У меня мелькнула мысль, что действовать так нежно и умело может только профессиональный казанова. Это не нервные, истеричные движения искреннего любовника. Он слишком уверен и по-звериному точен в своих любовных стратегиях.
Я оттолкнула его и села на песке. Он не снял свои шорты, видимо, опасаясь появления комитета по защите кубинской революции, и, оттянув резинку, выпустил на свободу то, чем можно было гордиться.
– Нет! – пискнула я.
Он на мгновение остановился, взглянул мне в глаза и принял решение за меня.
Самый первый мой любовный опыт был крайне неудачным: я тупо испугалась и не дала чемпиону района по боксу в среднем весе среди подростков.
Свидание проходило на крыше лифта. Это делалось так. Начинающий боксер нажимал на кнопку, отправляя лифт этажом ниже. Далее отжимал двери, залезал на крышу кабины и протягивал мне руку. Важно было успеть, пока лифт не уедет.
Вскарабкавшись на крышу, мы оказывались в недосягаемости, это было наше тайное место.
Чувство опасности обостряло ощущения. Например, когда лифт вызывали на самый верхний этаж, потолок шахты стремительно ехал на нас, приходилось сильно пригибаться или даже ложиться на крышу близко друг к другу.
Однажды юный чемпион прижался ближе, чем обычно, и начал меня тискать. У меня не было никакого опыта в таких делах, я не знала, как себя вести. В щель кабины я увидела, что в лифт заходят какие-то люди, поэтому молча, чтобы нас не услышали, отпихивала жадные руки боксера.
В лифте смеялись. Я узнала голос мамы моей подруги, она смешно коверкала английские слова и хихикала. Она была красивая женщина, работала официанткой в гостинице «Украина». Про нее говорили, что она водит к себе иностранцев.
В это время спортсмен начал стягивать с меня школьную юбку. Я, испугавшись, что он порвет ее, стала сопротивляться сильнее. Но он все же стащил с меня юбку и все остальное.
Я испытала острую боль и стала кричать. Лифт стремительно понесся вниз. Когда он остановился, я стала отжимать дверцы, но у меня не получалось.
Нас застукала консьержка и начала орать, что вызовет милицию.
Боксер сказал: «Пойдем в подвал!» Я отбивалась: «Отпусти, мне больно!» «Ты еще не знаешь, что такое боль! Сейчас узнаешь!» – зарычал он и в припадке возбуждения ударил меня в челюсть.
Я почувствовала, как губа мгновенно становится огромной.
Так закончилась моя первая любовь.
С тех пор я была осторожна и выбирала худеньких ботаников.
«Я – женщина, которая может дать мужчине катарсис в постели», – думала я о себе до этой ночи.
После двух часов попыток дать катарсис я почувствовала себя дилетантом, который вышел на поле поиграть с профессионалом. То, что я приняла за игру, было для него всего лишь разминкой. На третий час он покрылся маленькими капельками пота, а потом перешел к основной программе. Как настоящему профессионалу, ему был нипочем даже начавший накрапывать дождик.
Время от времени он бегал в бар и приносил ром со льдом, который мы пили большими жадными глотками, разгрызая льдинки.
Его большие губы целовали мой рот, из которого сам собой вырывался шепот:
– Я хочу тебя снова и снова.
И он в точности исполнял мое желание. Он доводил меня до экстаза.
Темные струи воды хлестали нас по щекам, но было жарко, хотелось пить дождь. Молнии и зарницы рассекали полнеба, и он продолжал, под грохот грома и прибоя, не обращая внимания на трудные погодные условия, забивать бесконечные голы во все мои ворота.
И голос комментатора в моей голове сказал: «Да, это вам не разминка на зеленом солнечном корте в белых носочках и новеньких кроссовочках… Это настоящая игра!»
В эту ночь на белом песке и пляжном полотенце, которое оказалось лучше любых простыней и матрасов, умер мой страх перед сильными мужчинами. Умерло и любимое фиолетовое платье.
На следующее утро я подошла к зеркалу и вскрикнула. На меня смотрела героиня латинского телесериала, карибская богиня с огромными влажными чувственными глазами, припухшими алыми губами и пышными кудрями, которые сами собой закрутились спиралями и сцепились кольцами в высокую прическу.
Я себя не узнала. Ни одной морщинки.
«Вероятно, я в каком-то измененном состоянии сознания, – подумала я. – Я не могу выглядеть так хорошо. Пойду намажусь кремом, чтобы войти в норму».
Все мое тело было в синяках от его поцелуев.
– Ми рейна! Ты что, заболела? – испугался Алехандро, показывая на синяки.
– Это ты меня спрашиваешь?
– У тебя кожа посинела! Прости меня! Пожалуйста, побей! Покусай меня!
Я впилась в него губами и укусила со всей мочи, чтобы ему жизнь медом не казалась.
