Ознакомительная версия.
Я не знаю, как объяснить ей (да и стоит ли?), что безысходность моего нынешнего положения не в неустроенности существования, а в его бессмысленности. Когда все уютные миры давно разрушены, достоинство заменили компромиссы, а вялотекущие отношения при всем желании не выдать за растоптанную любовь.
И нынешняя безысходность вместо импульса к творчеству рождает в тебе его имитацию. Когда в ожидании большой вспышки, которая перевернет твое сознание, ты пытаешься выдавить из себя редкие тексты в фейсбуке, какое-то подобие рефлексии. Хотя, конечно, рефлексия о московских таксистах или ограничении интернет-торговли смешна. Она не может не быть смешной.
Но когда в очередной раз вертишь все это в голове, появляется солидный мужчина, предполагающий, что, может, и не будет никакой вспышки. Может, в тебе и переворачивать больше нечего. Просто это такой этап. Зрелость, там. Переоценка ценностей, и все такое. И, в общем, Оксанка права, она на самом деле хорошая баба, просто ты слишком застрял в конце девяностых, со своей дурью, алкоголем, упоротыми вечеринками и непониманием того, где проснешься завтра. На дворе уже нулевые закончились, прекращай, чувак!
А чувак все еще пытается ерепениться. Нет, говорит он тому, солидному. Знаем мы этот новый этап. На нем повестки выдают на службу в гарнизоне состарившихся. На этом этапе дальше никого нет. Дальше остается только ежедневно оглашать твиттер бессмысленными воплями: «Дорррогие мои! Харррошие! Как у вас дела?» – подобно актеру Безрукову. Дальше интервью газете «Труд» и, наконец, слезливое прощание с прошлым в программе «Исповедь» на канале НТВ. Днище, в которое снизу уже не постучат. Снизу только гостевые продюсеры.
Три часа утра. Рядом спит женщина, несколько часов назад спросившая: «Кто я для тебя?». Эти двое продолжают вяло переругиваться. Я прикрываю глаза. Мысленно повторяю ее вопрос. С силой втягиваю ноздрями воздух. И уже вслух, свистящим шепотом:
– Кто я?
– Все в панике, – говорит Коля, открывая дверь ньюсрума.
– Я тоже, – бурчу я.
– Как гастроли?
– Как обычно. Медленно, сыро, еда невкусная, в порочащих связях замечен не был, девушек в номер не звал.
– Правильно! Я тебе всегда говорил: будь аккуратней в гостиницах. Попадешь на журналистку, мы потом замучаемся из «желтяка» фотографии выкупать.
– А обычно же, наоборот, таблоиды звездам платят за фотосессии, разве нет? – пытаюсь шутить.
– Наоборот? – смотрит на меня пристально. – Это явно не твой случай. А что-то такое было? Ты лучше сразу скажи, к чему нам готовиться.
– Готовьтесь к худшему. Как обычно.
Коля слегка морщится, будто у него голова болит.
– Я шучу, – хлопаю его по плечу, отчего он практически сгибается пополам.
Следующий час проходит в обсуждении будущего эфира. Продюсеры зачитывают цитаты гостей, те, на которые, как им кажется, стоит обратить внимание. Хотя нужно ли говорить, что в этих высказываниях нет ничего заслуживающего внимания. Ничего нового, острого или значимого они не сказали. За последние лет этак пять. Потом мы смотрим сюжеты, а я смотрю фейсбук. И, периодически, на часы. Встреча с издателями неотвратимо приближается.
Кто-то, как обычно, говорит «длинновато», ровно затем, чтобы кто-то другой ответил, что «лучше сюжет показать, чем бессмысленный диалог на входе». «Бессмысленный диалог» подразумевает разговор ведущего с гостем, и мне бы стоило вступить, но, с одной стороны, я слишком увлечен чтением ленты фейсбука, а с другой – меня здесь будто и нет. Идет много раз повторенная беседа. Рутинная, как и вся наша программа, которая слишком давно напоминает уездную операционную, где все устали от пациентов, главврача и друг от друга. Где одна операция похожа на другую: тут криво отрежут, там криво зашьют, но для жизни это не опасно. Точнее, не опасней того, что пациент сам с собой вытворяет ежедневно – запои, обжорство, опять запои.
– В общем, смотрится говенно, но на выходе будет отлично, – говорит редактор Юля. – У нас же есть… кто?
– Вова! – раздается нестройный хор хриплых голосов.
– Бинго! – хлопает в ладоши Юля.
– Спасибо, что вспомнили старика, – отвечаю, – у ведущего, как у циркового медведя: вопросов нет, есть только коньки.
– Ну что, – хлопает себя по ляжкам Коля, – тогда все свободны?
«Все» с радостью покидают душное помещение.
– С третьим гостем все ок? – осведомляется Петя, когда мы остаемся втроем.
– Я думаю.
– Что думаешь?
– Думаю, кого позвать.
– Зачем?
