Первый раз в жизни она захотела счастья. У нее буквально замирало сердце.
Сестра яростно заплакала, даже завыла.
– Я! Я никогда от тебя не отдыхаю! Ты мне не можешь путевку в санаторий выхлопотать бесплатную! Сколько я прошу! Вон Иевлева каждый год получает в Рузу! Черенкова моя и то под Пензу ездила!
– Вернусь, мы этим займемся.
– Мы, Николай Вторый!
(Это было отцовское присловье.)
– Скажи, куда ты едешь?
– Сказала тебе, на кудыкину гору, Шуша. Не спрашивай, я суеверная.
– Со стариком опять каким-нибудь в Сочи?
– Я тебе оттуда позвоню.
– Замуж снова захотела? Шлюха ты, Мымра, плять. Но прописывать сюда я никого не дам! А без прописки, учти, ты им неинтересна, старая уродина.
И Шуша завела свой обычный крик.
Тем не менее Мырка собрала вещички в чемодан, с которым когда-то ездила в отпуск, все под бдительным оком сестры (чтобы не прихватила лишнего).
И улетела.
Денег у нее при финальном подсчете оказалось в обрез, тех самых долларов, но Сергей Иванович через неделю должен был положить ей на карточку плату за два месяца (прошлый срок он пропустил по какой-то серьезной причине, не сказал ничего, просто уточнил: «У меня серьезная причина, возмещу»).
Мырка легкомысленно отнеслась к этому, вернет же! Опять его жена, наверно, фокусы выкидывает.
Сама Мырка все предусмотрела, ехала по уже известному адресочку, ходила в Интернет-кафе с той подругой, которая там раньше работала няней, нашли адрес с приемлемой ценой, списалась с владелицей на английском (подруга помогала) и чин чином отправила на хозяйкин счет предоплату.
С собой везла большую кружку, ложечку, ножичек, кипятильник и три пакета круп (залить кипятком на ночь и под подушку, утром тебе каша при полной сохранности витаминов). Далее у нее с собой был килограмм недорогого сыра и десять пакетов супов, чтобы для вкуса добавлять в кашу. Ну и насушила сухарей, груз невесомый, а польза большая.
То есть первые десять дней продержимся и без денег, потому что все уйдет на первую половину платы квартирной хозяйке и на такси до ее дома. Правда, заначку Мырка везла, на всякий непредусмотренный случай: сто долларов она купила себе на остатки пенсии.
И такой случай вскоре наступил.
Мырка приехала, выспалась, поела, радуясь своей предусмотрительности – половина пакетика супа с сухариками с сыром, – и заварила кашу на ужин. Обложила кружку с заваренной крупой подушками и одеялами.
И ушла гулять.
Был чудесный вечер, на набережной толклись люди, загорелые, веселые, красивые. Вдали, на высоте, громоздился местный дворец, Мырка ринулась было туда посмотреть, да там был, оказывается, даже музей, за вход просили денег!
Мырка пока что не меняла свою валюту, драгоценную сотню.
На набережной продавались овощи и фрукты, всякие сувенирчики, стояли вешалки с одеждой на колесиках.
Мырка сквозила мимо, мимо, это не для нас, весело говорила она себе.
Вернулась домой.
Включила телевизор. Там было все на местном языке, да и изображение слегка плавало. Смотреть было нечего, какие-то местные новости, дебаты, непонятные фильмы и песни с танцами.
Читать тоже было нечего.
Мырка легла спать.
Назавтра она съела утреннюю порцию напаренной каши, заварила следующую, спрятала ее в подушки и была готова к подвигам. Надела под сарафан купальник, спрятала доллары на дно шкафа, взяла в пакет хозяйское полотенце и пошла.
Пришлось пилить далеко, в городке не было пляжа, но часа через полтора Мырка вроде дотопала до места, нашла купающихся в скалах.
Было страшно жарко, приходилось сидеть в раскаленных камнях, прячась в жидкую тень, но Мырка была счастлива! Она купалась, сохла, купалась и, только уже когда солнце село, отправилась домой.
Пришла уже в темноте, поела, легла. Шкура горела огнем.
Назавтра пришлось сидеть дома.
Доллары лежали не так, как она их оставила. Но что было делать?
И потекли эти пустые дни с сожженной спиной, без денег, без новостей, без телефона. Мырка берегла его выключенным, чтобы через неделю узнать, когда С. И. положил деньги. Тогда гуляем!
Неделя прошла. Сергей Иванович держал свой мобильник вне линии связи. На карточке не было ничего.
Теперь она ходила на море рано утром и на закате.
В скалах, где купались отдыхающие, людей ее возраста не оказалось, видимо, где-то существовал еще и благоустроенный пляж, и Мырка его нашла – в противоположном конце городка.
Оказалось, что там тенты, то есть тень, только над лежаками, а лежаки платные. То есть находиться пришлось бы опять же под солнцем. Спасибо.
