Маэстро галантно вскочил с постели, поправил бабочку, подтянул брюки и с поклоном поцеловал ручку сестре.
Втроем мы весело позавтракали, и за завтраком маэстро рассказал о своей мечте, которую он никак не осуществит.
Из-за перестройки накрылось бюджетное финансирование.
А «новые русские» не дают денег на искусство, дают только на теннис.
А вот если бы нашелся такой идиот, то есть патриот, то он бы первый в истории России получил в Америке музыкального «Золотого Глобуса».
– А что для этого надо? – наивно спросила сестра.
– Нужен орган.
– Да… – загрустил я, – органа у нас в городе нет, если и найдется, то это пара роялей в Доме культуры железнодорожников, да и то ненастроенных и клеенных столярным клеем для табуреток.
Тут закашляла уборщица в кладовой Башни. Зная, что такие «кашли» во время серьезных бесед зря не происходят, я выволок уборщицу из кладовой на свет, и она поведала нам, что до перестройки была не уборщицей, а профессором в консерватории, где теперь боулинг.
Так вот, ей еще ее бабушка, тоже профессор все той же консерватории, рассказывала, что перед самой революцией на деньги прогрессивной музыкальной молодежи был куплен в Голландии и собран в особняке дворянского собрания Нижнеокска орган. Второй по величине в Европе.
После революции в это здание большевики решили заселить аптекоуправление. И ее бабка, и муж бабки, ее дедка ночью, еще до того, как туда заехали революционные фармацевты, забили орган глухой фанерной перегородкой. И затихли.
А так как всех прогрессивных, дореволюционных музыкантов расстреляли в семнадцатом, а затем в тридцать седьмом и деда с бабкой, то никто так и не знал, куда исчез голландский орган.
Время от времени в аптекоуправлении делали ремонт. Фанерную перегородку рабочие то красили, то наклеивали на нее обои, то наклеивали, то красили…
И перегородка с годами стала капитальной стеной. Из-за этого орган за долгие годы так никто и не обнаружил.
И если бы не мечта великого маэстро, моя уборщица, тире профессор, тоже унесла бы эту фамильную тайну в могилу.
Маэстро даже подпрыгнул от радости. И мы помчались в аптекоуправление.
Но в этом бывшем дворянском особняке аптеко-управления уже не было. Здание было пустым, без окон и дверей. Там бродили местные бомжи, которые в полу-обморочном состоянии ковырялись в щелях рассохшихся полов с надеждой найти стимулирующее питание.
Но стенка стояла как влитая.
Видно было, что кто-то пытался ее поцарапать, поковырять, но так ничего и не получилось.
Я тут же взялся за дело.
Выкупил здание как бесхозный сарай. Потом мы втихую сломали стену. И нашим взорам открылся великолепный орган.
Маэстро, как увидел, аж затрясся. Он стал ходить перед этим великолепным инструментом гладить его и, катая перед собой барабан, твердить: «Орган и барабан, орган и барабан…» Потом заставил меня крутить какое-то колесо, а сам стал играть одной рукой и одной ногой на органе, а другой ногой и другой рукой стучать по барабану. Музыка звучала странная, но за душу брала!
Все были в полном восторге.
Маэстро как опытный человек разъяснил нам, что получение «Глобуса»– это очень сложный процесс. Для получения его, кроме таланта и органа, нужны деньги.
А у маэстро, как он пояснил, денег нет.
Поэтому ему нужен продюсер. Естественно, с деньгами.
Продюсером сразу же согласился стать я. И мы с маэстро заключили договор.
Также ему понадобится подруга, которая будет закатывать скандалы и сцены ревности – для прессы и телевидения.
– Ею буду я! – перебила маэстро старшая сестра.
А еще нужен антураж. Для этого я предложил папу, он как раз у нас немного «двинулся по фазе» [29] на почве познания вечной истины.
Маме решили поручить рекламное сопровождение проекта.
Ну, а младшая сестра согласилась обеспечить нам безопасность. Вся семья снова оказалась при деле.
Вначале все шло великолепно.
Чтобы финансирование проекта маэстро шло без задержки и в полном объеме, я заложил весь свой бизнес и всю семейную собственность в «Инкомбанк».
Быстро отремонтировал здание Дворянского собрания.
Вызвал, да… да… опять из Голландии, мастеров. Они отреставрировали и настроили нам орган.
Купил как расходный материал с полсотни барабанов.
И таким образом создал все условия для творчества нашего гениального маэстро.
Дело двигалось.
Маэстро творил.
