Америка встретила нас солнечным днем, официальными таможенниками и русскоязычным таксистом армянской национальности в огромном двенадцатиместном «кадиллаке».
Как оказалось, армян в Лос-Анджелесе больше, чем в самой Армении.
Моя мама сразу же предложила таксисту перенести столицу Армении в Лос-Анджелес. Таксист не возражал.
Только никто не знал, в том числе и мама, как это сделать.
Но для мамы, как для всякой русской женщины, главное – не решение проблемы, а ее создание.
Окрыленный идеей мамы, армянин быстро отвез нас в отель, продюсера на отдельную виллу и помчался к руководству диаспоры продвигать мамину идею за свою.
Одна за одной пошли встречи. В процессе которых я стал понимать, что здесь я с семьей заявлен уже не как член команды, а просто группа живых «аборигенов» из дикой России, где был создан бессмертный шедевр маэстро.
В это время Россией и ее народонаселением интересовалась вся Америка.
Дети эмигрантов первой волны не представляли, что это за страна Россия, где она находится и кто там обитает. Их предки приплыли в Новый Свет, когда еще Аляска называлась Русской Америкой и была во владении Российской империи. Поэтому они, начитавшись Набокова, называли нашу страну Татарией и искренне полагали, что в России живут потомки Чингиз-хана. (Что отчасти и верно, хотя бы на треть.)
Эмигранты из потомков, так называемой «белой волны» все еще представляли нашу страну сплошной деревней без нужников и дорог. Где все жители – сотрудники КГБ (что тоже было верно, хотя бы наполовину).
Последняя же волна эмигрантов, перестроечных времен, сплошь состояла из русских: русские армяне, русские грузины, русские евреи, русские таджики, русские молдаване, русские украинцы, русские калмыки. Все стопроцентно русские (что в общем-то тоже верно почти на сто процентов).
И все они, эти эмигранты, для нас, россиян, американские миллионеры. А для Америки – посудомойщики, медсестры и таксисты.
Сами же коренные американцы представляли нашу страну сплошь заваленную снегом. Круглый год. Вместо каменных домов – деревянные избы с огромными русскими печами, которые топят матрешками.
На печах сидят дикие, злые, как собаки, пьяные мужики, обросшие волосами с головы до пят. У каждого в курятнике по атомной бомбе. Едят русские только кислые щи с черным хлебом, пьют не воду, а водку, закусывая ее исключительно черной икрой.
Вместо зарядки бьют по утрам своих жен.
Крестятся на пенек и бреются топорами.
После бани голышом прыгают в ледяную прорубь и там зубами ловят осетров. В праздник 7 ноября [31] эти мужики слезают с печей. Стряхивают вшей. Надевают шапки со звездами на свои нечесаные головы и ходят по улицам, размахивая красными флагами. Потом перед трибунами под балалайки поют «Калинку» и с медведями пляшут в валенках гопака.
Поэтому интерес к нашей семье был огромный.
Старшую сестру уволокли поклонники поп-арта и выставили ее как экспонат с наколкой на ее огромной русской груди.
Младшая сестра поехала осматривать частные тюрьмы. Особо ее заинтересовал электрический стул.
Мама, ностальгируя по своему детству, целыми днями бродила по пляжу Лос-Анджелеса в обнимку с нищими.
Там, на Venice beach [32] , как раз проходил съезд американских бездомных.
Папа же проходил курс подготовки на Аллилуйя.
Учился под музыку и джаз вести проповеди.
А я был окружен бизнесменами.
Они наперебой предлагали мне прямые оптовые поставки из Штатов в Россию крупных партий черной, астраханской икры и вологодского масла.
Дни были очень насыщены мероприятиями, и я с семьей виделся совсем редко.
Но перед самой церемонией нас всех собрали вместе.
На одну половину нашей семьи надели фраки, на другую – вечерние платья и фальшивые драгоценности.
В огромном лимузине подвезли во Дворец музыки для вручения премии «Золотой Глобус» в номинации «Самое оригинальное произведение». На бордовой дорожке под вспышками сотен фотоаппаратов красовался сам маэстро. Вокруг него крутилось такое огромное количество важных персон, что нашу семью быстро оттеснили в сторону. Только старшая сестра, блистая глубоким декольте, крепко держала маэстро за руку.
Прошли в зал.
На сцене вокруг красного рояля катался, как колобок, Элтон Джон в обнимку со своим мужем.
Потом поострили два американских комика. И наконец вышла дама с конвертом.
Вскрыла конверт. И объявила имя победителя.
Весь зал дружно и фальшиво удивился.
