Когда первая волна парализующих чувств схлынула, мэр поинтересовался параметрами свалившегося на город счастья. Метры долго переводили в футы, и когда тонны рассыпались на фунты и стоуны, из углов послышался портовый жаргон, крепкий и шершавый, как пеньковый трос.
Благодаря ностальгическим умам, влекомым к описаниям сельских идиллий, мы все теоретически знакомы с курицей, квохчущей над снесенным яйцом. На лестнице эволюции это прямой предок художника, демонстрирующего миру свое творение. Переводчицей при курице, в смысле художнике, выступала крупная броская блондинка, каких кавказцы особенно ценят за все выдающееся, что есть в человечестве. Она обаятельно гундела и обрубала на оксфордском наречии, а скульптор самозабвенно частил и захлебывался, уснащая ликующий русский грузинскими интонациями. – И вдруг влюбленный дуэт стал напоминать Гитлера с Геббельсом, завоевавших беззащитную Англию и надругавшихся над ее историей, культурой и внешним обликом.
Потому что Гулливер был больше всего похож на мрачное пророчество атомной войны. Что-то огромное и перепутанное угрожающе вздымалось из воды к небу. В центре рваных металлических переплетений, среди обломков и огрызков балок, тросов, пушек и парусов, разметанных и вновь слепленных етицкой силой, запуталась депрессивная фигурка с гранатометом в руке.
– А зачем гранатомет? – подавленно спросил мэр.
– Это рулон с картой, – огрызнулся скульптор.
– Ну надо же… – удивился пресс-секретарь. – А по виду и не скажешь…
Вооруженный до зубов Советский Союз только что развалился, и призрак Империи Зла удалялся от берегов. Сюжет с троянским конем положил свою тень на беззащитный пейзаж, угрожаемый бесплатной мондулой. Данайцы некогда смастерили свою скульптурку большой подарочной мощи тоже в стиле монументализма. Исторический переход от реализма в искусстве к постмодернизму усугублял неприятное впечатление. Словно неживой антигуманный умысел скрутил металл гигантской композиции, распространяя кругом страх и ожидание конца света. Словно СССР, лопнув, разбрасывал по миру смертоносные споры нечеловеческих форм жизни.
Все долго смотрели на картину напасти. Лицо мэра, красное от виски и сизое от портвейна, сделалось самоотверженно-гордым и выразило напряжение Битвы за Англию. Сирены тревог взвыли в его исторической памяти.
– Найн! – почему-то по-немецки, повинуясь прихоти подсознания, сказал мэр. – Гитлер капут! – добавил он, повеселел и подмигнул своей компании. – Мы не можем принять такой дар. Нет. У нас свои законы. Мы должны сначала провести голосование в муниципалитете. Он рассмотрит экспертное заключение комиссии. До каникул собрать ее уже не успеем… Возможно, в будущем году…
Что характерно: первоначальная кабинетная миниатюра муниципалитету понравилась! Но ее же изображение в масштабе Парка Юрского периода привело к исполнению гордого старого гимна:
Никогда, никогда, никогда
англичанин не будет рабом!
Англичане отличаются стойкостью. Бристоль оправился от шока и скорей забыл о страшном сюрпризе.
Излишне говорить о расстройстве автора. Но – все, что не убивает, закаляет.
– Ничего, – сказал скульптор. – А Гулливеру было легко? А кому легко? Парш-шивая Англия… бывшая, панымаиш, великая империя. Что вы хотите? – масштаб утерян! Не тот уже масштаб!..
Закал его жизнью был долог и тверд.
Масштаб оказался словом ключевым. Близилось пятисотлетие открытия Америки.
– Ты помог мне, – сказал скульптор. – Я помогу тебе.
Его перманентный диалог с Гулливером носил по преимуществу морально-философский характер. Так говорят с далеким другом, своим вторым я.
– Домой не пустили! – плевал скульптор. – Вот – люди!.. Ничего. Ты открыл Новый Свет. Много раз! Там твоя слава! Там твое место!
Незамедлительно вслед за чем известил муниципалитет города Нью-Йорка, что специально для него, в честь и ознаменование великого полутысячелетнего юбилея Нового Света, эпохальной вехи американской цивилизации, он изготовил в дар – достойную грандиозного города статую Колумба. Хай кволити. Кинг сайз.
– Главное – что ты есть, – сказал скульптор Гулливеру. – Имя – не главное. Мы оба знаем: ты – это ты!
Торжества ломились неимоверные. Континент гулял. Латиносы тянули одеяло на себя: испанцы пионеры! Индейцы вякали об угнетении. Денег летело немерено. Америка предъявляла миру хозяйский разворот.
