Это была необыкновенная мысль. Историю нельзя скрыть, сколько бы ни утрамбовывали ее идеологическими сапогами! Как раз в эти дни мальчик, наводя справки в Большой советской энциклопедии, наткнулся на потрясающий факт. У части фигурировавших там персонажей со сведениями о рождении все было в порядке: указывались место, число, месяц, год, а вот со сведениями о смерти – абсолютный провал. Чпок, как сказал бы Виктор. Был обозначен лишь год, как правило – тридцать седьмой, тридцать восьмой, тридцать девятый, сороковой… Это еще почему? А вот – именно потому!.. Лихорадочно, словно боясь опоздать, он начал выписывать эти загадочные фамилии на бумагу. Исписал две страницы – остановился. Простая трезвая мысль: кому и зачем это надо? С кем я могу об этом поговорить? Нет, лучше не лезть. Порвал листочки в клочки, выбросил в мусорное ведро.
Спасение заключалось в том, чтобы даже не приближаться к сумеречной зоне. Но ведь вот в чем состояла главная закавыка: кто знает, где она начинается? На том же третьем курсе (мальчик это отчетливо помнил) Ося Зенковский-Голубь, такая у него была дурацкая двойная фамилия, дал ему на одну ночь «Архипелаг ГУЛАГ»: тусклая, почти неразборчивая машинопись, папиросная слипающаяся бумага, тесно, строка к строке, мелкий тревожный шрифт. На другой день, обожженный, почти слепой, мальчик притащил тяжеленную папку в университет, и первое, что узнал, – ночью Осю Зенковского арестовали. Как так, почему?.. Говорят, антисоветскую литературу распространял… Мальчика пробил мутный пот. За хранение «Архипа», как Зенковский предупреждал, без разговоров давали три года. Вот цена настоящей истории. Что теперь делать? Куда бежать?.. Он брел по университетскому коридору, казалось, ведущему в ад, – самому длинному, бесконечному, самому красивому в мире, и за трехстворчатыми громадными окнами, как в кино, кружась и танцуя, вспархивал крупный волшебный снег. Пахло смолистой елью. Смешивался великолепный новогодний коктейль. Наконец стал что-то соображать: в путаных переулках, дремлющих за зданием университета, в сумрачном проходном дворе, где в этот час, к счастью, не было никого, осторожно опустил папку в мусорный бак. Неделю потом мучился – ждал, что придут… А Оська, как ни в чем ни бывало, скотина, вынырнул через несколько дней: повезло, старик, что отдал «Архипа» тебе – оказывается, засвеченный экземпляр… Ты его выбросил? Молодец! Вообще хватка у них, конечно, уже не та… Из университета его все равно отчислили, как-то чем-то перебивался, вроде бы вахтером сидел, через пару лет эмигрировал как еврей, осел где-то там, по слухам, воспоминания написал, потом – период молчания, как подо льдом, вновь всплыл лишь в эпоху гласности, лет через пять.
А в перестройку это вообще стало выглядеть чепухой. Ведь не арестовали, не выслали, даже на страшноватый Литейный, в известный дом, который построил Ной Абрамович Троцкий, не вызывали, не приходили с обысками, не отправили в психбольницу, не кололи галоперидол, не трамбовали в камере уголовников, в мордовских лагерях не сидел.
О чем тут говорить?
И все же коридор тот безумный, тот снег, по-птичьи вспархивающий в пустоте, уже не забыть.
Так что такое история?
Говорят, что товарищ Сталин (это рассказывал уже Евгений Францевич Милль) после просмотра в закрытом кинозале Кремля фильма «Незабываемый 1919» долго молчал, так что у присутствующих сгорел воздух в груди, потом встал, пошел к выходу, по обыкновению не глядя ни на кого, и уже в дверях, обернувшись, показывая на экран трубкой, сказал: «Все было не так…» Режиссера через двадцать минут увезли с обширным инфарктом.
Так вот, все было не так.
