Ознакомительная версия.
– У тебя хватит силы их сжечь? – спрашиваю я.
Женщина смотрит на меня растерянным взглядом.
– Я не знаю, – говорит она. – Пусть стоят дома. Я не знаю. Я не могу их здесь оставить…
За расписными шарами следует стройная гвардия огромных свечей. На их ценниках написано: мраморные. На самом деле, они скорее радужные. Впечатление такое, как
будто замесили тесто из разноцветных парафинов, да так до конца и не домешав, не добившись однородного колера, отлили из этой массы свечу.
Разноцветные разводы не повторяются дважды. Одна свеча выдержана в красно-коричневой гамме. Другая представляет из себя богатство зеленых и желтых оттенков. Третья – вообще какой-то неистовый фейерверк цветов. Как будто на снегу расплылось бензиновое пятно, играющее на солнце всеми цветами радуги. Эти свечи огромны: сантиметров шестьдесят высотой и добрых пятнадцать толщиной. Тошка с трудом стаскивает одну из них с полки и осторожно, как туго спеленатого младенца, укладывает в тележку.
Свечному миру нет конца. За мраморными гигантами следуют целые штабеля «ангельских часов» всевозможных размеров и устройств. Этой игрушке, наверное, не одна сотня лет. Что может быть проще и гениальнее, чем поставить вокруг столбика на подносе четыре свечки, а сверху подвесить лопасти крылатки и ангелочков? Да еще добавить сюда колокольчики, по которым эти ангелочки, вращающиеся вместе с крылаткой под действием теплого воздуха, идущего вверх от пламени свечей, будут ударять крошечными молоточками, которые они держат в руках? Звук такой, как будто где-то очень далеко звонят церковные колокола. Хоровод ангелов отсчитывает небесное время, которое течет невидимым потоком и только в этих игрушках становится зримым и слышным в ровном пламени маленьких тонких свечей и мелодичном перезвоне ангельских колокольчиков.
Покинув свечной мишурный мир, мы неожиданно оказываемся в лесу из искусственных елок и сосен. Здесь есть маленькие полуметровые деревца и огромные трехметровые деревья. Есть елки темно-зеленые, а есть нежного салатного цвета только что вылупившейся из почки хвои. Елки иссиня-черные и серебристые, словно припорошенные сверху снежком или покрытые прозрачными кристалликами инея. Здесь есть сосны с шишками, выглядывающими, как новогодние свечи, из густой пушистой хвои. Есть авангардные серебряные и золотые деревья, как будто до них дотронулся своими волшебными пальцами царь Мидас. Мы с Тошкой бредем в этом сказочном лесу. И кажется, что где-то в капроновых ветвях слышен крик совы.
Наконец мы выбираемся из рукотворного ельника и подходим к кассам. Мы похожи на свечных фабрикантов, идущих на рынок сбывать свой товар. Наша тележка до отказа забита всевозможными парафиновыми светильниками.
Когда мы перегружаем все это богатство, сложенное кассиром в несколько полиэтиленовых пакетов, в багажник и садимся в машину, над Рованиеми уже висит огромная круглая и яркая Луна. Она кажется чистой и новой. Трудно поверить, что это та самая Луна, что неслась вчера вслед за нами над шоссе. И уж тем более странно предположить, что это та самая Луна, что светила нам своим усталым, бледным от хронического недосыпания светом позавчерашней ночью в Мурманске. Та самая Луна, под которой мы когда-то родились и под которой когда-нибудь умрем. А она все будет нестись по звездному небу – такая же чистая, юная и непорочная. Она будет светить следующим поколениям в их странствиях, благословляя их, быть может, на куда более отважные похождения и любовные приключения, чем наша с Тошкой рождественская поездка на дачу Юсси.
Кстати, Юсси ждал нас сегодня с утра. И сейчас, наверное, уже находится на точке кипения. Но Тошка не умеет быстро отдыхать. Быстро она умеет только работать. Именно в работе проявляется вся ее энергия. Что касается редких моментов отдыха, Тошка старается тратить их исключительно скупо, со смаком процеживая через себя каждую минуту драгоценного существования, когда никуда не надо бежать, ничего не надо улаживать, ни с кем не надо созваниваться и встречаться. В дни, часы и минуты отдыха Тошка считает себя хозяйкой времени, его повелительницей. Никто не вправе торопить ее. Никто не вправе становиться между ней и ее отдыхом. Никто не смеет напоминать ей о времени и каких-то договоренностях. Она все равно сделает так, как хочет сама.
Юсси это невдомек: он привык побеждать. Он ждал нас утром. Не заезжая к Сайте и в Рованиеми, мы уже давно могли быть у него. Но, если честно, меня не очень волнуют его амбиции и комплексы. В конце концов, мы приехали сюда отдыхать.
