– Его обидишь, – показывая на меня, – обижусь я!
В конце концов этот табор из высшего российского эшелона мне надоел, а еще «химик» разбередил мне сердце расспросами о семье.
И я решил смыться.
Бросить все.
Поездить по свету.
Отыскать свое семейство.
Но казак-губернатор, почуяв это, вывел меня на разговор и предложил «Даголыс» выкупить. Я спросил о цене. Он ответил, что деньги не самое главное. А главное – дружба и взаимопонимание между хорошими людьми.
Я посчитал карманные деньги, прогулялся с бухгалтершей по крыше и… согласился.
Пора было заводить новое свое дело. Душа творчества просила.
К тому же мне пообещали поддержку все московские чины. Мои гости в Даголысе.
А это много значило.
После оформления Даголыса в мою собственность главный бухгалтер заказала вертолет, и мы с ней полетели в самое заповедное место Кавказа – Салах-Абул… где нет дорог и людей, где чистый воздух, прозрачные реки, душистые травы и непуганые звери.
Решили там уединиться на несколько дней, переварить произошедшее.
Приземлились у одинокой избушки старика-пасечника. Отпустили вертолет. И окунулись в мир тишины, гор и сказочной природы.
Пасечник встретил нас как родных.
В избушке был очаг, шашлык, вино и кровать. В программе: прогулка на конях, купанье в хрустальной, ледниковой реке и посещение огромной пасеки диких пчел.
Но только присели за стол, как бешено, с захлебом залаяли два сторожевых волкодава. Мы выскочили из дома, причем я успел прихватить багор с пожарного щита.
К нашей избушке не спеша с гор спускались бородатые дяди. Все одетые в десантное обмундирование и экипированные по военному времени.
У каждого автомат, пистолет, набор гранат и нож.
У каждого пятого пулемет или гранатомет.
Спускались они молча, не обращая на нас никакого внимания.
Когда их количество достигло сотни, волкодавы с лая перешли на вой и уползли под телеги. А бородачи по-хозяйски поставили палатки и разожгли костры. Багор я тут же бросил.
Мне показалось, что это и не люди вовсе, а какие-то горные духи.
Бородатые, молчаливые и очень серьезные.
К нам подошел их командир, вежливо поздоровался.
Сказал, что идут они помочь абхазам в их справедливой войне за независимость.
Оказывается, пока мы летели в Салах-Абул, вспыхнула война между Грузией и Абхазией.
– Беда, ой беда! – запричитал пасечник, и позвал командира в дом. Тот, что-то крикнув своим нукерам, принял приглашение.
За столом после трех бутылок вина мы разговорились.
Оказалось, что этот бородатый чеченец служил в десантных войсках в Азербайджане.
Я внимательно пригляделся.
Попросил снять тельняшку и, когда увидел вытатуированные на его груди все этапы укладки десантного парашюта Д-1-3, понял, кто передо мной.
Только у одного человека во всех воздушно-десантных войсках была такая татуировка: у пулеметчика из моей разведроты.
Теперь стал понятен его внимательный взгляд и спокойное поведение его войска. Он-то сразу узнал меня.
А мне борода его помешала.
Мы обнялись. Стали вспоминать наши армейскую жизнь, не забывая при этом про вино. Честно сказать, он пил мало, чего нельзя сказать обо мне.
Тост, еще тост… а потом провал.
Поутру об отряде напоминали только темные пятна костров и следы альпийских ботинок.
Дед-пасечник, спасибо ему, меня похмелил. А вот моя спутница куда-то бесследно исчезла.
– Что случилось? Что тут было и где моя бухгалтерша? – уже повеселевший, донимал я, пасечника. Лучше бы я и не спрашивал.
Оказывается, вначале я пытался раздеть моего друга догола, чтобы все увидели на его теле армейские тату во всей их красе. А именно на ягодицах. Где у него была выколоты два бойца, бросавшие гранаты туда, куда бросать не надо.
Затем я пытался оторвать бороды у всех его нукеров.
После стрелял из автомата, метал ножи, купался в речке, таскал валуны с одного конца поляны на другой и под конец, сказав, что пойду с ними, стал искать брошенный багор. И только под утро заснул под телегой с волкодавами в обнимку.
Мой бывший пулеметчик ни в чем мне не мешал, но поутру будить не стал.
Так и ушел на войну без меня.
Мне стало стыдно.
Все казалось невероятным, выдуманным. Не похожим на мое поведение. С бухгалтершей вышло еще хуже.
Оказывается, что в это труднодоступное место, куда мы долетели лишь на вертолете, ее ревнивый муж-таксист доехал на своем стареньком такси-«Волге».
В очередной раз подтвердив, что наша техника – лучшая техника в мире.
Выкрал свою жену из этого вертепа, и только присутствие вооруженных бойцов помешало ему совершить против меня акт возмездия.
