Крещенский задавал вопросы казённым безэмоциональным тоном, всё прилежно протоколировал, на Бориса смотрел безразличным взглядом, но, в действительности, за кажущимся безразличием Крещенского крылась большая неприязнь к Борису. Занеся показания Бориса об отсутствии у того знакомого химика, Руслан Владимирович вынул протокол из принтера и протянул его Борису.
– Ознакомьтесь, всё верно?
Борис внимательно читал протокол, а Крещенский, делая вид, что думает о чём-то своём, исподтишка наблюдал за ним. Борис, ознакомившись с содержанием протокола, вздохнул с облегчением и потянулся за ручкой, чтобы поставить под ним свою подпись, как вдруг услышал вопрос следователя, заданный несколько иным тоном, нежели тот, которым задавались предыдущие вопросы.
– Вам был знаком человек по имени Воротников Пётр Степанович?
Сейчас в голосе следователя явно звучал интерес. Борис, так и не дотянувшись до ручки, уронил листок на стол. На его скулах от волнения проступили красные пятна.
– Простите, – после короткого замешательства спросил он, – как Вы сказали? Воротников Пётр Степанович?
– Да, Воротников Пётр Степанович, – подтвердил следователь, не снимая с лица Бориса жёсткого взгляда.
– Пётр Степанович… – как бы вспоминая, тянул с ответом Борис. В действительности, он обдумывал, что же ему ответить.
«Что известно этим ментам, к чему он клонит? Явно разнюхали, что тот тоже зажевал таблетку, а я тут при чём?»
– Я знал одного Петра Степановича, кажется, ему фамилия была как раз Воротников, но он…
Борис понял, что выдал себя. «Как это «знал», значит, теперь я знаю, что этого Петра Степановича нет в живых, но по логике вещей знать я этого не должен. Но можно будет сказать, что звонила его жена мне и сказала, что муж её погиб. Скорее всего, эта стервозь и доложила ментам».
– … но он уже умер, – решился Борис.
– Отчего умер?
– Кто?
– Воротников Пётр Степанович.
– Ммм, не знаю, а почему, собственно, Вы спрашиваете о каком-то Воротникове? Я не уверен, что Пётр Степанович, которого я знал, носил такую фамилию.
– Такую, такую, не сомневайтесь. Это он, Ваш знакомый? – следователь показал Борису фотографию Петра Степановича.
– Да он, – подавленно ответил Борис. – Не понимаю, какая тут связь.
– Так Вы не знали, как погиб Пётр Степанович?
– Боже, – с раздражением воскликнул Борис, – почему я должен знать, как погиб Пётр Степанович, которого я и видел-то всего раз в жизни!
– Всего раз… а вот жена его, Людмила Анатольевна утверждает, что Вы встречались с Петром Степановичем неоднократно.
Борис понял, что эта крыса следователь загоняет его в угол. Можно отказаться от дальнейшей дачи показаний, а можно всё-таки послушать этого крысёнка и узнать, к чему он клонит, и Борис выбрал второе.
– Я надеюсь, Вы не станете перекладывать на меня ответственность за слова некой Людмилы Анатольевны. Как я понимаю, это страшно ревнивая особа, и не мудрено, что мужу проще было назвать вместо какой-нибудь дамы меня.
– Почему Вы считаете Людмилу Анатольевну ревнивой особой?
– Я помню, она звонила, сказала, что муж её погиб, не помню, то ли в автокатастрофе, то ли ещё как-то, но её интересовало, встречались ли мы, был он один или с дамой.
– А Вы встречались?
– Да.
– Где? В банке?
– Нет, в метро.
– В метро, а где именно? На станции? В переходе?
– Простите, точно не помню, но, кажется, на станции «цветной бульвар». Это же было давно, с месяц назад.
«Это было десятого, с полмесяца назад» – мысленно поправил Бориса Крещенский.
– По какому делу Вы встречались?
– Он просил посодействовать ему в получении кредита.
– А разве по таким вопросам встречаются не в банке?
– Ну, понимаете, речь шла не о простом кредите. Ведь кредиты банк выдаёт только под хороший залог, а Пётр Степанович просил кредит так, под честное слово.
– А что, банк может выдавать кредиты и под честное слово?
– Хм… может, если кто-то из сотрудников банка поручится за клиента, то есть, если банк будет иметь уверенность, что клиент платёжеспособен.
– Понятно, а Вы дали согласие помочь Петру Степановичу?
– Нет.
– Почему?
– Да я же совсем не знал Петра Степановича. Какой-то делец из Воркуты уверяет меня, что он хороший человек, просит помочь, обещает хорошие деньги за помощь. Но я же не самоубийца.
«Да уж, ты не самоубийца, ты убийца. И даже помнишь, что делец был из Воркуты», – подумал Крещенский.
