Напитки в виде шампанского и маленького графинчика с водкой прибывают на стол задолго до всего остального. Но Игорю уже не терпится – он наливает шампанское себе и Наде и заставляет ее чокнуться. Выпив, Нефедовы достают диплом и снова рассматривают его у Нади на коленях. В эту минуту их лица светятся, а людям за соседними столиками даже и не понять, отчего эти двое счастливы.
Однако за собственным столиком Нефедовы уже не одни. К ним между делом успел присоседиться некий молодой человек.
– Диплом обмываете? – любопытствует он. – Мои поздравления. Я, знаете ли, тоже без пяти минут филолог.
– Очень приятно, коллега, – улыбается Надя, пряча диплом в сумочку.
– Эдик, – ответно улыбаясь, представляется сосед.
На шее у Эдика вместо галстука повязан шелковый платочек. Внешность у него какая-то нефилологическая, хотя кто его знает… Что в нем очевидно – так это общительность. В короткое время Нефедовы успевают узнать о своем соседе довольно много, хотя, возможно, и не самое главное. Во-первых, Эдик любит ходить «по кабакам» – это у него такое хобби. Во-вторых, он бывает везде один, потому что является по характеру и образу мыслей крайним индивидуалистом.
– Даже девушек не приглашаете? – спрашивает осторожно Надя.
– А что девушки? Я ничего в них не нахожу. Пьют и едят, как юноши, а собеседницы, извините, никакие.
– Интересное наблюдение, – сухо замечает Надя.
Но похоже, болтливый индивидуалист нуждается не в собеседниках, а только в слушателях. Эдик продолжает солировать, прерываясь затем лишь, чтобы сглотнуть очередную рюмку (впрочем, делает он это довольно часто). Запасы вежливости Нефедовых близки уже к исчерпанию, но… внезапно и разглагольствования соседа, и все остальные звуки канут в ужасном громе, раздавшемся с эстрады.
Мощь музыкального вступления никак не пропорциональна его качеству. Затем конферансье приветствует «дорогих гостей ресторана». Начинается представление варьете. На эстраду выбегают девушки в трусиках и кокошниках и танцуют, вскидывая колени. Находит в них что-нибудь Эдик или опять ничего? Вот, обращаясь к Игорю, он пытается что-то сказать…
– Что?.. – Нефедов не слышит.
– Телок… – кричит ему в ухо Эдик, – телок всех разберут к закрытию!
Вот в чем дело! Сосед, оказывается, успел надраться. Игорь брезгливо отстраняется.
Между тем среди «гостей ресторана» многие представлением возбуждены, особенно участники банкета. Некоторых музыка сорвала с мест, и они уже сами жарят в проходах под аплодисменты товарищей. Некто с галстуком на спине продолжает отплясывать даже в паузах между номерами, пока девушки бегают переодеваться.
– Посмотрите на этот колхоз! – восклицает Эдик с неумеренным пьяным жестом. – Заплатили вперед и рады… – Он поворачивается к Наде: – Вы, мадам, теперь тоже дипломированный спесс… алист. Скоро вольетесь в трудовой коллектив, станете пить наперегонки, по банкетам шастать. А я – нет… я… я…
– Вам, может быть, стоит немного угомониться? – кротко замечает Нефедов.
– Что?.. Да! – соглашается Эдик. – Мне пора освежиться…
Он с трудом выбирается из своего креслица.
– Адьё… Этот город я оставляю вам! – он показывает рукой на столик. – Халдеям скажете… скажете, ушел в туалет.
Пошатываясь, Эдик идет прямо в толпу танцующих и, смешавшись с ней, пропадает из видимости.
– Что это значит «оставляю вам»? – спрашивает Надя.
– Это значит, что он не вернется, – задумчиво отвечает Игорь.
Но, даже избавившись от развязного соседа, Нефедовы не чувствуют большого облегчения. Кругом и без Эдика полно неприятных типов. Подпившие кавалеры, развалясь в креслицах, обозревают женщин за чужими столиками. Их собственные равно пьяные спутницы, желая прикурить, подолгу ждут спички из-за того, что спичками кавалеры ковыряют в зубах. Но и дождавшись огня, эти дамы не могут попасть в него сигаретой и гасят его своим хохотом. Женские вскрики, мужской нецензурный говор и множество других разнообразных шумов спекаются в общий тяжелый гвалт. Ресторанная публика гуляет, как ей и положено, но Нефедовых почему-то общее веселье не заражает.
– Что мы тут делаем… – печально недоумевает Надя.
Игорь отводит глаза: ведь это была его идея – поужинать в человеческом ресторане.
Но, достигнув своего апогея, хмельной ажиотаж в зале начинает постепенно затухать. Девушки на эстраде все ленивее поднимают ноги; ряд их делается все короче. Может быть, некоторые выбились совсем из сил, а может быть, и разобраны уже, как предсказывал Эдик.
