Вернусь в Газни. Мы вышли из вертолета, и у трапа нас встретили два солдатика. Они не произнесли ни слова. Просто смотрели на нас, ребят, которые прилетели из Союза. Из Союза, где остались все близкие, где другая жизнь, где Родина. У нас не было запланировано там никаких выступлений. Я вернулся в салон вертолета, взял гитару и мы начали петь. Потом начались анекдоты, потом подтянулись другие участники ансамбля. Подтянулись к месту импровизированного концерта еще солдаты. Я вернулся в вертолет. Вдруг началась стрельба…
– Интересно, это от восторга стреляют или хотят нас попугать, чтобы мы не задерживались в Газни? – пошутил я.
– Быстро улетаем, а то нас подобьют, – был вердикт командира вертушки.
Ребята мигом вернулись, и мы взлетели.
– Да, хорошей мишенью мы были вместе с вами и с вашим концертом, – подвел итог нашей общественной работы руководитель поездки.
Мы вернулись в Кабул, и последний концерт был у нас в этот день в авторемонтном полку. Концерт закончился, и встал вопрос, где ночевать… В гостинице, до которой нужно успеть доехать до комендантского часа, или в полку? Если бы знать, какие опасности таит езда в преддверии времени часа Х, даже в сопровождении БТР и нескольких автоматчиков, ответ был бы однозначным в пользу ночевки в полку. Но мы были еще нестреляными, боязнь показаться перетрусившими тоже мешала принять правильное решение. И мы поехали в Кабул.
У нас проводником, или сопровождающим, был капитан с Западной Украины. Ему до дембеля оставалось 10 дней, и он очень боялся (и не стеснялся об этом говорить), что в эти последние дни его подстрелят. Юра, так его звали, вошел в наш пазик и сразу лег на пол, обрадовав нас фразой, что сегодня мы попадем в передрягу. Наш худрук сел впереди, и его забаррикадировали басовой колонкой. Я сидел у прохода рядом с нашим конферансье Мишей Ереминым. Все затихли… И в этой зловещей тишине наша колонна тронулась в путь. Я обратил внимание, что мой сосед интуитивно пытается вписаться в проекцию латунной перегородки, на которой крепятся стекла в автобусе. Я хотел пошутить над Мишей, но поймал себя на том, что пытаюсь хэбэшную панамку покрепче натянуть себе на голову.
Прошло минут пять томительного ожидания, а потом началось… Мы услышали звук автоматной очереди и увидели трассу пуль, которые прошли перед носом автобуса. Солдаты, сопровождающие нас, выбив окна, открыли ответный огонь. Кто-то скомандовал: «Ложись!» Мы повалились в проход автобуса, где уже лежал наш капитан. Колонна двигалась со скоростью 20 километров в час, наверное, из соображений безопасности. Водитель наш, который продолжал сидеть за рулем и вести автобус, включил (по ошибке или от волнения) освещение в салоне и никак не мог его отключить. Самое интересное, страх сразу не накрыл, и все воспринималось как кино.
Отлично помню, как мы с Виктором Аникиенко накрыли собой Ирину Шачневу и как я спрашивал у нее, не дует ли ей снизу. Березин, которого зажала басовая колонка, не мог упасть к нам на дно автобуса. Серега проклинал бас, басиста и рок-н-ролл и говорил, как хорошо ездить на гастроли с певицей, поющей под рояль. Наверное, ответный огонь из нашего автобуса не дал возможности душманам вести прицельную стрельбу. Мы уцелели…
Утром в нашем автобусе мы нашли всего пару пулевых отверстий, а ночью, когда страх догнал, спасались от него водочкой. И уже никто не думал, сколько можно выручить на бутылку. Вопрос стоял так – жить или…
Или… Вариантов было много, и ни один не устраивал. Мы спели порядка восьми концертов в госпиталях. В госпиталях, где висят памятки «Осторожно! Холера», «Гепатит» и т. п. На концерт приходили как зацепившие какую-то заразу, так и легко– и тяжелораненые. Один раз в простыне принесли бойца, который потерял обе ноги. Его глаза кричали, как глаза пойманной птицы. Я этот взгляд никогда не забуду. А нам нужно было петь, и мы пели. Думаю, что пели, корректируя репертуар. Становились ли мы сильнее? Не знаю. Но то, что начали объемнее понимать жизнь, – да.
Попав в передрягу, возвращаясь из авторемонтного полка, мы почувствовали себя понюхавшими пороха солдатами. Гордились, что никто из артистов, побывавших до нас в Афгане, не рассказывал ни о чем подобном. Мы гордились собой, хотя гордиться было, собственно, нечем. У нас появилось ощущение, что мы попали на войну и мы с большей остротой воспринимали истории из уст ребят, которые ходили на боевые операции и которые теряли своих товарищей.