А мы каждый занимались своим делом.
Старшая сестра регулярно заставала маэстро с кем-то, где-то, закатывала ему скандал, о чем не переставали писать газеты.
Младшая отбивала полчища папарацци и сумасшедших новаторов.
Так, нам предлагали использовать вместо органа реактивные двигатели самолетов, а вместо барабанов – человеческие головы.
Ведь голова – лучший резонатор в природе, при этом очень убедительно это демонстрировали, стуча себя по макушкам то гаечным ключом, то стулом.
Папа как услышал, что на плечах у него резонатор, впал в истерическое состояние и договорился до того, что мозг человека не что иное, как специальный аппарат для передачи импульсов от Бога к нам и обратно. А раз так, то человек уже бессмертен.
Всё, что он делает, от чихания, до чесания, уже моментально передается мозгом (т. е. читай резонатором) – Создателю. Значит, этот резонатор, т. е. голову, надо отделить от тела и использовать ее по назначению, а не как предмет, издающий звуки, отращивающий волосы и поглощающий пищу.
После десятой попытки папы отделения своей головы от своего же тела мы опять засунули ему в рот клизму, залили ее спиртом и стали водить на пресс-конференции только в смирительной рубашке.
Но, несмотря на все эти трудности, через год маэстро написал-таки свою органно-барабанную симфонию.
Пришла пора собираться в Америку, на конкурс музыкантов, в Лос-Анджелес.
Перед самым отъездом маэстро привел американца, представляющего одну известную японскую корпорацию, и заявил, что некоторые серьезные люди предложили поставить главным продюсером нашего проекта этого американца.
А меня перевести в ассистирующего продюсера. Иначе, мол, не видать нам ни Америки, ни первой премии как своих ушей.
А всем хотелось в Америку.
И я, поколебавшись секунду, согласился. В то время ни я, ни маэстро не представляли разницы между главным продюсером и ассистирующим продюсером.
С помощью нового продюсера нам быстро открыли американские визы и… Мы полетели.
Новый продюсер – первым классом. Мы, семьей и Маэстро, экономклассом.
Я, честно сказать, сильно волновался. Вспомнилась моя первая поездка за границу, в Израиль.
Еще в годы перестройки.
Тогда меня при спуске с парохода на Землю обетованную тормознули представители израильской разведки.
Из Моссада. Люди серьезные.
Они уточнили некоторые подробности моей биографии, а именно тот самый злосчастный кризис на Синайском полуострове, за участие в котором я получил орден. А уточнив, вежливо вернули меня назад на пароход.
Вот поэтому и волновался.
Вроде сам никогда не участвовал в боевых действиях против США. Но из дома захватил на всякий случай фото моего дяди, который братается с американским солдатом на Эльбе в мае сорок пятого года.
С другой стороны, кто его знает, вдруг всплывет моя курсовая работа в университете: «О загнивании империалистической экономики США в период успехов развитого социализма в СССР».
Американцев вживую я видел всего один раз, еще в годы перестройки.
Меня, тогда директора рынка, друзья нашего губернатора пригласили на встречу с американской делегацией химиков, физиков и математиков, приехавшей к нам с дружеским визитом из какой-то американской Кремниевой долины. Встреча происходила в большом лекционном зале нашего Нижнеокского университета.
Американцы сразу начали чертить длинные формулы и знаки на огромной доске в аудитории.
Нам, простым смертным, все это было непонятно. Но страшно интересно. Всем хотелось посмотреть на настоящих, живых американцев. Зал был забит битком, под завязку.
Американцы неплохо говорили по-русски. Так, один из них подошел к исписанной доске и начал там чего-то дописывать в виде непонятных символов, а потом, повернувшись к залу, сказал:
– А я вот так вижу решение этой задачи… – зал притих. Выходит, наш ученый, долго смотрит на исписанную доску, а затем тоже дописывает несколько непонятных знаков и говорит:
– А если так… – зал загудел.
Американец снова выскочил к доске и быстро приписывает еще несколько знаков и говорит:
– Тогда уж вот так… – зал взорвался от смеха.
Ну, заодно посмеялись и мы, остальные, ничего в этой абракадабре не смыслящие. Какой-то птичий язык.
Но всем стало легко и просто, и сразу стало понятно, что эти американцы не такой уж злой и вредный народ, какими их рисуют Кукрыниксы [30] .
Вспоминая эту встречу, я летел с маэстро в самолете и мечтал, чтобы все американцы оказались такими же, как те из той таинственной Кремниевой долины.