– Ты предлагаешь без третьего снимать, я не понимаю?
– Нет, это я не понимаю! – Коля закуривает. – Вов, мы же с тобой решили Корнева звать, из ассоциации книготорговцев.
– Когда? Мы его даже не обсуждали сегодня.
– На прошлой неделе обсуждали. – Петя пристально вглядывается в меня.
– На прошлой? – Я отворачиваюсь. Ненавижу, когда меня глазами сверлят как на допросе.
– Ну да, мы еще в кафе на первом этаже сидели. Перед твоим отъездом.
– Коль, ты бредишь, что ли?! – раздраженно восклицаю я. – Мне кажется, тебе три разных программы продюсировать очень вредно. Начинаешь путаться в героях. И в ведущих.
– Я не путаюсь. – Он смотрит на меня своими водянистыми «медузьими» глазами, потом достает из кармана блокнот. – То есть путаюсь, поэтому записываю. Вот смотри: число, дата, гостевой план.
– Убей меня, я не помню такого. – Я смотрю на фамилии гостей и темы программы, выведенные его аккуратным чертежным почерком, но вспомнить все равно не получается.
– Вов, ну как не помнишь? – Коля встает, начинает нарезать круги по комнате. – Ты прикалываешься, что ли? Ты еще сказал, что твои издатели какую-то сеть поглощают, и им эту сделку «правильно подсветить» нужно. А он как раз такой человечек.
– Да? Вообще что-то такое… да. – Вроде бы что-то припоминается, во всяком случае, перед сегодняшними переговорами с издателями могло бы стать сильным пунктом. – Точно, я его предложить хотел, а, выходит, что уже предложил. Чертова командировка, все мозги набекрень, – ну Корнев так Корнев.
– Отдыхать тебе надо. – Коля выпускает в сторону струю дыма, смотрит искоса, как на психа.
– Это точно, – говорю.
Образуется неудобная тишина. Непонятно, что меня больше раздражает в этот момент: жужжащая этажом выше дрель или Колина манера называть людей «человечками».
– Слушай, а ты в Твери был когда-нибудь? – Коля перекрывает дрель.
– Никогда.
– Зря, хорошо отдохнуть можно. Леса там всякие. Реки. Завидово. Государственный заповедник, между прочим.
– И что с того? Нафига мне в Завидово?
– Ну так… развеяться.
– Коль, а Коль, – отмечаю, как он чуть нервно барабанит пальцами по поверхности стола, – какие, к черту, заповедники? Переходи к сути.
– Ну… тут… это самое. – Коля ломает сигарету в пепельнице. – Тебя на медиафорум приглашают. Чиновники тверские. По культурной части. Хорошее мероприятие. Всякие селебы будут. Гонорар неплохой.
– Ты за меня денег уже взял, что ли?
– Не совсем. У меня там… тема одна.
– Коль, хорош мяться уже.
– В общем, я там дом строю. А с газом проблема. Ты же понимаешь: газ подвести к участку нереально. – Коля чешет голову, жует губы. – Проще нефтеналивной танкер по реке завести, чем газ. А ребята там одни пообещали газ дать, если я… короче, договорюсь с тобой. Им очень статус этого мероприятия нужно поднять до федерального.
– Коль, ты как Украина.
– В смысле?
– За газ кого угодно продашь.
– В общем, ты не поедешь? – Его глаза испуганно округляются.
– Когда ехать-то?
– Через две недели. – Коля весь будто подбирается к подбородку. – Двадцать восьмого.
– Я подумаю.
– Ох!
– Не вздыхай только, – говорю, – поеду я. Поеду.
– Ты не представляешь, как ты меня выручишь! – Он вскакивает, хватает меня за руку.
– Представляю.
– А потом мы с тобой, после форума, – щелкает он пальцами, – туда-сюда, выпьем, там…
– Туда-сюда, – шепчу я, – за них, за нас. За нефть и газ.
– Ты обиделся? – Смотрит исподлобья.
– Что ты! – Достаю я сигарету и задумчиво постукиваю ею по столу. – А Корнева, говоришь, мы на первом этаже обсуждали?
– На первом, – услужливо подсказывает Коля. – Я даже могу сказать, что на тебе было надето.
– Это уж точно лишнее.
Засовываю сигарету в рот. Коля подносит зажигалку, чиркает. Пламени нет. Он раздраженно чиркает еще и еще. Трясет ее, снова подносит, снова чиркает.
– О, – затягиваюсь, – газ пошел!
– Газ, – кивает Коля, – пошел.
– Как же это? – Лев берет пригоршню фисташек из стоящей на столе фарфоровой плошки. – Это на сегодняшний день что же получается-то?
– Получается один евро двадцать центов с экземпляра, – устало говорю я и в десятый раз достаю пачку сигарет. Вспоминаю, что у него в кабинете не курят, и убираю обратно. – Несчастные евро двадцать, Лев Михайлович. Несчастный миллион сто тысяч евро.
Ознакомительная версия.
