— Поди им объясни, поголовью безголовому, богословному, болезнетворному… Разговаривать на уровне: «Мы — умы, а вы — увы»? Куды!.. Близок локус… Вам — апоплексически предвидеть апокалипсис с блинами, а нам — вкушать…
— Эх, сынок, конус им в анус! Никакой вострый астральный рагин не спасет от москвалымских крупов… Мы еще поживем, это да. А они, ванье, — нет.
— Нам чего жалеть кого… Давно свое уже мы пайковое съели. И чужого ни пяди не оставили. Мы для ча избраны — а-а, не знаш, дрова горя, а вода не кипя… Чтоб одним остаться. Остальных — отсечь.
— Уединение и Откровение! В древности муку мололи примитивно, и лепешки получались с песчинками, с крупицами жерновов. Сколько веков уже мы жуем этот пресный хлеб с песком! А в Первом Буре в стены были вцементированы острые осколки щебня — чтобы не прислонялись.
— Но нужно же куда-то прийти, к чему-то прислониться — обрести БВР. Всегда было у нас много истории и мало географии. Вечно в закутке. Координаты с ноготок. Клочок от Чермного до Филистимского…
— Ось, бачь: «Пархи — оси истории». А наша киска Баст — тоже ось?
— Главная скрипка! Богиня-мурка! Осьмушка Вечности!
— Пархи издревле отложились от всего человечества, жизнь они себе избрали особую и с прочими людьми не делили ни застолий, ни возлияний, ни молитв, ни жертвоприношений. «Не соотнести сотню локтей с остротой перца», — внушают мидраши. В них же встречается идиома «пнул парашу». Разная ментальность, инейные сказки, свои зоны Оз…
— Зачем тебе остатний мир, вся эта малина? Она шухартит и даром путается под мозгами. Возьмутся десять разноязычных за полу парха и будут говорить: «Мы пойдем с тобою, ибо слышали, что с вами Бог». Та нах вы сдались!
— Поднимаясь по заветной лестнице, о восходящая душа, помни о сидящих на ступеньках паразитах — и не бери их с собой на себе!
— Они — излишни. Непархокопытны. Когда китовраса вели через Ерусалим, то перед ним ломали дома. Так что ж — мир для тебя важней Ерусалима?! Сломаем и мир, не сомневайся! Сунем лом в Бревнотаску!
— А мирок сам должен упасть к нашим ногам. Мы не завоевываем, а застываем в ожиданье — ибо милости хотим, а не жертвы.
— Ибо, ебо… Туба-риба-се! Сибаритство негожее… Жри поживу утром и вечерком ищи добычу, и ночью дели ложе — вот саулова рецептура!
— Знай базлай: «Ни сном ни духом ни рылом ни ухом ни рожей ни кожей ни молодицей прохожей — я не нарушу наружу таинство ложи!»
— Тьма покроет небо и мрак — народы, и зима прострется до концов земли… А мы себе воссияем!
— Есть такой термин — «свеча тьмы». Мы — она.
— Давно полетели мы в окошке и парим над миром, но плоскости все в пробоинах — вот и лезут нагло разные страннички с мерсиканьем из иного измерения — шестигранные гайки откручивать… Гои! Бои! Вонь войн с ними — удобрения со злением… Правила убоя…
— А по-вашему извиняться перед хлевелами прикажете?! «Апологию» сочинить?! Расшаркаться по струнке?! Мол, острупился ум?!
— Может, и гостюшка наш в кубовой келье чего-нито припишет кипяточком из москвалымского сказительства — пропевень о проросли мировой…
— Колымосква — как много в этом звяке!.. Какой простор для скулежа и жалоб! Вонизм основ! Вон из Колымосквы! Как будто в ейной есть покой! Опять и вновь! Зажеванный сипур, знакомая тмуна!
— Понимаете, Колымосква много лет лежит на антресолях нашего сознания, пылится — сложившаяся, слежавшаяся, этакая державка… И зима, забинтованная снегом — там же. Игрушки в вате.
— Посеяли дракона в себе — в смысле, потеряли, запихнули куда-то резиново, забыв… Не оставив ни корня, ни дупла…
— И тут приходит парнишка — однозвучный, союзный, и говорит — пожалуйста, отвяжи былое, забудь обиды, открой Шкаф, достань Книгу, подкинь обогрева. Самовар в номер! Подержи свечку! Подослали шкета…
— Ну, Кафедра, предположим… А они знают, сколько в проект «Теплая Стынь» фиников вбухано под сложный процент с оборота шнифера?!
— Да вынести Колымоскву в одну «калитку» — пусть потом на Кафедре комище, отмокая, расслаивают по голоценам навозным! На рать рефератов хватит! Там урывками такие братки хваткие, только что не в черных локонах…
— А то нас впутывают в свои опыты… Тоже роджеры!.. И что они думают, мы им на шканцах перебросим салфетку через руку — слшсс?.. Ща!
