Это был прозрачный день осенний, тихий-тихий, очень светлый день. Было сразу ясно – воскресенье… Что ещё сказать? Трень-брень, трень-брень.
После завтрака я решила пойти в библиотеку к Маринке, чтобы договориться, как завтра поедем в комитет по охране окружающей среды. Библиотека по воскресеньям работала, чтобы работающие и учащиеся читатели могли спокойно сдать книги, зато в понедельник была выходной.
Прихожу, а там никого нет. Только Василий Филиппович сидит на крылечке и перелистывает книгу «Два капитана».
– А где все?
– Вот книга, так книга, – не отвечает он на мой вопрос. – Это не то, что вы, женщины, читаете всякую ерунду про амуры да синекуры! Чтоб я когда вам поддался – да ни за что. Врагу не сдаётся наш грозный «Варяг»…
– Где Маринка-то?
– Побежали все к Мэрии, и эта туда же! Я иду, значит, книгу ей сдать в срок, а она ускакала на Арнольда поглазеть. Как будто никогда его не видела!
– Чего на него глазеть? Что с ним случилось-то?
– Я откуда знаю! Забирают его от нас.
– Куда?
– А ты и не в курсах! Это ещё вчера вечером известно стало, пока вы со своей дурацкой петицией бегали по всей округе. В Райцентр его забирают. В тамошнюю Администрацию на какую-то хорошую должность. А где ему плохая должность? Он везде хорошо устроится. Он ведь, как детскую площадку у детсада отделал, якобы, – Василий Филиппович повертел рукой, словно вкручивал воображаемую лампу накаливания в патрон, – так на него вышестоящее руководство сразу и обратило внимание. Дескать, такой трудяга и скромняга, что надо бы его повысить и вообще как-то наградить! Дескать, такие люди как раз нужны в Райцентре, а то там сплошное равнодушие и косность по отношению к рядовым гражданам. А наш Арнольд это болото, стало быть, расшевелит своим примером самоотверженного участия и сочувствия… Тьфу!
– Как же мы без мэра?
– Так нового какого-нибудь лоботряса пришлют. Мало их, что ли, на Руси? Таких у нас никогда мало не бывает.
– Ничего себе!
– Так-то.
Я иду к Мэрии, а там счастливый и растерянный Арнольд Тимофеевич уже произносит наспех сочинённую прощальную речь. Бабы растроганно хлопают глазами, мужики ухмыляются, а Варвара горько плачет, уткнувшись экс-мэру в плечо:
– Не уезжайте! Я без Вас буду очень скучать, у-у-у…
– Так поехали со мной, глупая. Чего ты так ревёшь, словно меня на войну отправляют? Поехали, а?
– Я не могу-у-у. У меня здесь огород и дети-и-и. Пятьдесят один человек.
– Как пятьдесят один? Ты же раньше говорила, что шестьдесят три.
– В этом году в школу двенадцать человек пошло, у-у-у. А теперь вот и Вы куда-то уезжаете, у-у-у, ы-ы-ы…
– Поехали со мной! А то у тебя в этом году двенадцать человек в школу ушли, в следующем ещё столько же пойдёт…
– Нет, в следующем пятнадцать человек пойдёт, – Варька хлюпнула носом.
– Ну вот! Так совсем одна и останешься. И я там один буду, как дурак.
– Варвара Евдокимовна, не уезжайте! – захныкали тут же несколько Варвариных воспитанников.
Я увидела Маринку и сказала, что её дожидается Василий Филиппович.
– Арнольд Тимофеевич, – с решительным видом спросила она экс-мэра, отчего все плакальщики затихли. – А парк?
– Чего парк-то?
– Вы же собирались его рубить.
– Когда это я собирался его рубить?
– Нет, Вы нам точно скажите, а то мне некогда тут стоять: меня читатель ждёт.
– Да, – поддержала её учительница биологии. – Мы уже собрались в районный экологический комитет ехать.
– Вам всё время нечем заняться! Нашли бы себе му… Не собираюсь я рубить ваш парк! Новый мэр к вам прибудет, вот с ним и обсуждайте этот вопрос.
– А кого к нам пришлют? Молоденького, да? Хорошенького? Когда? Куда? Откуда? – посыпались главные женские вопросы со всех сторон.
– Ага, щас вам молоденького да хорошенького! – усмехнулся Лёха-Примус. – Какого-нибудь пенсионера с подагрой пусть нам дадут, чтобы не отвлекался от работы.
Арнольд Тимофеевич пожимал плечами, так как в самом деле не знал, кто прибудет на его место. Ему было и радостно, и грустно от случившегося. Радостно, потому что он, как человек любящий перемены, уже много лет мечтал хоть о каком-нибудь повышении. И грустно, потому что за столько лет работы и жизни в нашем городе он, как пересаженное молодое дерево, невольно прирос к этой земле. А теперь в его возрасте пересадка крайне трудна, и нет никакой гарантии, что на новом месте прирастёшь и приживёшься. К тому же, тут он был если не первым, то уж точно не последним парнем на деревне. А там он станет ещё неизвестно каким по счёту.