Но самое страшное – я, протрезвевший, не знал, как отсюда выбраться. «Волги» у меня не было, а спецтелефон для вызова вертолета исчез вместе с женой таксиста.
– За медом прилетят только через два месяца, – пояснил мне пасечник.
– Да… – загрустил я, – придется осваивать профессию пасечника.
И только стал настраиваться на эту тихую, спокойную, пчелиную жизнь, как в небе затрещало и на поляне приземлился личный вертолет моего друга-губернатора.
Но самого его в вертолете не было. Вертолетчики мне сообщили, что их губернатора день назад перевели в Москву, назначив главой администрации Президента. Перед отъездом он велел своему преемнику разыскать меня и доставить в Краснорайск.
Правда, зачем, не пояснил.
Я бодро запрыгнул в вертолет и в хорошем настроении, стал прикидывать, что теперь наша кипрская дружба распространится не только на Даголысский комплекс, но и на всю Россию.
Вот только не оставляло беспокойство за судьбу бухгалтерши.
«Может, она уже покоится на дне самого глубокого и самого сырого ущелья?»
От этой мысли я даже, слезу пустил.
Один из вертолетчиков, увидев, что я плачу, подумал, что я плачу из-за того, что их губернатора забрали в Москву. И, он видимо, решив тоже продемонстрировать свою любовь и преданность шефу края, зарыдал в голос.
Да так громко и горестно, что за ним затряслись в конвульсиях рыданий и все остальные члены вертолетного экипажа.
Машину затрясло.
Сообразив, к чему это может привести, я пытался сквозь грохот винтов объяснить, что я плачу не по губернатору, а по женщине, умирающей в ущелье. Но без толку.
Летчики рыдали. Руки тряслись. Вертолет швыряло вверх, вниз, право, влево.
Меня мутило. Я открыл иллюминатор и высунулся на воздух.
Однако люди в вертолете вошли в транс, а вертолет в пике. И через секунду машина, ломая вековые сосны, рухнула.
Я вылетел наружу через открытый иллюминатор.
Скатившись по косогору ниже вертолета, застрявшего среди стволов, я плюхнулся в омут, образованный поворотом горной речушки.
Когда я вынырнул, то увидел – у водоема стоит машина-такси и палатка. Тут же горел костер, а у костра кашеварил муж моей бухгалтерши.
Он оглянулся на меня и, похоже, ничуть не удивился: только прижал палец к губам и попросил:
– Пожалуйста, по тише, а то моя женщина спит, – и добавил, скромно потупив взор, – после бурной ночи.
Я вытаращился на всю эту мирную картину и уже хотел ущипнуть себя за ухо, не мерещится ли мне все этопосле падения вертолета. Но тут сверху покатилось колесо от вертолета.
Пролетев мимо меня, оно сбило мужа моей бухгалтерши и, опрокинув варево, вкатилось в палатку.
Я выскочил из воды и, услышав из палатки стоны, бросился туда.
Там, распятая Андреевским крестом, голышом лежала привязанная за все свои прелестные конечности бухгалтерша, а на ней вертелось тлеющее колесо вертолета.
Боже мой!
Я едва успел ее спасти.
Спихнул колесо.
Развязал путы.
Выволок из палатки.
Окунул несколько раз в омут, и только после этого она обрела способность говорить.
Оказывается, ревнивец-муж насиловал ее и ночь и день.
Это было так неожиданно для нее и ново (во всяком случае раньше в их супружеской жизни этого не было), что она простила своего мужа и поняла, что он, а не я – ее мужчина.
И с нежностью посмотрела на своего мужа, лежащего без сознания. Затем добавила, что она безумно любит теперь этого мужчину и никуда от него не уйдет.
– А как же наша любовь? – воскликнул я.
Мне пояснили, что скатертью дорога, и показали на ущелье.
Я вначале хотел возразить, но некоторые причины остановили меня.
Во-первых: она трогательно бросилась на грудь своему мужу и стала делать ему искусственное дыхание, рот в рот, и я понял, что лишний на их празднике жизни.
Во-вторых: наверху опять что-то сильно грохнуло, и уже не колесо, а целый пылающий вертолет мчался огненным шаром вниз.
Я не успел даже крикнуть, предупредить вновь обретенную супружескую пару об опасности. Лишь сам кинулся за каменную глыбу.
Огненный шар, сжигая все на своем пути, промчался по поляне и укатился вместе с останками влюбленных, палатки и машины-такси дальше вниз.
«И за что их покарал Господь? Ее вроде бы понятно за что. А вот его вроде бы и не за что. Хотя распинать собственную жену тоже не подвиг. Но ведь любя. Непонятны пути, твои Господи», – пофилософствовал я, выглядывая из-за каменной глыбы. И, помолившись своему Богу за свое спасение, живой и невредимый, решил пробираться в Даголыс пешком, горными тропами.