Вечерами можно было сидеть на скамейках в парке или на набережной, которая была отгорожена от скалистого берега балюстрадой.
Но там Мырка тоже стеснялась и ни с кем не решалась заговорить, все были парами или с компанией, счастливые сытые люди в хороших шортах и майках, а Мырка щеголяла в пестром халате и шлепках. Не надевать же черное шелковое платье (купленное в последний день в секонд-хенде), симпатичное, но не для жарких вечеров.
На карточке денег не появлялось.
Видимо, Сергей Иванович снова имел серьезные причины не платить Мырке. Или же, не дай бог, с ним что-то случилось.
А обратный билет был только через три с лишним недели!
Мырка отчаялась. Она вдруг начала вспоминать, как часто ее обманывали, как с ней обращался сам С. И. в годы их супружества и как к ней относилась та же Шуша.
Только мама, слабое, подневольное существо при раздражительном и суровом папе и ревнивой старшей дочери, не выносившей, когда Мырка ластилась к матери, а-ха-ха, что ты лезешь, чтобы погладили по головке, отстань, уродка, – только мама любила свою неудачливую, некрасивую дочку.
Сестра еще всегда делала замечания, если Мырка смеялась своим заливистым хохотом:
– Ну, закатилась! Тише ты, истеричка.
Прохохотала свою жизнь, думала Мырка.
Однако это странное существование шло своим чередом, приходилось растягивать каждый суповой пакетик на четыре дня, да и кашу надо было уже экономить. А чем платить хозяйке при выезде? Как ехать в аэропорт?
Вдруг полили дожди.
Запасливая Мырка взяла с собой и зонтик.
Тут уже можно было надеть черное шелковое платье, и, переодевшись и раскрыв зонтик, Мырка вечерком выбралась на очередную бесполезную прогулку, просто чтобы подышать свежим воздухом.
Она пошла вдоль набережной, потом свернула куда-то, печально двинулась по неизвестной уличке вдоль залива, в воде змеились отблески фонарей, пахло тиной, солью, йодом.
Похудевшая Мырка волоклась неспешным шагом, прохожих было мало.
Она шла и шла, а потом стала искать сухое местечко, где бы присесть. Устала с голодухи.
И вдруг она услышала взрывы хохота. Смеялись мужчины.
Мырка как раз проходила мимо кафе – на набережную были выдвинуты столики, за которыми никто не сидел, а внутри, в маленьком зале со стенами, сложенными из обтесанных камней, гомонила какая-то компания.
Мырка, не владея собой, приткнулась боком за стоявший почти на улице столик. Стул оказался мокрым. Но что делать!
К ней тут же подошел официант. Что-то спросил, склонившись. А, здесь ведь нельзя просто так сидеть. Сразу найдут и потребуют плату.
Мырка вдруг ответила:
– Кофе.
Официант сделал приглашающий жест в сторону зала, и Мырка тронулась следом за парнишкой.
В низком помещении было тепло. Повсюду горели свечи в стеклянных вазочках.
Мужская компания гоготала и пила пиво за длинным столом.
Это были явно не отдыхающие, а местные мужики, работяги.
Пришли отдохнуть после работы.
Они, перекрикивая друг друга, что-то рассказывали, кричали бармену, галдели, хохотали, и время от времени кто-то из них вскакивал и шел на кухню. Его провожали приветственными воплями, кува, кува, андро!
И наконец (Мырка все еще ждала свой кофе) из внутренней двери вышел повар, неся поднос с жареной рыбой, а за ним, тоже с подносом, следовал тот самый, которому кричали «кува». Их встретил победный рев.
Подносы были водружены на стол, пошел пир горой. Что-то эти люди праздновали.
Мырка пила свою чашечку кофе не спеша. Ноги гудели.
Вдруг Кува встал и пошел к ней. И, указывая на стол, стал жестами приглашать Мырку. Мол, иди к нам, бабука.
– Бабука тр-бр-дар-дар-дар, – завопили мужики.
Что же, Мырка, взяв собой чашечку, зонтик и сумку, села в конце их стола.
И ей навалили целую тарелку рыбы!
Стараясь не спешить, она стала глотать кусок за куском, еле успевая вынимать изо рта крупные кости. Она чуть не плакала от благодарности, сухая маленькая старушка в черном платье и со своей обычной прической – волосы стянуты резинкой на затылке, челка до очков.
Ей и пива поднесли. Она подняла бокал, смеясь от радости, со всеми перечокалась, выпила и стала вдруг хохотать. Они кричали бог знает что, она не понимала ровно ничего, но все равно смеялась когда все смеялись.
У нее был тот самый, звонкий и раскатистый смех, которым она отвечала на любую шутку. Ее отличительная черта в молодости. То, что сестра пренебрежительно называла «завлекалочкой». Опять свою включила завлекуху.