Собравшихся проводить его людей тоже терзали противоречивые чувства. С одной стороны, находясь у власти города, мэр сделал не так и много. Грубо говоря, совсем ничего. Но ведь с людьми власти на Руси это сплошь и рядом случается. С другой, он за столько лет уже отстроился, накопил себе на безбедную старость, и вот-вот только начал предпринимать какие-то действия по благоустройству города, а его тут же забирают, словно где-то наблюдается недостача в чиновниках средней руки. Все изучили его повадки и методы воздействия на него, привыкли к нему, как к старой и хорошо знакомой пользователям операционной системе, а теперь пришлют какую-то совершенно новую версию мэра, которую надо будет изучать с нуля со всеми её программами и приложениями. Приедет кто-то незнакомый и чужой, да пока освоится, пока обживётся и отстроится, пока прирастёт, пока люди к нему присмотрятся, опять пройдёт целый век.
– Ну, бывайте, – сказал экс-мэр, как обычно говорят в таких случаях. – Не поминайте лихом.
– Ладно, Вы нас там тоже не забывайте, – ответили ему в том же духе. – Приезжайте. Иногда.
Он уехал и поначалу частенько приезжал, потому что ему надо было улаживать дела с продажей недвижимости. Свой дом он продал какому-то чиновнику из Газпрома и наконец-таки расплатился с Авторитетом по долгам и процентам. Варвара решилась было ехать к нему в Райцентр, но тут к экс-мэру вернулась беглая жена и потребовала компенсации за моральный и физический ущерб. Арнольд Тимофеевич заметался. В конце концов выяснилось, что на него в районной администрации уже «положила глаз» какая-то серьёзная дама среднего возраста и больших возможностей. За большие отступные он развёлся с женой-перебежчицей и женился на этой даме. А Варя через положенные девять месяцев родила здорового мальчонку. Родила она на удивление довольно-таки легко, хотя врачи и ругались, что вот досидят до сорока лет, старые дуры, а потом бегут рожать. Но Варвара не чувствовала ни обиды, ни вины, ни страха. Главное, что теперь у неё был ребёнок от любимого человека, и жизнь наполнилась новым смыслом. Мы с девчонками скинулись и купили коляску, а жена Авторитета прислала новую детскую кроватку и две большие сумки одежды для новорожденного.
Вот Виктория Васильевна на экс-мэра очень рассердилась, что он так поступил с доверчивой и наивной бабой-дурой.
– Уж ладно бы, – выговаривала она экс-мужу, – какую наглую шлюху обманул, а Варька-то в своём детском садике где может научиться такой виртуозной стервозности, какая тебе в бабье нравится? Втрескалась в тебя по уши и совершенно утратила способность соображать, а ты и воспользовался!
– Да ничего я не воспользовался! – оправдывался Арнольд Тимофеевич. – Она сама… первая предложила. Ей ведь лет уже о-го-го сколько, а ни мужа, ни детей – любому рада будет…
Но из-за таких слов Виктория Васильевна ещё больше осерчала и перестала пускать Арнольда Тимофеевича к себе домой, когда он в очередной раз приезжал к ней поплакаться на своё горькое житьё-бытьё с новой женой. Поэтому теперь он ходил с этой миссией к Варваре. Она его жалела и кормила любимым борщом. Он ей врал, что она самая лучшая, что она даже слишком хороша для него. Да, он не с ней. Но по-настоящему любит только её – то есть всё то, что раньше врал Виктории Васильевне и всем прочим своим жёнам. Варя это знала, но его не разоблачала, потому что человек – это всё одно, что дерево: если вырос кривым, уже не исправишь. А снимать стружку тоже незачем, потому что получится тогда из живого дерева неживое бревно.
Арнольд Тимофеевич стал всё реже и реже её навещать, обещая при каждом визите, как летом они обязательно поедут куда-нибудь в Париж. А вскоре получил повышение в Петербург, так что ему стало вовсе некогда. В Париж он поехал со своей новой женой, но Варвара отнеслась к этому с пониманием, и уже через пару месяцев после родов вышла на работу. Благо, что в свою группу яслей она могла брать новорожденного сына. Ей было, прямо скажем, не до Парижа: надо было и сына растить, и на жизнь зарабатывать.
* * *
Опять наступило лето, и спасительная трава закрыла жизнерадостным ковром следы человеческой безалаберности, апатии и отсутствия культуры общежития, когда человек не верит, что мир вокруг – это продолжение и отображение его самого. Это его дом, который нуждается в разумном хозяине.