Меня поразили две истории, услышанные во время наших застолий. Первая даже не об «интернационализме», а просто о человеческих ценностях, которые вдруг обретают на войне какой-то новый смысл. Рассказ был о парнях, что после боя вернулись за телами двух своих товарищей, оставшихся лежать на ничейной территории. Вернулись, понимая, что рискуют своей жизнью. Вернулись, чтобы душманы не надругались над телами. Они их вытащили, но не досчитались еще двоих. Причем в составе этой группы были и русские, и латыши, и армяне, и казахи. Вот так…
Вторая история о том, как война ломает людей. В один из дней нам показали, что умеют парни из группы быстрого реагирования, в общем, спецназ. В дальнейшем в России я много раз видел подобные шоу, когда ладонью ломают доски, когда об голову разбивают кирпичи. Думаю, что мы видели одно из первых подобных выступлений. Оно произвело впечатление. Потом я разговорился с командиром этого полка. Кстати, в Афгане я совершенно не увидел дедовщины. Отношения между командирами и подчиненными были в высшей степени уважительными. Ощущение того, что завтра в бою придется сражаться бок о бок, очень сильно повышало градус взаимного доверия, доверия к человеку, который, возможно, завтра прикроет тебя. И вот такое экспресс-интервью с полковником, командовавшим этими ребятами:
– Какая выучка у парней!
– Да, они все время в движении, как ртуть. Поэтому потери в этом полку минимальны. Даже с оружием против них, безоружных, мало шансов на победу.
– А что их ждет на гражданке?
– К сожалению, 80% вернувшихся домой не находят себя в мирной жизни. Большинство из них в итоге оказываются в тюрьме.
– Почему?
– Начитают пить, потому что не вписываются в мирную жизнь, а стало быть, неадекватно воспринимают действительность. Очень часто, оказавшись в каком-либо клубе, выпив, не успев включить голову, часто, на уровне инстинкта, вырубают «мирных» жителей, которые и не думали проявлять агрессию по отношению к ним.
Еще одна встреча, которая потом переросла в дружбу. Женя Крылов, летчик, который был пилотом Бабрака Кармаля – лидера того еще Афганистана.
– Я ждал в каждом полете, что меня собьют, либо взорвут самолет, предварительно заминировав его. Поэтому пью, чтобы не дрожали руки, – сказал мне однажды Крылов.
Познакомились с ним на посиделках в офицерском модуле. Женя был под впечатлением от моих песнопений и в директивной форме сказал, что я сегодня сплю у него. Пошли в его комнату. Командир заявил, что завтра в шесть утра он покажет мне Кабул из кабины самолета. Я, как мог, отбивался от этой идеи, настаивал, что он устал. Но упертость Жени не знала пределов. Сказав: «Утро вечера мудренее», я начал раздеваться. Вдруг мой новый друг достал пистолет, снял его с предохранителя и протянул мне. Я, как Кислярский из «12 стульев», сказал:
– Не надо парабеллума.
– Надо.
– Зачем?
– Пойми, это оружие для того, чтобы застрелиться, если будут брать в плен.
– А-а-а.
И грустно взглянув на Женю, я положил пистолет под подушку. Слава Богу, утром Женя не проснулся к началу экскурсии, и я в итоге сэкономил немного авиационного керосина.
Но с этого дня Женя курировал меня, пока я был в Кабуле.
Однажды, уже в Москве, когда я, как герой на отдыхе, рассказывал о том, как мы попали в засаду после концерта в автополку, Женя вдруг сказал, что опасность этого обстрела, по сравнению с тем, как мы ездили в гости к командиру «Каскада» Михаилу Филипповичу после концерта в советском посольстве в Кабуле, – ничего. Солдаты «Каскада» охраняли наше посольство, поэтому Михаил Филиппович был большим засекреченным чином.
Дело было так… Отпели мы концерт, откушали яств посольских. Побеседовали с послом и его женой (ну, очень хотелось назвать ее послихой), приятной женщиной. Рассказали нам, как они, в общем, мирные жители, переживают регулярные нападения боевиков. Выяснилось, что все женщины и дети во время боя отсиживались в туалете!!! Три фундаментальные стены защищали их от прямого попадания.
А потом Михал Филиппыч пригласил нас – Женю Крылова, Лешу Шачнева, Витю Аникиенко и меня – к себе в гости. Я думаю, что инициатором этой вечеринки был Женя. И мы за 15 минут до комендантского часа рванули на виллу Михал Филиппыча. Где-то в полукилометре шел бой, но спокойствие двух командиров производило нужное впечатление. Мы беззаботно травили анекдоты. И, не испытывая никакого страха, приехали к месту жительства Миши. Вилла была большая, об одиннадцати комнатах. Женя повел меня на экскурсию. Он хотел меня «убить», пусть не утренним видом Кабула, так виллой командира «Каскада». «Тайным оружием» Жени было посещение санузла. Мы были на войне дней пять и еще не успели отвыкнуть от теплых клозетов. Женя же, когда мы вошли в совмещенный санузел, замер, ожидая от меня восторгов. Наверное, я бы ему подыграл, но я не понял, как я должен себя вести около унитаза.