– Ну а почему Пётр Степанович обратился именно к Вам?
– Не знаю, наверное, счёл меня дурачком, но я не уверен, что я единственный, к кому он обращался.
– Вы были с ним знакомы раньше?
– С кем? С Петром Степановичем? Немного, он был клиентом нашего банка.
На этом Руслан Владимирович неожиданно закончил допрос.
* * *
Борис очень обеспокоился вторым допросом.
«Они обнаружили связь между двумя убийствами. Да, с обоими убитыми я был знаком, но я же не убивал, – успокаивал себя Борис. – Ну и что, что я обоих знал, ну и что, что оба умерли одинаково, а где доказательства, что я причастен к их смерти? Интересно, что им наболтала эта истеричка? Хорошо я выпутался с её ревностью. Сволочь, сказала, что мы и раньше встречались, надеюсь, ума-то хоть ей хватило не говорить, по какому вопросу. Хорошо ещё я тогда оказался у Ленки, а то бы сейчас и эту дуру эта истеричка приплела сюда».
Борис волновался, но почему-то на этот раз его волнение носило новый характер: оно не обжигало как раньше душу, не вызывало головную боль, теперь волнение по-новому неприятно давило на самолюбие, вызывало злобу, досаду, даже бесило. На этот раз Борис не рисовал, как раньше, в воображении своё заключение, он сетовал, что его незаслуженно обижают, унижают дурацкими вопросами, подозрениями, ведь он никого не убивал. Вот пусть попробуют, докажут. Сейчас Борис и думать стал об одних и тех же вещах по-другому, как будто бы с приобретёнными должностью и деньгами он приобрёл и другую истину. А истина Бориса была до нелепости проста – человек с деньгами всегда прав. И сейчас все рассуждения Бориса базировались на этой истине, он считал себя правым. Какой-то крысёнок пытается его, Бориса, загнать в угол! Ну что он докажет, что?
* * *
Перед началом третьего допроса Борис искренне возмущался:
– Я уже рассказал всё, что мне известно, сколько можно! Мне нечего больше добавить к сказанному!
Но оказалось, у следователя были к нему ещё вопросы, и Борису было что добавить. Первый вопрос был задан ему о Романе. Показав его фотографию, следователь спросил Бориса, знает ли он этого человека. Борис ответил, что впервые видит его.
– Хорошо, – то ли просто кивнул, то ли Борису кивнул Крещенский и задал следующий вопрос:
– Как Вы можете объяснить то, что в блокноте покойного Воротникова был записан телефонный номер Вашей подруги Травкиной Елены Владимировны, и почему он значился как Ваш домашний?
– Я возражаю! Травкина Елена Владимировна не является моей подругой, как Вы выразились.
«Тянет время для обдумывания ответа», – отметил про себя Крещенский.
– Возможно, сейчас нет, но ведь являлась.
– Нет, и не являлась.
– Кем же она являлась Вам?
«Неужели скажет, что не знает никакой Травкиной», – гадал следователь, но не угадал, Борис признал своё знакомство с Еленой.
– Ну, как бы это выразить… Она была девушкой для досуга.
– Так. Как же Вы объясните, что её номер…
– Да никак! – зло прервал следователя Борис. – Почему я должен разгадывать чужие головоломки? Наверное, он не хотел, чтоб кто-то, а, скорее всего, его жена, знала, чей это в действительности номер.
– Одиннадцатого апреля по этому номеру звонила Воротникова Людмила Анатольевна и говорила с Вами, так ли это?
– Простите, я не могу помнить, как прошёл мой день под названной Вами датой. Знай я, что разговор с Воротниковой будет иметь какое-то важное значение, я непременно запомнил бы дату, а так точно сказать не могу… Могу только сказать, что однажды вечером звонила мне Воротникова на этот номер, мы с ней разговаривали, да я, кажется, уже говорил Вам об этом. Она мне тогда и сказала, что муж её погиб.
– Кого Людмила Анатольевна подозвала к телефону?
– Меня.
– А Вам не показалось это странным?
– Показалось, я даже тогда отметил про себя, что она вездесуща, что у неё широкие связи, раз ей такое удаётся.
– О чём вы тогда говорили?
– Да не о чём. Она сообщила мне, что Пётр Степанович умер, и задала мне кучу дурацких вопросов.
– Вы не могли бы подробнее сказать, что именно её интересовало.
– А что, Людмила Анатольевна тоже погибла? Не лучше ли её саму спросить о том.
– Мы уже спрашивали её, но нам хочется это услышать ещё и от Вас.
– Ну, что я должен помнить всю эту ерунду. Ба… женщины её интересовали.
– Какие женщины? Она кого-нибудь называла?
– Нет, конкретно она никого не называла. Она скорее хотела от меня узнать конкретное имя.
