Для Алексея же, наоборот, все остановилось по приезде в Москву. Он жил жизнью такой, какой жили до него и пятьдесят, и сто, и больше лет назад люди, занимавшиеся тем же, чем занят был он, и стремительно несущийся куда-то мир не создавал для него ощущений перегрузки. Так живут отшельники, так живут в тайге лесники. Так живут в доме километров за двести от Москвы художники, не озабоченные продажей своих картин. Занятые своим делом, они закрывают наглухо окна и двери в большой мир, чтобы никакого сквозняка, никакой прохлады оттуда не проникло. События, происходящие в большом мире, да и не события даже, а их медийные отражения, никак не могут повлиять на то простое и маленькое дело, которым они заняты. Наверное, так и живут террористы. Наркоману и алкоголику вовсе не интересно, какую отповедь кому дал какой президент или премьер, на какой конференции, в каком городе, в три кольца окруженном полицией, а интересно, где достать денег на очередную дозу или бутылку, и еще – на периферии сознания – какие-то слова хорошо бы сказать и улыбнуться к месту. Человеку, принявшему решение убить других людей за деньги или за идею и уже переступившему черту, тоже нужно произносить слова и к месту улыбаться, но можно особенно не стараться, потому что ему ничего уже от большого мира не нужно. Он мысленно с ним простился. И никакие отражения событий, происходящих в большом мире, его уже не трогают, хоть разорвись он новостями. Остались лишь только тонкие нити, соединяющие с большим миром, но они запрограммированы на истончение, а потом на полное исчезновение. И уже точно не могут появиться никакие новые. А что, если появляются? Что это, как не последнее искушение?
Для Алексея таким последним искушением стала Катя. Он был влюблен в нее, и переполнявшие чувства стремились заполнить все отведенное для них пространство, только вот пространство это оказалось очень невелико, и оттого распирало все изнутри, не находя выхода. И от этого каждый раз, глядя на нее утром, такую нежную, такую чистую, такую красивую, – старался не будить, чтобы полюбоваться в тишине, прежде чем первое нежное прикосновение губ откроет дорогу вздоху, улыбке, протянутым рукам: «Доброе утро, любовь моя!»
Доброе утро, любовь моя – так начинается день, и обязательно обнять и крепко прижаться, чувствуя, как пробуждается ее тело, – нужно вставать, нет, успеешь, лежи спокойно, вот так, вот так, нет, не шевелись, и потом ее смех – все, я проснулась.
– Ты такая красивая.
– Правда? – останавливается в двух шагах от двери в ванную и смотрит на себя в большое настенное зеркало.
– Ты такая красивая…
– Да, вроде неплохо, но здесь надо немножко подтянуть, – она внимательно и придирчиво осматривает свою ягодицу, повернувшись к зеркалу вполоборота. – Правда, но Эдик говорит, что я ленюсь, что надо больше заниматься, а вот бедра, смотри, какие стали – вообще гладкие, смотри, какие мышцы. – Она слегка поднимает ногу и напрягает мышцы бедра. – Вот и вся красота – упражнения и массаж.
– Ты ничего не понимаешь – массаж не может сделать красивой.
– Это ты ничего не понимаешь, Лешенька, – говорит она уже из ванной, в которую никогда не закрывает дверь. – Нельзя быть красивой без массажа, если тебе не восемнадцать.
Он слышит, как журчит струя, и это невероятно возбуждает его, как возбуждает почти все, что она делает. Что здесь первично – осознание того, что это его первая и последняя любовь, которой жить недели или месяцы, или сама Катя, материализовавшаяся в его жизни из никогда не виденных снов?
Так же не различить уже грани между реальным и виртуальным миром. Если этот дом, и эта спальня, и эта девушка реальны, то тогда все остальное – со стрельбой, взрывами, небритыми кавказцами – не должно быть реальным. Все это не может существовать вместе в жизни одного человека, не может уместиться в его сознании. Но вот она, Катя, которая тихонько надевает что-то в гардеробной; можно встать, дотронуться до нее, поцеловать, и он встанет, обнимет и поцелует, и почувствует ее вкус и ощутит запах – что может быть реальнее, а через час пути он окажется в офисе своей инвестиционной компании, где его возраста и чуть старше молодые люди в галстуках будут представлять ему какие-то бизнес-планы, а секретарша Инна продолжит безуспешные попытки демонстрации того, что она считает своими конкурентными преимуществами. Потом он уедет в аэропорт, через час ожидания сядет в самолет, еще через час приземлится в столице некогда очень братского государства. Его встретят незнакомые мрачные люди, и под самый вечер они окажутся на заброшенном хуторе. Но он уже знает, что эта заброшенность – всего лишь маскировка и на чьи-то деньги на этом хуторе все очень правильно устроено для тех целей, которым он теперь служит, – учить убивать людей. И он проведет там два дня, как и все остальные, стреляя из пистолета, автомата, гранатомета, преодолевая полосу препятствий, простая еда в одноразовой посуде, короткий отдых и все сначала. Иван руководит всем и, похоже, знает свое дело. Усталость убивает мысли, и только по пути назад, в самолете, возвращается это странное ощущение: с ним ли все это было – заброшенный хутор, двухъярусные армейские койки, подъем в пять утра, Иван отдает команды по-русски, но в перекурах никто по-русски не говорит, он и здесь оказался чужим. Но впереди радость встречи, Катя хотела приехать в аэропорт сама, пришлось срочно что-то придумать. Ивану не нравится вся эта история с Катей, хотя предъявить ей нечего, Ахмеду наверняка тоже не нравится, но он ни разу ничего не сказал.
