, прощай!
– А переписываться мы с вами можем? Андрей Евгеньевич?
– Переписываться… Ну, почему бы и нет.
– Пожалуйста, не оставляйте меня совсем, пожалуйста!
– Я сам тебе напишу, адрес я знаю.
– Спасибо!
– А теперь все, иди. И я пойду.
Он встал, и Ляля поднялась тоже.
– Мы больше не увидимся? Никогда?!
– Может быть, когда-нибудь и увидимся. И запомни мои слова: ты – красивая, желанная и… любимая. Хорошо?
– Спасибо вам за все за все! Можно… можно я вас поцелую?
– Нет, нельзя.
– Но почему? В щеку?
– Потому что я захочу большего. Все, иди, девочка, иди! Прощай!
Он повернулся и быстро пошел по аллее. Лялька тоскливо смотрела ему вслед, а когда Андрей скрылся из глаз, повернулась и побрела в другую сторону, уныло пиная ногой сосновую шишку. Потом вдруг вспомнила: «красивая, желанная и любимая», распрямилась и, чувствуя какую-то веселую злость, побежала домой.
Скандал, судя по всему, случился совсем не маленький: Леночки было не видно и не слышно, от бабушки пахло валерьянкой, но она не сказала Оле ни слова. Раздевшись перед сном, она подошла к большому, в рост, зеркалу – и посмотрела на себя другими глазами – глазами Андрея Евгеньевича. «И правда, я вовсе и не толстая! – думала Оля, поворачиваясь в разные стороны. – Вон, и талия есть! И ноги длинные…»
