Как-то вечером у ларька долго ошивался подросток. Он не смотрел на витрины и никого не ждал. Он смотрел на меня и мялся. Когда у ларька никого не осталось, он подошел к окошку, и заикаясь и стесняясь, спросил о том, что его так маяло. Парню было невтерпеж.
– Прямо здесь? – с юмором поинтересовалась я.
Он неуверенно кивнул. Я даже не разозлилась, потому что выглядел он безобидно, и было понятно, что у него и в самом деле серьезные проблемы. Я отказала, и он исчез.
Самыми опасными из покупателей становились не бичи, и даже не бандиты, а пацаны, которые возвращались с первой чеченской кампании. От стакана водки они сходили с ума. Все, кто не был ТАМ, были для них никем и ничем. Брызгая слюной, они совали голову в окошко ларька, требовали выпить, размахивали ножами, били окровавленными, изрезанными кулаками в прилавок. Эта истерика обычно заканчивалась тем, что их уводили друзья или увозил случайно подъехавший наряд милиции.
Мне было тяжелее других женщин-продавцов вот в каком плане: если другие женщины могли свести на нет практически любой конфликт улыбкой, шуткой, самим тоном голоса, то мне эта наука не давалась очень долго. Почему я должна улыбаться подонку, который матерно поносит меня и весь белый свет и готов прирезать первого попавшегося? Почему, почему я должна с ним шутить и заигрывать? Я понимала, что это необходимо чтобы выжить, однако все во мне восставало против такого поведения. Я стала применять такую тактику лишь тогда, когда сознательно восприняла улыбку как своеобразное оружие, которое может помочь в конфликте.
Мы долго уговаривали Сашу поставить хотя бы рацию, но ему было не до этого, он расширял свою маленькую империю, устанавливал еще три ларька. Вскоре произошел случай, после которого рация в ларьке появилась.
Это произошло в один из выходных, поздним вечером, около двенадцати. У ларька было очень много народу, несколько человек стояли у прилавка, кто-то рассматривал витрины, подвыпившая компания уютно расположилась под березками, припозднившаяся молодая пара с ребенком подошла купить шоколадку…
Я отстояла у прилавка весь вечер, и в полдвенадцатого меня сменил Ванечка. Я легла на лежанку, укрылась курткой и стала вслушиваться в звуки, доносящиеся с улицы. Вот подъехала машина, хлопнули дверцы, к ларьку подошли несколько человек. Если судить по голосам и звукам шагов, женщин среди них не было. А это означало одно – жди неприятностей. Хотя я и «держала ухо парусом», все же отвернулась к стенке. Может, пронесет? Понаезжают и отъедут подальше?
– Здорово, братела, – услышала я голос с гнильцой. – Че, Санек-то тут?
– Здорово, – в тон ему ответил Ванечка. – А че ему тут делать-то?
– Как же так, – не обращая внимания на его вопрос, продолжил говоривший. – Мы ведь с ним договаривались… В общем так, – тон вдруг стал сугубо деловым. – Я – Филя, Филя Черный, Саня должен был предупредить, давай, открывай.
– Не понял, – голос Ванечки стал напряженным. – Чего это я буду открывать тебе, я тебя не знаю, а Снетков мне насчет тебя ничего не говорил.
– Слушай, мне не до шуток, Санек должен был предупредить, что я заеду, и что ты мне оставишь ящик шампанского.
– Чего? – Ванечка поперхнулся.
Я села. Было похоже, что все это просто так не закончится.
– Как это чего? Я приезжаю, а ты говоришь, что ничего обо мне не знаешь. Ты че, братела, не въехал? Быстро открывай! Я сказал быстро!
– Ага, щ-щас!
Послышался удар в прилавок. Потом говоривший постарался просунуть руку в ларек и поймать Ванечку за рубаху. Ванечка проворно отклонился.
– Ты че, братела, Черного не знаешь? Да я же тебя встречу на улице, я тебя урою!
Ванечка покрылся красными пятнами. Я не осуждала его за страх, такое запросто могло произойти.
Снаружи послышалась возня, матерная брань, говорившего оттащили в сторону, и в окошко просунулась коротко стриженая, красная, круглая морда. Глаза на морде были бешеные, белые. Морда вдруг открыла страшную пасть и заорала благим матом. Этот вопль прозвучал в маленьком закутке ларька, как сирена. У меня все похолодело внизу живота.
– Тварь! – морда изо всей силы стукнулась лбом о прилавок. – Слышишь, тварь! Я тебя сейчас убивать буду, мразь, скотина, недоносок! Открывай дверь, придурок, открывай по-хорошему!
Ванечка попятился, хотя пятиться было, собственно говоря, некуда, разве что в мою сторону.
Снаружи снова послышалась возня, заплакал ребенок, кто-то пытался вразумить бешеную морду. Он бил кулаком в прилавок, тряс решетку. По лицу бежала кровь, но он не чувствовал этого. Может, он был обколотый, а может, пьян до бесчувствия.