— Видел я, друзья, однажды на поверхности, когда вылез проанализировать — аразского мальчика, который ехал верхом на вислоухом, лупя того по тощему заду крепкой палкой. Вот вопрос — это необходимое условие движения, или животное и так само едет, а просто имеет место присущая аразам бестолковая жестокость? Надо ли подгонять мир палкой, горяча, или оставить все идти своим чередом? Погасить мир и зажечь новый или плюнуть и пойти спать? Почем знать…
— В рысь из грязи в грезы! Брысь из скучного арендованного мира! Ведь он не принадлежит нам, мы лишь временные жильцы. Жизнь на съем. А коли так, чего ж ты столь ревностно хлопочешь о чужом чулане, полном конного войска? Всадник, что ль, патриций? Ну, прорвет трубу, навалит снегу, отсыреет фатера — так это дело фатера, Отца, Мирового Яйца с Совечными. Дорого ко хридню, мерлихлюндия… Время пробежало, оно и я, хроносом махнуло — одни рудименты остались…
— Да, придут холода — упечь во льды, затихнет в корчах Колымосква, замрут стоны гибнущих и гибнуемых, и тогда мы появимся в небе летящей точкой с добычей — прообразом запятой «юд»!
— Обломать, глядь, чтоб сучья-то все эти с мира сшибить — тогды, пожалуй, своротило бы… Самое первое лекарство! А так на што оно то-ись которое ежели это колымосковичество? Умственность одна, перемогающаяся в несчастиях. Лыком шита, небом крыта, колышком подперта. Ярмо с гремушками. Ярлыки да эрлы. Ты бы хоть маленичко рассудил…
— Вернуться — значит вернуть. Снова взять в свои сны и нести за плечами это огромное заснеженное пространство с бесконечными дымовыми трубами — печи да угличи… И все наши просветленные писания о Лаге, Боге и Гершеле — грошовый зекамерон — сродни трудам трубочиста — как ни старайся, а все равно перемажешься. Серого не отмоешь!
— Все эта Колымосква — одна фантазия. И мы в Москвалыми — одна фантазия. Огласовки! Трёч в трёч — мефкировы ероглифы! Тебя ябет ерого горе?
— Да что там от Колымосквы осталось? Скокари да форточники? Кому шишку держать, когда мы откинулись?! Одна шелупонь портяночная — абреки, урюки, зауралы, косоглазая чукчань и чухна по мелочам… Петушня, прости, не знаю, как перевести…
— Как мы столько кишками обмотанными выдержали — непостижимо! Довелось пронести, хлебнуть — чачу пили, шурпу ели, нерпу носили, са светом спали, в акопах мерзли… Повсюду снег, по-тамошнему — белье. Слушайте, И., как там сейчас со снегом, туго?
— Заснул, что ли? И., вы чего там?
— Ты брось спать, ты головой шевели. Мозгуй, башка, кипу подарю!
— Плачет, кажется. Глаза прикрыл. Впечатлился.
— Ну, будет вам… Мы пошутили, не расстраивайтесь.
— Хотите бомбу — подумаем. Взвесим возможность.
— Ужо напишем им — черным огнем по белому огню! Кар-кар, холодно-холодно! Долбанем по сугробам!
— Постучим по коленкам. Ибо само наличие бомбы в тумбочке провоцирует древние психотические страхи, гля, и в состоянии разрушительного примитивного всемогущества, в лаг, вы одержимы желанием истребления себя и всего на свете, включая тех самых страхов.
— А бояться не надо — ни льда, ни хлада. Мир сильно инерсионен и склонен к прозелитанью. Зима зазябнет и ослабнет, ливанет по горбу фебом, пойдем на хедер буквочки ловить. Во фьорды Иордани!
— Да по мидрашам все отроду обречено и приговорено. Чего там точить карандаши, «крутить солнце», писать с востока на запад… Конец света — налево. Подумаешь, драма! Муниципия Колымосква, цепь округов с немеряным христарадиусом — не имеет будущности. Отребье в потребиловках, жаждущее очищенной… Худые Мостки… Страны Заката!
— А хай замерзнуть! Хлопы горят! Жили, жили и померли в один день… Чем плохо? А то растопим снега, так мабуть мабуль — и буль-буль, барахтайся в утопии…
— Суета, маета. Ам хай и Спас с ним! Мы тыркаемся, суем свой ключ, не можем попасть — а замка нет… У кого совета спросить? Может, по вертушке из витого рога звякнуть? Один длинный, три коротких, девять длинных. Да только Он не снимает трубку…
— По кругу в Колы — нести теплы?! Опять во мрак, а там в барак — хлебать марак? Выращивать мутации на плантации… Еще мороз морзянкою трещит — тире, тишма — смотри, слышь… Одна голова хорошо, а две — холодно…
— И рудники там с нашим удареньем… И золото той земли хорошее… Там, у болдох — бдолах и камень оникс!
— Зато, поди, падает утюгом культура-хитровка, скис синтаксис, глохнет язык — говенно и говняно не различают, «нахуй» вместе пишут, безгры… И не пошлешь могучим матюгом, а лишь пошлепаешь на кухню за очками… Лучше, знаете, слепое Ничто, чем золотое вчера!