И потому до сих пор кружится этот снег, длятся шаги по бесконечному университетскому коридору, прохватывают, точно в скарлатинозной тоске, то холод, то жар, дрожат пальцы, пылает разгоряченный мозг, и сквозь стеклянные грани эркера, будто с того света, бездушно, смотрит лицо, которого уже давно нет…
Должен сказать, что я вовсе не жаждал заполучить этот грант. К началу данных событий у меня было вполне приличное и устойчивое положение: доктор наук, старший научный сотрудник солидного академического института, автор трех десятков статей, автор книги, переведенной на несколько языков, участник многих конференций, конгрессов, симпозиумов, коллективных сборников, монографий и т. д. и т. п. Кроме того, я довольно часто выступаю по радио и по телевидению, что также требует изрядного количества сил, а время от времени меня приглашают на всякого рода общегородские мероприятия, посвященные историческим датам или памяти выдающихся лиц. Это чтобы я как «представитель науки» сказал пару слов. Загружен я был до предела и потому без особой радости прочитал сообщение, возникшее в моей электронной почте, где говорилось, что некий Фонд исторических исследований (ФИСИС) был бы заинтересован в сотрудничестве со мной по теме Октябрьской революции и гражданской войны. Форму и условия сотрудничества предлагалось обсудить лично: не мог бы я посетить офис фонда в любое удобное для меня время?.. С искренним уважением… Будем рады… Подпись «Ирэна Сарок» ни о чем мне не говорила, попытки быстренько навести в интернете справки об этой организации тоже результатов не принесли. Либо фонд вообще не имел своего сайта в сети, что выглядело, на мой взгляд, достаточно странно, либо сайт этот был закопан так глубоко, что поисковые системы, даже такие как «Гугл», при беглом обзоре его не захватывали.
В общем, никакого энтузиазма это сообщение во мне не вызвало, тем более что гранты – наши, академические – я время от времени получал и был прекрасно осведомлен: мороки там больше, чем денег. Но и с ходу отказываться тоже, конечно, было бы глупо. Если уж мне что-то собираются предложить, надо хотя бы это предложение выслушать. Отвергнуть явную чушь я всегда успею.
Исходя из таких примерно соображений, я известил госпожу Сарок, что могу зайти в офис фонда завтра около двенадцати дня, получил ответ, что меня будут ждать, и внес данный визит в свой перекидной календарь.
Решение было принято.
Интересно, что не сверкнула в этот момент молния, не ударил гром, не подпрыгнуло сердце, даже не мигнул свет в квартире, отметив таким образом знаменательный перелом. Ничто не предвещало поворота судьбы. Судьба, если ей надо, может подойти к человеку на мягких кошачьих лапах. Ее не увидишь, не почувствуешь, не услышишь, не узнаешь в лицо. Опомнишься лишь тогда, когда когти ее вопьются тебе в хребет.
В общем, в сентябре позапрошлого года я оказался на неизвестной мне ранее Безаевской улице, увидел кованую, недавно покрашенную черную решетку ворот – нажал кнопку сбоку, выслушал мелодичный сигнал, затем – женский голос, который энергично сказал: «Открываю!» – и, не томимый никакими предзнаменованиями, шагнул внутрь.
Я еще не знал, что этот шаг перевернет всю мою жизнь.
Правда, сразу замечу, наличествовали там обстоятельства, которые меня все же немного смутили. Например, то, что, как я понял из документов, которые для ознакомления вручила мне госпожа Сарок, фонд был официально зарегистрирован в Эквадоре. Зачем так далеко? Поближе ничего не нашлось? Впрочем, Ирэна объяснила это чисто финансовыми соображениями: дескать, в России для подобных организаций не предусмотрено налоговых льгот, содержание головного офиса здесь обошлось бы втрое дороже.
– Я сама в этом не очень, – честно призналась она. – Просто считается, что выгоднее иметь в России не фирму, а представительство. А для вас какая-нибудь разница в этом есть?
Я пожал плечами:
– Наверное, нет…
Действительно, не все ли равно?
И еще меня удивило, что у них, оказывается, не было собственных научных работ. В том проспекте, кстати очень красивом, который Ирэна мне тут же дала, содержалось множество слов о высоком предназначении фонда, говорилось о «необходимости познания новейшей истории», об «освобождении ее от мифов, идеологий и популистских легенд», о «кросс-культурных контактах, способствующих взаимному понимаю», о «ценности объективных и согласованных представлений в международной научной среде», ну и так далее – почти на восемь страниц, но никаких результатов этих трудов – конференций, сборников, монографий, того, что можно было бы предъявить, – указано не было.
– У нас очень молодая организация, – мило улыбнулась Ирэна. – Она возникла всего около года назад, и, разумеется, за такой срок ничего значительного сделать было нельзя. История – это не бизнес. Вы и сами знаете, что исследования здесь длятся по многу лет. Однако у нас очень солидное, устойчивое финансирование, и мы надеемся со временем приобрести такой же научный авторитет. – Она добавила: – С вашей помощью, разумеется… – Чуть повернула голову, и вдруг от света из окон зажглась необыкновенная зелень глаз.
