– Эт-то… зачем? – ошеломленно спросил Самохин.
Новокрещенов отчужденно взглянул на него, потом вытер полой халата рукоять револьвера, бросил брезгливо оружие на кровать рядом с распластавшимся Щукиным.
– Все, уходим, быстро! – скомандовал доктор и первым, повернувшись круто, шагнул из палаты. За ним устремился замороченный Ванька.
Чуть приотстав, Самохин метнулся к Щукину, склонился на мгновение над телом.
– Эй, ты чего? – сердито окликнул, заглянув в палату, Новокрещенов.– Я же сказал – уходим!
Самохин поспешил к выходу, оправдываясь виновато:
– Да я это… глянул… вдруг живой…
– После двух пуль в голову? – криво усмехнулся Новокрещенов и, подталкивая Самохина в спину, добавил: – Чудак ты, майор… Что сделано, то сделано…
Задыхаясь от возбуждения и быстрой ходьбы, отставной майор не помнил, как прошмыгнула их троица через темный больничный двор и оказалась на прилегающей улице, застроенной кособокими, с погасшими в эту пору окнами, особнячками. Почуяв чужих, забрехала заливисто мелкая тонкоголосая собачонка, в ответ ей забухали басовито, загремели цепями злобные сторожевые псы.
– Слушай, командир, – раздраженно обратился к Новокрещенову Самохин, – я что-то не понял. Ты зачем нас сюда приводил? Насчет вызволения из плена сына Ирины Сергеевны перетолковать или Щукина, который и так на ладан дышал, укокошить?
– Мы вроде как к бандитскому пахану шли, а тут… – тоже засомневался Ванька. – Я, конечно, ежели надо, тоже кого угодно грохнуть могу, но этот сам готов был в любой миг копыта отбросить. Он бы не сегодня-завтра Богу душу отдал…
– Дьяволу! – окрысился Новокрещенов. – Дьяволу он бы душу отдал, а не Богу! Вы что, забыли, кого мы только что грохнули? Это же Щукин! На нем столько человеческих жизней – эсэсовец из дивизии «Мертвая голова» позавидует! А ты, Андреич, с ним тары-бары развел… А тот и рад тебе бредятину разную на уши вешать…
– Искать нас теперь по всему свету друганы его будут, – обреченно вздохнул Ванька. – Он ведь какой-никакой, а вор в законе был.
– Был, да весь вышел. Похоронят с помпой, памятник из черного итальянского мрамора отгрохают и забудут. Спидонос этот всем уже надоел. И если Федя Чкаловский с папашей его дружит, то и папаше… – поняв, что сболтнул лишнего, Новокрещенов прикусил язык.
Самохин закурил, жадно затянулся «Примой» так, что сигаретный огонек высветил его тяжелый взгляд, от которого невольно поежился Новокрещенов.
– Так, стало быть, все-таки Федька его заказал… – попыхиная во тьме дымком, проговорил отставной майор. – То-то ты, доктор, так вовремя Щукину рот пулей заткнул… Помог, так сказать, избавиться обществу от вредного элемента. И судя по всему абсолютно бескорыстно…
– Ну, не бескорыстно, да! – взорвался Новокрещенов. – Для вас же, дураков, старался! Мы эту тему еще… обсудим. В накладе не останетесь! По тысяче баксов для начала на брата даю!
– Для начала?! – притворно изумился Самохин. – А потом, значит, и больше? За такие-то деньжищи… Кого следующего-то замочим?
– Издеваешься? – взвился Новокрещенов. – Принципиального из себя строишь? Да ты посмотри, майор, вокруг. Все изменилось давно, все изменились! Только ты, как динозавр, со своей принципиальностью носишься.
– Все я, гражданин Новокрещенов, понять могу. Ты мне объясни только одно. Как со Славиком-то теперь быть?
– Да решим мы эту проблему, – досадливо махнул рукой бывший доктор. – Перед нами такие перспективы открываются! – и, смягчившись, предложил: – Ладно, мужики, кончаем ссориться. Что сделано, то сделано. Приглашаю всех в ресторан. Прямо сейчас. Загудим на всю ночь, по-людски. Там я вам, х-хе, и премию выдам!
Самохин щелчком отбросил окурок, канувший рубиновой искрой в пожухлой траве, сказал устало:
– Пора мне. И так я с вами, друзья, припозднился. Домой пойду.
– Да погоди, Андреич. – В голосе Новокрещенова засквозило отчаянье.– Куда ты? Сейчас тачку тормознем и поедем. Денег-то прорва! Хоть до Америки довезут!
– Не-е, – мотнул головой Самохин. – Режим дня у меня стариковский. Утро вечера мудреней. – И пошел по темной улочке к автобусной остановке.
– Товарищ майор! Я с вами… – услышал он. Оглянувшись, увидел Ваньку, который догонял его, стуча по колдобинам крепкими армейскими ботинками.