Но неловкость от фальши быстро прошла, когда вместе с маэстро на сцену за «Золотым Глобусом» вышел представитель крупнейшей японской фирмы по выпуску музыкальных дисков. Эта фирма, как оказалось, и была представлена «тем» продюсером на этом конкурсе.
После вручения премии все полезли обнимать ма эстро.
А я и вся моя семья оказались, как бы ни при чем. Потом, на банкете, о нас уже совсем забыли.
Мои расстроенные родственники быстро расползлись кто куда.
Посмотрев на всю эту несправедливость, я плюнул и пошел купаться в Тихий океан. Разделся и голый в воду.
Долго плавал.
Когда приплыл к берегу, сразу понял, что эта «продвинутая» Америка мало чем отличается от нашей «темной» России.
Во-первых, у меня украли всю одежду, а во-вторых, добирался я до гостиницы, прикрывшись лопухом, который рос так же, как и в России, в одной припляжной американской канаве.
На следующий день маэстро исчез.
Оказалось, японцы повезли его в гастрольное турне вокруг света. А нас всех, «создателей» маэстро, и живых, как я, и полуживых, как мои дамы от бесконечных фуршетов, и почти мертвых, как мой отец от какого-то американского алкогольного пойла, погрузили на пролетающий мимо Лос-Анджелеса «Боинг» и грузовым классом отправили назад в Россию.
В России и даже в самом Нижнеокске никто не заметил нашего отсутствия.
Никто ни о чем не спрашивал. Никто никуда не приглашал.
Вернулись мы, конечно, счастливые, но уже бедные.
Так как все наши заработанные за последние годы деньги ушли на создание великого шедевра маэстро. А после того как я, ничего не понимающий в музыкальном бизнесе человек, переписал договор о продюсерстве на простое агентское соглашение, то еще остался и должен. На остатки денег от моего бизнеса и семейной недвижимости, я оплатил налоги и работу голландских мастеров, которые демонтировали орган, а потом увезли его вслед за маэстро в неизвестном направлении.
Маэстро несколько раз звонил, заверяя, что он помнит о нас, что он обрел вес не только в музыкальном мире, но и иных влиятельных сферах и что он нам поможет.
Я его слушал. Он говорил. А остатки нашего имущества и сбережения быстро таяли, как прошлогодний снег на ярком солнце.
И наконец наша семья осталась без дома, денег и работы.
Слава богу, старый барак на малой родине, где я вырос, не сломали.
И комната наша еще стояла пустой.
Туда мы и вернулись.
Папа, пошарив по углам, нашел свою заначку многолетней давности – чекушку [33] советской пятидесятишестиградусной водки.
Старшая сестра достала из-под бабушкиного матраса свою заначку – половинку тульского пряника.
Я сходил к соседям, принес пять стаканов. Мама постелила на скрипучий стол старую скатерть.
Младшая порезала все еще съедобный пряник папиной бритвой на пять частей.
Разлили четверку водки.
И вспомнив, как мы весело слетали в Америку, выпили.
За одним столом.
Все вместе.
Всей семьей.
Первый раз за всю нашу жизнь. И так нам стало радостно.
Что вместе!
Что дома! Мы обнялись и даже заплакали от счастья, забыв здесь, на Родине, о всех своих невзгодах.
О прошлом напоминало лишь обкомовское кресло, которое я когда-то переслал сюда во избежание неприятностей.
Кресло было добротное, большое и занимало почти полкомнаты.
После нашего мини-банкета папа уснул прямо в нем, свернувшись калачиком. Мама тоже уснула калачиком, но под ним.
Сестры в обнимку – на бывшем бабушкином матрасе.
Все уснули.
Один я не спал.
Смотрел на свою родню и думал: «Вот мы и дома. Как раньше. Но как же мы изменились. Стали другими. Совсем другими. Не похожими на…»
А на что «не похожими», уже не додумал.
Тоже уснул.
Прямо за столом, положив под свою буйную голову свое «зеленое пальто».
Родина – самое главное в место в жизни любого человека.
Даже если это место – старый, полусгнивший барак на краю города.
Привычные с детства звуки: шуршание тараканов, писк мышей и запах стухшейся воды под половицами сделали наш сон ровным и спокойным. Души, истерзанные событиями последних дней, витали где-то в небесных грезах и не тревожили наши усталые тела.
Семья спала.
Дома.
На Родине.
Но без денег.
Деньги, конечно приятная вещь. Но в больших количествах они обладают одной нехорошей, губительной силой.
Как только их появляется чуть больше, чем тебе надо для нормальной жизни, в этот же день они, деньги, превращаются в огромный нарыв на твоем теле и постоянно беспокоят тебя, требуя ежедневного внимания, заботы и ухода.