Кстати, насчет Эдика Нефедов оказался прав: за столик сосед так и не вернулся. Узнав, что он уже минут сорок как «в туалете», их официантка выглядит потрясенной. Таня (так зовут бедную женщину, если только она не надела чужой фартучек) пробует даже заплакать.
– Что за сволочи! – сокрушается она. – Кругом, кругом ну просто одно жулье!
Нефедовых Таня обсчитывает на приличную сумму, но они из сострадания делают вид, что этого не замечают; Игорь даже прибавляет ей пятерку на чай.
На этом и заканчивается их ужин в человеческом ресторане. У них есть еще деньги, чтобы взять такси до вокзала, и есть время, чтобы успеть на ночную электричку. Но осталось ли в душе у них хоть сколько-то праздника?.. Что же виновник сегодняшнего торжества, где он? Сунут в сумочку между кошельком и косметичкой. Не грустно ли и ему?
А может быть, стоит взять да и выбросить день этот из головы? Все пройдет, а диплом останется. Надя надышит пятнышко на окне; Игорь прижмется к ней, обняв за плечи. Тронется электричка и поплывет вдоль перрона, обгоняя катящиеся окурки. И, словно прощальный салют, вспыхнет Москва напоследок. Вспыхнет и погаснет; и ее искусственный день сменится уже настоящей загородной непроглядной ночью.
Профессор из Ганновера
По мере того как Нефедов поднимался выше над Москвой-рекой, догадка его насчет исторического места подтверждалась все более. Взгляду его представали храмы, а с ними и целый комплекс разнообразных древнерусских сооружений. Взойдя к их подножию на верх берегового склона Игорь остановился, чтобы перевести дух. Он поискал глазами лавочку, но все лавочки и газоны окрест заняты были туристами. Подумав, однако, Нефедов сообразил пристроиться на пушечном чугунном стволе, установленном здесь аккурат между двумя храмами. Ствол смотрел на Москву и был теплым, как от недавней стрельбы, но на самом деле его просто нагрело солнышко.
Игорь достал сигареты и закурил. Вокруг на всем пространстве исторического места кипела жизнь. Храмы и боярские палаты осаждали отряды многоплеменных экскурсантов и обстреливали их из фотоаппаратов. Гиды, одетые в русские кафтаны и сарафаны, лопотали на языках Евросоюза. С разных сторон доносилась музыка: русская плясовая, хип-хоп, песни советских композиторов и художественные звоны. В воздухе пахло шашлыком и засохшим пивом. Среди шедевров зодчества по дорожкам в одно– и двуконных бричках разъезжали московские свадьбы. Лошадки, запряженные в эти свадебные экипажи, были не так хороши, как милицейская, встреченная Игорем на набережной; они постоянно мотали головами, пугая туристов и сами пугаясь.
Нефедов смотрел по сторонам, ничему не удивляясь. Дети туристов ползали по стволу, на котором он сидел, и падали наземь и, заглядывая в пушечное жерло, туда орали. Игорь не мог ни включиться в окружавший его праздник жизни, ни отрешиться от него. Он впал в состояние странного напряженного бесчувствия, и лишь изредка в душе его, словно раздавленное, но еще не сдохшее насекомое, нет-нет да и шевелилась безотчетная тревога.
Но, как бы то ни было, рассиживаться здесь, на пушке, не имело никакого смысла. Нефедов попал в историческое место в неудачный для себя день. Сегодня памятники архитектуры не его ослепляли своим совершенством; не ему под горой улыбалась своими излучинами река, и даже равнявшееся в небе солнце грело сегодня не Игоря, а других. Этих вот жизнерадостных, трезвых, никогда не прогуливающих китайцев и других людей доброй воли и чистой совести.
Нефедов затушил окурок, бросил его в свой пакет и побрел в направлении предполагаемого выхода. Он шел против течения, навстречу развеселому людскому потоку, и только старался не наступать на детей. Вдоль выбранной им дороги справа и слева пестрели тенты закусочных с логотипами пивных брендов, а до ушей его доносилось чпокание открываемых банок. Этот звук, улавливаемый среди тысяч других, был Игорю небезразличен – желание подкрепиться пивом овладевало им все настойчивее. Один лишь вопрос заставлял его колебаться: он не знал, как встретится это пивное подкрепление с уже выпитым им «Агдамом». Продолжая еще сомневаться, Нефедов, однако, замедлял постепенно шаг и наконец остановился у входа в очередную пивнушку.
Заведение, обнесенное легким заборчиком, напоминало вольер. От солнца его, как и прочие, прикрывал матерчатый тент, украшенный много раз повторенным вензелем «Карлсберг». Впрочем, вензель ничего не значил, потому что никакого «Карлсберга» в пивнушке не подавали. Нефедов, смолоду не любивший жестяных банок, взял пиво в большом стакане и с этим стаканом в руке пошел между столиками, выискивая свободное место.