– Давай кусай меня! Кусай меня! – орал он.
– Отстань! – Я заперлась в ванной. Все тело болело, словно меня разобрали на части, протерли ромом и на пьяную голову собрали заново.
– Мы, латинские люди, хотим много-много секса. Ты привыкнешь ко мне. Адаптируешься.
– С тобой скорее умрешь, чем адаптируешься.
– Говорю тебе, ты приспособишься ко мне, – говорил он через дверь.
– Никто еще не адаптировался!
– Если тебе надо много секса – скажи. Если тебе надо мало секса – скажи: ок, Алехандро, мне не надо сейчас. Никаких проблем.
– Тогда оставь меня в покое. Мне не надо сейчас, – сказала я через дверь.
Он стоял, прислонившись к двери, так что она скрипела и прогибалась под тяжестью его тела.
– Обещай мне, что ты только для меня и я только для тебя, и я сдержу слово. Когда ты уедешь в Россию, у меня не будет здесь женщин. Я могу год и шесть месяцев жить без секса.
– Откуда такая точность?
– С тех пор как я встретил тебя на Малеконе, у меня не было женщин. О! Почему ты заперлась?
– Я устала!
– Все думают, я принимаю пастрис для секса, но я натуральный. Я никогда не принимаю ничего. У меня и так всегда стоит. Если я приму пастрис, я буду любить тебя три дня подряд.
– Мне этого не требуется.
– Теперь отдыхай! – крикнул он мне через дверь. – Иди в комнату, можешь писать дневник или спать! Тебе нужен отдых! Релакс нау!
И он куда-то ушел. Какой прекрасный человек: лучше меня знает, что мне делать.
Он обожает наряжать меня, словно я кукла. Изучил весь мой гардероб, вплоть до нижнего белья, и развесил наряды в шкафу, чтобы было удобнее выбирать подходящую одежду и одевать меня, как камердинер. Небрежность во внешнем виде для него недопустима. Когда я завалилась спать, не сняв косметику, а утром, едва продрав глаза, поплелась пить кофе, мне была прочитана целая лекция: «Надо, надо умываться по утрам и вечерам!», после чего он собственноручно попытался выковырять из уголков моих глаз комочки вчерашней туши.
Днем мне предоставляется относительная свобода, но к вечерней одежде особые требования.
– Мне не нравятся твои шорты, сними их. Давай надень свое синее платье и жемчужное ожерелье. Мы поедем танцевать румбу. – Он не терпит возражений.
Теперь я начинаю понимать, что творится в голове у мужчин, поскольку Педро говорит то, о чем принято молчать. Причем озвучивает мысль именно в том виде, в каком она зарождается у него в голове, не добавляя никакой смягчающей интонационной окраски.
Поэтому, увидев горничную, сразу жестко отчитал ее за то, что телевизор не работает.
Она начала разбираться с пультом, оказалось, что Педро сам, нажимая на все подряд кнопки, вошел в меню настроек и что-то там переключил.
Это его нисколько не обескуражило. Он даже не извинился перед горничной. Пришлось мне за него извиняться.
А он попросил у меня бритву, побрился, умудрившись использовать все запасные лезвия. Подушился моими духами, врубил клипы на полную громкость и пригласил меня на медляк.
Картина такая: я в вечернем макияже, в платье и босоножках на каблуках. Он голый. По телеку надрывается Иглесиас. Мы медленно и торжественно кружимся по комнате, будто на балу у президента.
– Ми рейна, все ок?
– Да, да. – Я отвернулась от его губищ, которые норовят размазать мою помаду.
Меня бесит надрывный Иглесиас, бесят жаркие объятия Алехандро, бесит то, что он душится моими духами, в то время как я подарила ему мужскую туалетную воду. Почему бы не пользоваться ей?
– Ми рейна! Ми рейна! Ван мумент, плиз, все ок?
– Да! Все ок!!!
– Что случилось, почему ты кричишь?
Он начал меня трясти, старательно размазывая губами помаду вокруг моего рта.
– Потому что я ненавижу! Ненавижу! Ненавижу телевидение! – Слова вылетали из моего рта, и я не контролировала их.
– Почему ненавидишь?
– Просто ненавижу! Ненавижу!
– Но почему, ми рейна?
– Потому что я на нем работала! Потому что оно выебало мою душу!
– Кто выебал? Ми рейна! Кто? Скажи мне?
Он тряс меня так, что я уже ничего не могла сказать, только:
– Те-ле-ви-де-ние.
– Ок. – Он перестал меня трясти, выключил телевизор и сел на кровать, обхватив голову руками. Задумался. – Я не буду смотреть, раз тебе не нравится. Я никогда не включу телевизор, поверь мне!
– Не надо мне твоих жертв! Включай, только тихо!