Он просыпается, когда самолет уже сел, с удивлением обнаруживает, что кто-то, по-видимому стюардесса, пристегнул ему ремень и вернул кресло в вертикальное положение. А, точно, это стюардесса – смешливая круглолицая блондинка, которая все время улыбалась ему в начале полета. Вот еще один способ не быть одиноким хотя бы на один вечер. Но это глупые мысли, потому что вечером будет Катя. И завтра, и послезавтра. А потом? Что будет с ней потом, когда все случится? В Москве дождь, мокрые люди в переполненном автобусе, все включили мобильные телефоны, паспортный контроль – никогда бы не подумал, что так просто проходить его с поддельным паспортом, звонок водителю, и вот он, так быстро ставший привычным, мягкий кожаный салон автомобиля. Нары, картошка с салом, боль в плече после очередного выстрела – неужели это было всего несколько часов назад?
– Куда едем?
– Домой.
И вот наконец долгожданный звонок.
– Катюша…
– Здравствуй, любимый, я так скучала, два дня – это очень много, а две ночи – совсем невыносимо. Я хотела вчера в дом приехать, чтобы хотя бы запах твой почувствовать.
– Ну и приехала бы.
– Нет, нет, лучше потерпеть. Видишь, я дотерпела. Поужинаем где-нибудь?
– Конечно.
В обычной жизни любовь придает силы. В обычной жизни осознание того, что на всем свете есть только один человек, который может тебе помочь, и этот же человек по сути распоряжается твоей жизнью, вселяет страх. Сочетание того и другого вселяет еще больший страх, но не за себя, а за того, кого любишь. По мере того как он мысленно прощался с матерью и сестрой, Катя оставалась единственным звеном, соединяющим его с обычной жизнью. И когда исчезнет он сам, то исчезнет это соединение, и она останется в этой обычной жизни, которая пройдется по ней всей своей шипованной тяжестью. Ему не хватало смелости додумать до конца, что может произойти с Катей после того, как все случится. Он остановился на аресте и допросах, но и этого было с избытком. Вот эту нежную девочку с ее гладкой без изъяна кожей, белыми зубками, длинными пушистыми волосами, фитнесом три раза в неделю и массажем два раза… Он никогда раньше не знал, что такое, когда сердце останавливается, а потом начинает колотиться в грудной клетке так, что каждый удар колоколом отдает в висках. Мало того что он загнал в этот капкан себя, он загнал ее. Как часто бывает – первая, вторая, третья встреча, и кажется, что все как обычно, а потом уже и жить без нее не получается. Но в его жизни это будет только один раз. Не можешь без нее жить, значит, сможешь умереть. Самый страшный для него вопрос был: а если сейчас все решать, тогда бы какой путь выбрал? Но сейчас – это как? Сейчас – это с матерью и сестрой за границей, их домом и деньгами на счете, и главное, с Катей. Или сейчас – безо всего этого, а только с тлеющей ненавистью, которая могла разгореться от любого, самого слабого ветерка, от косого взгляда, от глупой шутки, на тебя обращенных. Алексей был как наркоман, который хотел бы бросить, но уже не мог. Слишком велика стала зависимость, и даже перемоги ломку, все равно под самый нос дозу положат, а не возьмешь, так и насильно вколют. Он начинал с ненависти, и путь его к Ахмеду был путем ненависти, но простая до банальности мысль, что любовь сильнее ненависти, такая же простая, как и та, что по утрам и вечерам надо чистить зубы, все чаще теперь приходила ему на ум. Только вот он-то любил настоящую Катю, а она, если любила, то выдуманного Алексея. Такого молодого, уверенного, сильного, состоятельного – Алексея без недостатков, какого, как сама говорила, в жизни не бывает. И скорее всего, отшатнулась бы от настоящего, узнав, не приведи Господи, правду. Конечно, пусть и не до конца, но все равно узнает. Вот и ответ на все вопросы. Сейчас уже ничего не изменишь, а изменив, только сделаешь всем много хуже. Значит, надо сделать последний оставшийся шаг и все-таки попросить Ахмеда о помощи.