– Уже половина седьмого, – говорю я Тошке. – Пока доберемся до Кемиярви, будет около восьми. Я перезвоню Юсси.
Тошка щурит глаза. Она тоже привыкла побеждать.
– Мы заплатим ему за сегодня, – бросает она. – Скажи, что мы ему заплатим. Пусть не волнуется.
Я звоню Юсси. Оказывается, он уже дома. Он прождал нас в своем загородном коттедже с одиннадцати утра до пяти вечера, а потом вернулся домой. Я чувствую себя свиньей. Мне ничего не стоило позвонить ему утром и предупредить, что мы будем ближе к вечеру. Но я этого не сделал. А он сам не перезвонил из гордости. Юсси ворчит и наотрез отказывается снова ехать сегодня куда бы то ни было. Я убеждаю его образумиться. Но финн, гордый победоносный финн непреклонен. Максимум, чего мне удается добиться, так это его снисходительного разрешения заехать к нему домой и забрать ключи.
– Мы заплатим за сегодня, – говорю я.
Юсси только презрительно фыркает. Это само собой разумеется. Не будучи уверенным в этом, он не стал бы со мной даже разговаривать. Перспектива ехать к Юсси меня не вдохновляет. Где он живет, я не знаю. А рыскать по дорогам, отыскивая его дом, – занятие не для уставшей парочки. После долгих пререканий я договариваюсь с Юсси на завтра. Он будет ждать нас в своем коттедже ровно в десять.
Тошка приходит в ярость от этого известия. Ее глаза прищуриваются, сужаясь до щелочек, откуда, черные, как дула пистолетов, смотрят на меня зрачки, в которых пляшет злоба. Тошка порывается сама звонить Юсси, чтобы приказать ему, как она это умеет делать, собраться в пять минут и прибыть в коттедж. Наверное, у нее бы это получилось. Но, к счастью для Юсси, он не говорит ни на одном языке, кроме родного финского, которого не знает Тошка.
Мне стоит больших трудов убедить ее в том, что нам не придется ночевать на улице. В Кемиярви есть очень хороший маленький отель. И я даже знаю хозяина. Мы переночуем там, а утром Юсси встретит нас в своем коттедже. Тошка смиряется. Она любит гостиницы и в душе, наверное, даже рада познакомиться с еще одной. Мы приходим к взаимопониманию, и я вывожу машину со стоянки.
Кемиярви отделяет от Рованиеми девяносто километров шоссе, петляющего плавными, убаюкивающими путников поворотами между покрытыми густыми шапками лесов лапландскими сопками. Хотя нет еще и семи часов, ночь уже полностью вступила в свои права над этим краем земли, затерянным под беспросветным небом, укутанным ватными одеялами снегов, окруженным бесчисленными стеклянными озерами. Луна летит над нами. Это опять прежняя бледная и взволнованная Луна, которая сопровождала нас вчера из России. Кажется, что она тоже торопится в Кемиярви.
Дорога зажата узкой лентой между сопками. Время от времени сосны вплотную подступают к обочине – огромные и лохматые синие сосны, похожие на банду разбойников, подкарауливающих в безлюдных местах запоздавших путешественников. Синие великаны гнетут и наводят на мысли о доме, куда хочется поскорее добраться. Чтобы укутаться теплом, светом и комфортом, включить телевизор и почувствовать себя частью большого и сильного в своем единстве мира, а не песчинкой, затерянной в бескрайних пространствах мироздания, забытой и покинутой, ничтожной в своих поступках и тщетной в своих желаниях.
Дорога несет нас вперед. Именно она, а не джип кажется источником движения, в которое мы вовлечены. Мелькают белые огни встречных машин, рубинами горят фонари идущих впереди, проносятся мимо семисвечия, выставленные в окнах придорожных домиков. Как падающие звезды, обрушиваются на нас сверху и проваливаются куда-то вниз фонари возле мотелей, бензоколонок и придорожных кафе. Земля прокручивается под нами, как будто мы попали на огромное игровое поле какого-то немыслимого аттракциона, став фишками, участниками заезда, охотниками и жертвами, богами и героями ящика со стеклянной крышкой, где все перипетии нашего движения видны, как на ладони. И где приз будет разыгран не между нами – механическими лошадками, бегающими по расчерченному правильными квадратами полю, – а между действительными участниками игры, выставившими на старт свои фишки.
Небо черно, звезды открыты. Но при этом в свете фар рябит кружево легких снежинок. Они падают ниоткуда. Прямо из бездонного провала небесного купола. Как будто это материализуется человеческое дыхание, поднявшееся вверх. Или невидимые ангелы в черных балахонах вытряхивают небесный мусор, накопившийся у них наверху, из огромных черных полиэтиленовых пакетов.
Ознакомительная версия.