Скульптор явился в кипение подготовки торжеств и очаровал всех своим миниатюрным вариантом. Взмах волшебной руки – и хозяевам дали ознакомиться со своим будущим.
Наступила отрезвляющая пауза.
При входе в нью-йоркскую гавань, на фоне сияющих и взлетающих небоскребов Манхеттена, в непосредственной близости от священной Статуи Свободы торжествовал исполинский Человек-Паук.
Назначение Гулливера Колумбом нисколько не отразилось на его внешности. Он не проходил фэйс-контроль на конкурс красоты. Если скульптуру иногда уподобляют застывшей музыке, то это был обреченный вопль музыкальной фабрики, сокрушаемой гусеницами тракторной колонны. Это была великая антиутопия, внушающая отвращение к смыслу жизни.
– Это надо было поставить посреди Алькатраса, – нарушил общее молчание мэр.
– Почему Алькатраса? – с неиссякаемым добродушием спросил скульптор.
– Чтобы преступники постоянно видели свою сущность и страдали.
Подготовленный к эстетической дискуссии скульптор приступил к объяснениям. Но мэром Нью-Йорка был тогда великий Рудольфо Джулиани, и гомерический замысел злокозненного мецената был пресечен в корне. Джулиани отпилил зубы и когти мафии, Джулиани сделал 42-ю стрит безопасным променадом, Джулиани превратил Нью-Йорк в город без преступности и коррупции, Джулиани не дал денег на выставку «современного искусства», язвительно отрезав: «НЕ искусство – это то, что я тоже запросто могу». И ловкий русский ваятель, напоминавший видом крестного отца сицилийской семьи отчаюг, был ласково развернут в сторону международного аэропорта Джи Эф Кей.
– Ваш гений обладает огромной впечатляющей силой, – любезно и лестно напутствовал Джулиани гостя. – Но городские власти обязаны заботиться о здоровье граждан, муниципальный бюджет разорится, выплачивая компенсации беременным женщинам, у которых может случиться выкидыш при виде этого конкистадора.
Скульптор прикусил язык. Скорость распространения информации, либо буквальность ее совпадения, заморозила соображение. К тому времени в Москве, на Тишинской площади, уже громоздилась монументально-комбинированная скульптура его работы, и злые языки предостерегали, что беременные женщины должны выбирать другие маршруты движения – на всякий случай, именно остерегаясь выкидыша при виде жутковатого и нелепого монстра.
Короче. Горцы – упрямые люди. Грузины – горцы. А Америка – морская держава. И выходит двумя длинными береговыми линиями на два великих океана. Атлантический и Тихий. Колумб, адмирал Моря-Океана и вечный скиталец, искал приюта в тихих гаванях Бостона, Филадельфии и Нью-Орлеана. Затем он повторил вдобавок к собственному подвигу бессмертное деяние Нуньеса де Бальбоа, пересек материк и постучал в Золотые Ворота Сан-Франциско.
Были когда-то у Маршака стихи про недобрую страну буржуев Америку:
Старый швейцар затворяет подъезд:
– Нет, – говорит он, – в Америке мест!
Если бы Колумба так встретили в Америке пятьсот лет назад, там бы и поныне индейцы ездили верхом на ламах и срезали друг с друга скальпы каменными ножами.
Интересно, как земные судьбы реинкарнируются в посмертной мифологии.
У успеха много отцов, а матерей еще больше. Шесть городов Италии и Испании оспаривают честь быть малой родиной Колумба. Вы уже все поняли.
Генуя отреагировала мгновенно, что не на всякой родине и не всякий памятник нужно втыкать. Ответы последующих намеченных жертв не изобиловали разнообразием. Ваша любовь оценена и взаимна, но то, чего вы добиваетесь, позволить нельзя. О нет, вы не всунете символ вашей любви в центр моего пейзажа.
Колумб отбывал в первое трансатлантическое плавание из порта Палос-де-ла-Фронтера. С веками городишко впал в полное ничтожество, и сегодня в его гавани едва ли стоит ставить матрешку. А еще рядом расположился знаменитый город и порт Кадис, но в качестве обрамления для титанического шедевра и он беден, глух и малолюден…
В долгах, в цепях, на соломе, без чести и славы закончил свой путь настоящий Колумб. Испания вообще бедная и несговорчивая страна. Со времен инквизиции не понимала она своего счастья.
И тут подходит пятисотлетие первого плавания в Индию, совершенного великим первооткрывателем и путешественником Васко да Гамой! Фигура в исторических святцах вполне колумбовского масштаба. Та Эпоха Великих Географических открытий была вообще густа и полна натур одна другой круче.
