Трехмерный первозданный мир еe стихов полон земной красы, телесных радостей. Она не боится ничего, спокойно принимает все – смерть, бессмертие, Христа:
Три бабы на красном крылечке
поют и далече-далече
живая молитва слышна.
Поют голоса в поднебесье:
«Воскресе, Христосе, воскресе…»
С той ночи мне смерть не страшна.
Безмятежность и бесцеремонность противостоят (не отрицая) всяческой (политической, бытовой и прочей) суете.
Эта поэзия – не остраненное созерцание мира, но школа, где учатся видеть красоту во всем.
Напоследок расскажу историю. Она про Аиду, кошку и шахматы. Но прежде, чем начать ее рассказывать, хочу признаться: я обожаю шахматы столь же пламенной любовью, сколь и платонической. Многие пытались научить меня играть в эту игру, но получались у меня всего два первых хода. Зато они, эти два хода, получались такие гениальные, что учителя, затаив дыхание, широко открывали глаза и говорили: «Надо же…» А потом – все! Я оставалась безнадежно парализованной перед доской, на которой только что началась – ЖИЗНЬ! И какая жизнь! Вот бьется в агонии, как у Пикассо в «Гернике», вороной конь, а король, дрожа, завернулся в мантию, от ужаса закрыв лицо руками… И тура обвалилась, а ведь крепка была твердыня! А все отчего? Какая-то пешка, какая-то серость – и вдруг начала крушить это великолепное войско, грозить всему черно-белому четкому миру. И я вижу, как из-за плебейской этой пешки этот мир необратимо меняется – как меняется все время и наш мир – и по нему бродят тени, он так же полон символов и контекстов, подобно китайским иероглифам, живущим по тем же законам, так же меняя свой универсум в зависимости от соседства – то поле, то дырка, рыба, небо, тряпка или колесо…
И то же самое – когда гадаешь на картах: и там плавают смыслы, черные, красные, и вот уже тень падает на короля червей – твоего короля… а вредный валет бубен уже несет неблагую весть, которую вскоре раструбит чернь шестерок… Не думайте, что это уход в сторону – это просто ход конем, имеющий к рассказу непосредственное отношение, и это далее станет ясно.
Итак, спускаясь однажды по винтовой лестнице своего парижского жилья, я на площадке этажом ниже обнаружила кота. Он был из чугуна, ажурного литья, с насмешливой мордой. Внутри был патрон, наверно, для свечи… Откуда этот кот у нас на лестнице взялся? Гулял сам по себе, вот и пришел, решила я и положила кота в свою сумку.
Кот оказался довольно тяжелым, поэтому мне стало лень заносить его к себе, заселять у себя в квартире. И я решила отнести кота к соседке Аиде. Аида жила в доме на противоположной улице.
– Где ты взяла ЕГО? Это же ОН! Я ищу его давным-давно, обошла весь город! – вскричала Аида. И вот что она мне сообщила: она давно ищет кота, с которым собирается прийти на Монпарнасское кладбище, на могилу великого шахматиста Алехина, почитаемого ею. Алехин был страшно одинок, у него никого не было на свете, кроме кота. И кот сидел всегда возле него, прямо на столе, во время всех чемпионатов.
Мы отправились втроем на Монпарнасское кладбище: я, она и кот из чугуна. Пришли на могилу, накрытую мраморной плитой в виде доски для шахмат – и расстроились. Плита оказалась разбитой за год до того, когда над Францией пронесся ураган. Мы посадили кота на разбитый шахматный мрамор. Выпили по наперстку земляничного пиренейского ликера и ушли. Было это 1 ноября, в День всех святых. Год спустя мы пришли навестить Алехина и кота. Доску к тому времени поправили – постаралась Мировая шахматная ассоциация. Но кота не оказалось.
– Не расстраивайся, что он ушел. Раз ушел, значит, придет, – решила я, и так оно и случилось. На Атлантике, на острове Ре, где пляшут феи в лугах, заросших цикутой, а ветры разгоняют тучи, я встретила чугунную кошку. Она сидела в антикварной лавке на набережной и смотрела с очень загадочным видом. Нечего и говорить, что я купила ее и отвезла в Париж, где мой кот даже подошел к ней поприветствовать и был разочарован отсутствием реакции с ее стороны.
Близился новый День всех святых. Я пригласила Аиду к себе. К тому времени мы обе переехали и опять оказались в соседстве.
– Но откуда она у тебя! – вскричала она.
– Я же говорила: как ушла, так и придет.
