– Великим людям это не нужно. А где же великих нынче взять? – Авторитет продолжал глумиться. – Мелюзга одна. А мелюзга поклонение и заискивание очень любит. Они для этого и лезут во власть, а не для того, чтобы о ваших протекающих крышах и лопнувших канализациях думать. Не знала?
– Ну и не надо мне ничего! – фыркнула Маринка, в конце концов. – Никто ничего не может! Я бы сама этот ремонт сделала, но мне лист шифера не затащить на крышу. Я уже пробовала.
– Что же, у тебя и шифер уже есть? Где украла?
– Я его со своего сарая на огороде сняла. Сарай-то у меня сгнил совсем, а шифер остался. Два листа уже какие-то пьянчуги стащили и пропили. Вот я и хочу успеть хотя бы крышу в библиотеке отремонтировать, пока остальное не унесли. Скажите, неужели у меня такие уж непомерные требования? Неужели ликвидировать последствия какого-нибудь землетрясения на наши русские деньги за тысячи вёрст от России легче? Я же не новое здание для библиотеки прошу. Я в своей избушке на курьих ножках уже много лет работаю и другой избушки мне не надо.
– Тоже мне Баба-Яга выискалась, – усмехнулся Авторитет.
– Так обратите хоть Вы внимание на недостойные слои общества, на проблемы представителей низших классов. Для Вас-то это даже не деньги, Константин Николаевич. Вы же сами это прекрасно знаете. Вы же ровным счётом ничего не потеряете. Для Вас это даже не копейки, а гроши.
– Не умничай, ребёнок. Вот брат твой приедет из отпуска на следующей неделе, с ним и говори на предмет ремонта своей крыши, – он заглянул в нашу петицию и сменил тему разговора: – А чего же так мало подписей?
– Нас мало, но мы в тельняшках…
– Слушай, у тебя манеры, как у пацана какого-то! Где ты таких выражений нахваталась? Не люблю, когда бабы под портовых грузчиков косят. И потом, мне-то какое дело до парка этого? – он облокотился на свою машину. – Я вообще лес люблю, а парк – это слишком цивилизованно. В лесу заберёшься в какие-нибудь дебри, где деревья похожи на застывших чудовищ из сказки, и ощущаешь себя человеком древнего мира, где нет ни времени, ни признаков эпохи…
– Вот наш Арнольд Тимофеевич скоро и до леса доберётся, будут Вам дебри.
– Ну, это вряд ли. Лес – мой.
– Да вы все просто боитесь мэра нашего! – выпалила Марина и осеклась: Авторитету такое утверждение могло очень не понравиться.
– К-кто это боится мэра-пэра вашего? – спросил он шёпотом, грозно склонившись над ней, как огромный утёс над маленьким деревцем.
Хорошее настроение его вмиг улетучилось, и было видно, что он аж побелел от злости.
– Да все, – проверещала она, сжавшись, как нашкодивший щенок, а я начинаю думать, что сейчас прольётся чья-то кровь…
– Кто «все»? Я?! Ты у меня когда-нибудь договоришься, хранительница фолиантов! Ну-ка, дай мне вашу петицию-репетицию, – он выдернул у Маринки из рук листок с подписями, достал из внутреннего кармана авторучку, вывел седьмым номером: «Волков К. Н., ул. Лесная, дом № такой-то» и поставил роспись с зигзагообразным энергичным росчерком. Потом сказал своим людям в машине сделать то же самое.
По другой стороне улицы шла мать Лёхи-Примуса, несла две огромные сумки пирожков для буфета на станции.
– Мария Игнатьевна, подойдите к нам, пожалуйста, – вежливо пригласил её Авторитет и, когда она подошла, протянул ей петицию: – Подпишитесь в защиту парка, будьте так любезны.
– А, ну, можно и подписаться, чего же не подписаться-то, – забормотала она, неловко приспосабливая в деформированных от таскания тяжёлых сумок пальцах авторучку, и поставила подпись уже десятым номером.
Авторитет определённо мог бы успешно работать в какой-нибудь общественной организации! Вдруг в поле его зрения попал Вадька Дрыгунов, который трюхал куда-то с завязанной в узел железкой на плече. Он после инцидента с опозданием электрички так и ходил с отрезанной спиралью из уголка по всей округе, как мастер ходит и показывает всем образцы своих изделий. Некоторым до того надоел, что они эту спираль выкрали и утопили в реке. Он её искал, нырял, даже простудился, но так и не нашёл. Зато какую-то другую железяку умудрился оторвать у железнодорожного моста и завязать в узел. Даже разогревал её на костре, чтобы она лучше гнулась, ладони сжёг. Теперь с утра до позднего вечера не знал покоя: ходил и хвалился. Кто-то из дружков усомнился, что Вадька сам гнул железо, посмеялся над ним, и тот ему за такое кощунство пять рёбер своей завязанной в узел железкой сломал.
– Вечный призывник Дрыгунов, – окликнул его Авторитет. – Ну-ка, подь сюды.
– Я?!