– Ну и пошли вы… чистоплюи! – донесся вслед голос Новокрещенова.– Хотел вас в люди вывести, так нет…
Самохин шагал, сосредоточенно глядя под ноги. Долго шли молча, выбираясь с незнакомой окраинной улочки под лай растревоженных появлением чужаков окрестных собак, и наконец вышли к проспекту, шумному, празднично светлому от неоновых фонарей. Самохин озабоченно глянул на часы…
– Всего-то половина двенадцатого. Я уж думал – глубокая ночь. Значит, автобусы ходят еще…
Ванька пожал плечами:
– Да у меня деньги есть. Поймаем частника, чай довезет. Вам, товарищ майор, куда?
Самохин задумался на мгновенье, полез в карман, достал ключи от квартиры.
– На, езжай ко мне. Должен же ты где-то переночевать. А я позже подъеду. Мне тут… кое-какие вопросы решить надо.
– Спасибо, – покачал головой Ванька. – Раз так, то я попрощаюсь с вами. Пойду пивка где-нибудь выпью. Потом к кентам наведаюсь… Недалеко тут.
Самохин пожал Ванькину руку, поинтересовался:
– И куда ж ты теперь, солдат? Опять… в охранники?
– Не-е, – широко улыбнулся тот. – Еще погуляю с месячишко, а потом в Таджикистан завербуюсь. Там, говорят, в погранчасти контрактников набирают. Может, опять в Афган попаду. Где наша ни воевала, лишь бы не пропадала! – сказал и пошел, не оглядываясь, в сторону сияющих огнями киосков, круглосуточно торгующих пивом.
Самохин, ускорив шаг, добрался до ближайшего таксофона и, вставив специально припасенную для такого случая карточку, набрал нужный номер.
– Дежурный по РУБОПу? Мне нужен полковник Смолинский… Я знаю, что рабочий день кончился. Скажите, майор Самохин звонит. По срочному делу. Он в курсе… Спасибо, соединяйте. Жду.
Второй звонок по телефону-автомату Самохин сделал Федьке. Тот, поворчав по причине позднего времени, согласился-таки принять старого приятеля. Поймав такси, после четвертьчасовой гонки с водителем-лихачом по опустевшим ночным улицам отставной майор оказался возле заветного, тюремной архитектуры коттеджа, в котором обитал Федя Чкаловский.
Федька, не в пример прошлым посещениям, не вышел встречать припозднившегося гостя, принял его все в том же кабинете с необъятным столом, книгами и богатой коллекцией чая, расставленного в сотнях баночек и коробочек по высоким, под потолок, стеллажам. Сам принаряжен в черный, официальный костюм-тройку, будто не спать, а на торжественный прием собирался. Протянул небрежно Самохину руку, и тот, не обостряя до поры ситуацию, пожал ее, сел в указанное кресло, провалившись в него так, что оказался значительно ниже восседавшего напротив за столом Федьки, будто на коленях перед ним стоял.
– Ты еще, как бериевский следак, лампу мне в физиономию направь, – буркнул раздраженно Самохин и, пошарив в боковом кармане пиджака, вытянул оттуда жестяную коробочку с чаем. – На-ка вот. Для пополнения твоей коллекции.
Жестянку он подал, держа как-то небрежно, лишь прихватив двумя пальцами за ребристые края, но Федька не обратил на это внимания, лапнул привычной хватать все подряд пятерней, водрузил на нос очки, прочел по складам: «Ахмад» – и, удовлетворенно кивнув, поставил на ближайшую полку.
– Спасибо, у меня вроде бы есть такой. Ну, ничего, разопьем его вместе.
– В другой раз, – сердито поджал губы Самохин.
– Что-то ты сегодня не такой какой-то, – подметил Федька. – Если уж кто и должен раздражаться, так я. Вваливаешься за полночь… А у меня режим, между прочим. Я теперь здоровье берегу. Такая, брат, жизнь масляная началась, что помирать неохота! Сигару не желаешь? – и усмехнулся.
– Да ну их к шутам, – сконфузившись, махнул рукой отставной майор.– Я уж лучше свою «Приму». Ты тоже хорош. Где бережешься, спишь по графику, а где… Эти ж сигары – сущее самоубийство. А мои, плебейские, безвредные совсем. – Самохин глянул хитровато на приятеля. – Без малого сорок лет отечественные курю, и хоть бы хны. Кстати, хочу с тобой радостью поделиться. Никакого рака-то в легких у меня, оказывается, нет!
Федька скорее из вежливости, чем от удивления, выгнул дугой брови, молча пододвинул гостю пепельницу, серебристую зажигалку. Сам прикурил от другой, должно быть, из золота. Чиркнул, клюнул кончиком сигары голубой огонек, закрыл крышечку и спрятал зажигалку в карман. Дорожил, стало быть. Обернулся к застывшему возле двери здоровяку-телохранителю, пыхнул дымком, кивнул рассеянно:
– Иди, браток. Мы тут сами… промеж собой разберемся. – Глянул остро на гостя. – Так что ты про болезнь-то говорил?