И мы, две сумасшедшие, опять оказались на кладбище, где похоронены всякие замечательные люди – например, есть могила великого морепроходца, который погиб не во время кораблекрушения, а во время банальной аварии одного из первых поездов, который шел в Нант.
На сей раз мы оказались во всеоружии. Мы поставили кошку на шахматное надгробие, закамуфлировали ее какими-то кустиками, затем достали стеклянную банку, где был цемент, и бутылку с водой… В общем, мы закрепили цементом намертво кошку на могиле Алехина и вновь выпили ликера, и потом пошли на Монпарнас в кино. И это был очень мягкий и нежный день – День всех святых, когда мертвые, по слухам, бродят по кладбищенским аллеям, смешиваясь с посетителями… И мне было жаль чугунную кошку с вольной Атлантики, которая больше не сможет сбежать. С тех пор я туда больше не хожу – по двум причинам: страшно, что кошка опять ушла – и что она там осталась.
Осталось добавить только, что в Индии существовала особая игра в шахматы – игра после мата. Ее правила утеряны либо хранятся в тайне. Но мне кажется, что при такой игре можно все: например, устраивать из шахматных фигур хоровод, баюкать, бросаться ими друг в друга.
Вот и все, что нужно было вам рассказать. Быть может, стоило бы уничтожить начало, оставить лишь эту историю – либо все наоборот.
А игра после мата очень напоминает постмодернизм.
Скажи мне, Господи,
Что – там?
Что – дальше?
А. Басилова
– Для чего вы с собой чугунок берете? Чтобы в Израиле щи варить?
– Не-а, ананасы в шампанском квасить!
Диалог с эмигрантом на таможне
…Помню средневековую гравюру: плоский блин тверди земной накрыл стеклянный колпак тверди небесной. А на краю земной тверди, там где она смыкается с небесной, любознательный монах подобрался к краю земли, головой пробил стеклянный небесный купол, в дырку голову просунул, озирается: что там?
Вот и я, очертя голову, подобно многим, решаю проломить головою стеклянный купол, проникнуть «за»… И меня тогда, как и многих, настиг тревожный зов пустых небес, порыв к прорыву. И вот уж меня, подобно многим, все сильнее втягивает водоворот, выдувает прочь из разгерметизированной кабины…
В час отлета, перейдя Рубикон, в Шереметьево, я молча наблюдаю, как потрошат мой чемодан, щупают и шмонают шмотки на таможне, похожей в эту минуту на лавку тряпичника, сошедшего с ума.
С паникой помогает справляться белый кристаллический порошок, который я украдкой лизнула, проходя через турникет. Пузырек с белым порошком украдкой сунул мне кто-то из провожающих. Пузырек содержит субстанцию. Тайну его изготовления унес с собой в могилу Недопельник.
Недопельнику – звезде химфака МГУ – прочили блестящее будущее. Однако был он по своей сути не химик, а алхимик – составитель различных субстанций и эликсиров, в их числе «бродильный элемент Эвтерпы» – высочайшего качества самогон, который выгонял Недопельник из чистой любви к Великому Деланию. Нехватки средств у него не было. Его предки – «физики особого назначения» обитали в закрытом почтовом ящике в запретной зоне близ столицы, оставив отпрыску в полное распоряжение номенклатурное жилье в высотке на площади Восстания.
У Недопельника в гостиной на обеденном столе из палисандра высился бастион колб, реторт, мензурок, тиглей, похищенных с факультета. Все венчал изготовленный собственноручно монументальный самогонный аппарат. Стеклянный змеевик, извивавшийся вдоль элегантного корпуса-анклава, походил на стеклянный туннель с эскалаторами, извивавшийся по Центру современного искусства им. Жоржа Помпиду в Париже, куда порой отправлялись на конгрессы сверхатомные предки Недопельника.
Великое Делание Недопельника было кропотливым многоступенчатым процессом.
Вначале было сусло. Его Недопельник изготовлял из загадочных ингридиентов и субстанций (кажется, туда входил стиральный порошок «Новость») и затем прогонял сусло сквозь можжевеловый пресс. Когда же первая слеза стекала с наконечника шланга, автоматически включалась Токката Баха № 7 из проигрывателя, присоединенного к затейливо завитому змеевику.
Считалось, будто Недопельнику известна тайна изготовления элексира бессмертия и что патент у него купил Кремль.
И ходила байка в народе, будто однажды пробную партию элексира, производившегося в сверхсекретном секторе некоего ликеро-водочного номерного предприятия, по ошибке выбросили на винный прилавок в «Кишке»[28], перепутав с портвейном «777».
А утром наша компания дружными рядами устремилась в «Кишку» за опохмелом. Купили ящик дешевого пойла и весь выпили.