– Кирилл, бля, успокойся! Ты че, в натуре? Совсем охренел? – от окошка его оттащили свои же.
По идее, перед нами разыгрывали всю ту же сценку про плохого и хорошего, но выглядело это настолько убедительно, что поверить в то, что это всего лишь розыгрыш, было трудно. Было слышно, как бешеная морда рвется к ларьку.
– Убью нах, перестреляю, как собак! Суки!
– Стой, Кирилл. Держи его, Серый. Да ты че бля, дерешься? Тут же все свои…
Ванечка у окошка сидел весь бледненький. Надо было что-то срочно предпринимать, пока этот бешеный не разбил витрину. Ладно, если он на этом остановится…
– Ваня, возьми у них какие-нибудь документы, перепишем данные. Потом их все равно найдут. Понял?
Надо отдать Ванечке должное: переспрашивать он не стал, сразу все понял.
– Слушай, у тебя что там, еще и девушка есть? – в окошко снова заглядывал первый.
– Напарница… Слушай, давай какой-нибудь документ. Запишу твою фамилию, если Саня тебя знает, то ни у тебя, ни у меня никаких проблем не будет.
– Ой, братела, да нет у меня никаких документов с собой.
– Нет документов – нет шампанского…. – не очень убедительно промямлил Ванечка.
– А, вот что-то нашел. Техпаспорт на машину пойдет?
Ванечка вопросительно посмотрел на меня. Я кивнула.
– Давай, – согласился он.
Мгновения растягивались в минуты. Ванечка повертел документы, полистал их, потом повернул документы другой стороной… Стало ясно, что со страху он не различает буквы.
– Да где же это, нах-х!.. Не могу найти…
Тут снаружи послышался новый вопль бешеной морды, еще чей-то крик.
– Держи его, Серый, держи!
И – выстрел. И резкий, срывающийся на визг, женский крик. Все, кто был у ларька, кинулись врассыпную, лишь слышался топот убегающих ног. Ванечка вздрогнул и выронил техпаспорт. У меня душа ушла в пятки. Раз витрина цела, значит, стреляли не в ларек.
Чем скорее все закончится, тем лучше, поняла я, подошла к окошку, отстранила Ванечку, подняла техпаспорт и взяла ручку. Села на ящик и перелистала техпаспорт. Физиономия в окошке оказалась на редкость смазливой. Парень смотрел на меня не то удивленно, не то заинтересованно.
– Ух ты, какая… – протянул он.
Я улыбнулась ему. Так как он был симпатичный, это оказалось нетрудно. Потом я быстро переписала данные, вернула парню техпаспорт и повернулась к Ванечке.
– Иван, тащи сюда шампанское. Подойди к двери, – сказала я парню. – Только ты, и никто больше.
Ванечка подтащил тяжелый ящик к дверям. Я открыла дверь. Парень сразу же шагнул в ларек, взял ящик, глянул на меня как-то странно и вышел. Я захлопнула дверь и перевела дух. Бандюки утихомирили бешеного, погрузились в тачку и отъехали.
– Я просто не мог найти фамилию, – оправдывался Ванечка. – Я техпаспорта в руках не держал, что ты хочешь…
– Помолчи… – попросила я его.
Меня трясло.
Утром пришлось объясняться с Сашей и Сергеем, когда они приехали за выручкой.
– Да у них пистолет был, – говорил Ванечка, убеждая хозяина, что мы ни в чем не виноваты.
– Ну и что? Ларек ведь закрыт? – логика Сергея была железной.
– Как это что?
– А так. Легли бы на пол, да и все. Что он внутрь стрелять будет, что ли? Зачем? До выручки и товара ведь все равно не доберется.
Я с сожалением посмотрела на Сергея. Спорить, как всегда, бесполезно. Ты начальник, я дурак… то есть, по-видимому, дура. Причем круглая.
Через пару дней Саша через «крышу» выяснил, что машина, данные которой я записала, не так давно продана неизвестным лицам.
– Их найдут? – спросила я Веронику.
– Не знаю, наверное.
Их нашли почти через месяц, когда я и думать забыла об этом случае. К ларьку вдруг подъехали две машины: голубенькая иномарка Саши и белый микроавтобус. Саша вошел в ларек, ткнул пальцем за плечо.
– Принимай ящик шампанского! Запишешь, как подтоварку.
Парней было четверо. Двое занесли в ларек ящик «Спуманте», двое встали у двери. Того, что разговаривал тогда со мной и с Ванечкой, среди них не было. Все четверо смотрели на меня с ненавистью, которая была почти осязаема. Меня даже удивила сила этого чувства. И это из-за ящика шампанского! Да это я их должна ненавидеть!
В этот момент я поняла, что передо мной отморозки, которые не остановятся ни перед чем. Может, они уже убили не одного человека. Озябнув от их взглядов, я записала «подтоварку» в журнал. Саша строго наблюдал за этим. Убедившись, что все сделано, он кивком отпустил парней. Они медленно вышли, унося свою ненависть с собой. Больше я их не видела.