Вадька, как увидел Авторитета, сразу решил, что злодейка Валерьяновна донесла-таки о его «подвигах» на детской площадке, и его самого сейчас будут завязывать в спираль или узел. Он выронил свою железяку, попятился назад и забормотал:
– Ка-кас-кан-кастин Ни-ник-никлалаич, я больше не бу-уду-у! Я… мы… я не один был… Санька был и Вовка. Мы только с горки прокатились и всё. Я больше в детский сад никогда ни ногой… ни-ни! Мы… они только петушка хотели отломать, а он… а я…
Авторитет знать не знал, да и знать не желал про то, что кто-то имел намерение раздолбать детскую площадку в саду, благоустройству которой способствовала его жена. Поэтому ничего не понял из бессвязного потока сознания Вадьки и, в конце концов, рявкнул на него:
– Какого петушка? Какой тебе детский сад?! Тебе уже давно пора институт заканчивать, дубина, а не в детский сад ходить! Нанюхаются клея с утра, а потом бредят весь день. Брысь отсюда, токсикоз ходячий!
Вадька, ещё не веря своему счастью, побежал сначала в одну сторону, потом в другую, вспомнил о железке, подскочил к ней, подхватил, с рыси перешёл в галоп и карьером, карьером от греха подальше!
– Константин Николаевич, ну не сердитесь Вы так! – дёргает Авторитета за рукав Маринка. – Я пошутила, я больше не буду. Честное слово.
– Ещё раз так пошутишь, я тебе язык отрежу и своим волкам скормлю, и никакой брат тебе не поможет. Поняла? – совершенно спокойно и холодно говорит Авторитет.
– Угу, – она испуганно гладит его по рукаву, словно бы желая успокоить эту внезапно разбушевавшуюся стихию гнева.
– Не «угу», а так точно! – отдёргивает он руку.
– Так точно.
– Всё. Обе кругом марш! – скомандовал он, и мы пошли к станции, а Авторитет укатил в сторону своей Лесной улицы.
– Удивляюсь, как он тебя ещё не придушил! – злюсь я на глупую выходку Марины. – Чего тебя дёрнуло с ним сцепиться?
– Ничего он мне не сделает. Ему жена не позволит нас обижать, – нервно смеётся Марина и начинает ворчать: – Но ремонта крыши мне теперь не видать, как своих ушей. Чёрт, ещё и петицию нашу испортил… Как с ней теперь поедешь? Расписался! Как узнают – кто, так страшно подумать, что будет!
– Ты сама сказала: распишитесь. Тебя вечно кто-то за язык тянет, когда не надо!
– Я же в шутку. Я думала, что он откажется, а он намахал тут… Придётся по новой подписи собирать.
И мы пошли по новой. Но сначала зашли в буфет на станцию, чтобы съесть по пирожку с чаем, подкрепиться перед новым хождением по мукам. Но нам встретилась рыдающая Мария Игнатьевна со своими баулами.
– Вы представляете, не взяли у меня мои пирожки-ы-ы!
– Почему?
– В одном битое стекло нашли-ы-ы. Это всё Лёха, подлец такой! Я ему вчера денег не дала на выпивку, вот он и отомстил: в начинку стекло подсунул, идиот. Ведь идиот, каких поискать! Я ещё думаю, куда банка литровая пропала, а он её разбил и в пироги добавил. Буфетчица их всегда пробует первым делом, разломила, а там – стекло. А если бы не заметила?.. Я бы дала этому ироду денег, кабы они были, да где же я их найду?! До пенсии ещё три недели жить. Сегодня бы пирожки сдала, и были б деньги, а он, придурок, всю партию испоганил. Вот есть ум у мужика или нет? Если теперь в буфете откажутся мои пироги брать, как я буду жить на одну пенсию-у-у? Хоть бы киллера какого нанять, чтобы прибил этого гада! Всю душу мне вымотал, скотина, у-у-у! – она вдруг поняла, что слезами горю не поможешь, и уже бес слёз добавила с яростью: – Ведь сорок лет дубине, а ума всё нет. Авторитет его моложе, а сколько уже достиг в жизни. Мать свою не бьёт и пенсию у неё не ворует. Его-то мать так баулы не таскает, каждую копейку не считает. Даже корову давно продала за ненадобностью. Живёт как царица: в отдельном доме с газом и отоплением. Внуки какие у неё славные, невестка заботливая – ведь дал же Бог бабе такого сына! А мой тут голубя подстрелил из рогатки, домой принёс и хвалится: «А ты говорила, что я не могу ничего в дом принести! А я мясо принёс, почти целая курица, хоть суп вари». И жалко его, дурня, и сил уже нет на своём горбу тащить, – и она опять заревела.
Мы не знали, что сказать. Приуныли, что нам не придётся отведать вкусных пирожков, и это сказалось на нашей работе: никто не согласился подписывать нашу петицию. Но мы до того отупели, что чуть самому мэру не предложили поставить подпись в защиту парка. Идём и видим: Варвара едет на велосипеде домой, а вокруг неё, тоже на велосипеде, какой-то интересный мужчина кружит. Кто ж это такой, думаем, моложавый. Уж хотели ему предложить подпись поставить, смотрим, а это ж наш Арнольд Тимофеевич! Мы-то привыкли, что он всё время в джипе от людей прячется, а тут такие пируэты на велосипеде около Варьки выписывает! И так они увлечённо при этом о чём-то беседовали друг с другом, что мимо нас проехали и даже не заметили. Ну, дела! Мы постояли с разинутыми ртами, а потом я Маринке говорю:
