Карл обещал, что поищет ее маму. И не будет сразу рассказывать, что ее дочь «не такая». А Карлу Анжела верила. Он уже многое сделал из того, что обещал. И не важно, когда это случится – Анжела знала, что время, конечно, безмерно и возвратно, она только выразить этого не умела. И она будет ждать столько, сколько надо.
И еще Девочке снились стихи.
Взрослые плачут слезами.
Взрослые плачут глазами.
Маленькие плачут сердцем,
Маленькие плачут жизнью.
Но если взрослый плачет, как маленький,
Значит, он и правда плачет.
Она не всегда их запоминала. Оставалась смутная грусть. И чувство сопричастности к звездному небу.
Вернувшись с утренней пробежки, Агата приняла душ, натянула на себя любимый спортивный костюм из тончайшего шелкового кашемира и расположилась за столиком террасы, у самого бассейна. Через несколько минут к ней присоединился Антон – они договорились сегодня позавтракать вместе.
Завтрак – свежевыжатый сок памплимуса, горячие тосты, завернутые в полотенце, свежайшее масло с ближайшей молочной фермы, сыры оттуда же и несколько сортов джемов для сластен. Антон в своих вылинявших джинсах, клетчатой ковбойской рубашке и грубых ботинках сам был похож на фермера. Только его идеальный пробор и гладковыбритые щеки, ввалившиеся как у воина индейского племени, а также легкий запах дорогого одеколона свидетельствовали о том, что он не пренебрегает своей внешностью. Он старорежимно приложился к руке Агаты и уселся в удобное кресло напротив.
– Славный денек сегодня, так бы и прошлялся целый день на природе, вместо того чтобы сидеть взаперти перед компьютером.
– Что же тебе мешает?
– Начальство требует результата – занимаюсь техническим оформлением твоих идей.
– Ну, ну… – неопределенно отозвалась Агата.
– Тебе хорошо, ты запускаешь свой механизм воображения, как другие запускают часы.
– Мой механизм никогда не останавливается, даже когда я сплю или говорю о вещах посторонних. Мне это не мешает, как вам работа сердца, например.
«Да, – подумал Антон, – гений – это квантовый скачок психики, необъяснимый дар божий, который падает на голову избранному. Последний, кстати, может этакому дару и не соответствовать».
Антону часто хотелось влезть в эту прелестную головку, покопаться там, как патологоанатомы копаются в человеческих внутренностях, и выудить оттуда то, за чем они все охотились – способность брать все что нужно прямо из воздуха, из среды, из космоса. Понять, где кроется эта интуиция, которая гораздо важнее знаний и подсчетов самых совершенных умов и машин.
Неужели для этого нужно быть аутистом? Аспергером? Интересно, какие все же человеческие чувства ей не чужды? Насколько эмоции перемешаны с инстинктами? Он при всем желании не мог себе представить в эту минуту, как скоро ему предстояло об этом узнать.
– Я понимаю, чего они от меня хотят. – Агата прихлебывала кофе, подставив солнцу свое удивительно красивое и гладкое лицо, время практически не оставило на нем никаких следов – слишком редко Агата использовала мимику, отражавшую эмоции и способствующую образованию морщин. – Они хотят, чтобы я указала им путь к неограниченной власти. Но неограниченная власть в руках человека – оружие массового поражения. Это понимаю даже я. И поэтому я никогда не вложу им этого в руки. Человек по природе своей не умеет гуманно использовать подобные знания. Поэтому они и держат меня здесь взаперти, страшась, как бы я не поделилась этими знаниями с другими. Глупцы. Они не понимают, что все их границы, ограды и клетки для меня не препятствие – все, что нужно, включая свободу, находится у меня в голове. А «другие» так же алчны, несовершенны и не готовы к подобным знаниям, как и «эти». Я вообще себя мыслю отдельно от всех. Так уж устроен мой мозг – ему не нужна коммуникация с другими, чтобы работать в полном режиме. Мне хватает самой себя. Коллеги, как правило, мне только мешают – сбивают с нужного настроя своими глупыми вопросами и комментариями.
– Прости за личный вопрос, у тебя никогда не было друзей, любимых, семьи? Я ведь ничего о тебе не знаю.
– Ты не знаешь. А «эти», которые меня тут держат в качестве суперробота и пытаются ублажать, чтобы выудить информацию, знают о моей жизни все.
– Тебя лишили чего-то? Заставили отказаться от важных для любой женщины вещей?
– Я не помню, – сказала Агата спокойно. – Кажется, да. Когда-то, очень давно. Но это не важно. Им нужен был только мой мозг, мои способности. Мне, впрочем, тоже.
– Неужели у тебя никогда не было никакой личной жизни?
– Какая разница? В любом случае – меня ее лишили. И правильно сделали – это отвлекает от главного. Они не понимают только одного – я их презираю за ограниченность. Их мозг – орган, с помощью которого они думают, что они думают. И, за редким исключением, я никого по-настоящему не допускаю к настоящему продукту своего интеллекта. Во-первых, не поймут, во-вторых, неправильно истолкуют. И, конечно же, не там применят.
– Но ты же все-таки сотрудничаешь с нами, даешь важнейшую информацию, которую потом обрабатывают целые институты.
– Это крохи с барского стола. Среди вас попадаются все-таки светлые головы. Однако все самое важное остается у меня здесь. – Агата постучала длинным пальцем себе по лбу. – Там ключ, без которого они не смогут открыть самую главную шкатулку.
– А что в ней, в этой главной шкатулке? Хотя бы в общих чертах?
– О-о-о… Что в ней? В ней то, о чем вам даже знать не нужно. Просто чтобы сохранить голову в порядке. Ваши головы могут элементарно не вынести этого.
– Не вынести чего? Здесь собрались ученые самого высокого уровня. Готовые ко всему. К самым невероятным идеям. К любому новому знанию.
– То-то и оно, что к знанию. А речь идет совсем о другом уровне. Высшем.
– Но что может быть выше познания? Уж не в бога ли ты нам всем предлагаешь поверить?
– Ваш бог – это я! – без тени смущения произнесла Агата. – А речь идет об АНТИЗНАНИИ.
Антон даже рот слегка приоткрыл от удивления.
– И ты… могла бы хоть приоткрыть смысл? О чем это?
Конечно, Агата могла бы рассказать ему, что в соответствии с ее теорией АНТИЗНАНИЯ то, чего вы не знаете, гораздо важнее того, что вы знаете. И что норма для этой теории вообще не важна. Чем больше неизвестность и чем меньше предсказуемость, тем больше шансов у аномалии оказаться чем-то по-настоящему важным. Чем менее предсказуемо событие или явление, тем значительнее и важнее сила его воздействия. Поэтому в научных исследованиях гораздо важнее делать ставку на неизвестное и, как это ни покажется странным, экспериментировать именно с ним – именно в «отходах» подобных экспериментов с неизвестными величинами намного выше вероятность наткнуться на чудо. И как глупо игнорировать аномалии, занимаясь только логичным.
– Может быть, когда-нибудь, – усмехнулась Агата. – Кому-нибудь, кто сможет, по крайней мере, понять, «о чем это».
– Ты считаешь, что мой мозг слишком убог для этого? – Антон почти обиделся.
– Дело не в мозге. Дело в готовности воспринять нечто, что противоречит всему, чему тебя учили до этого. Антизнание отличается от Знания тем, что знание, даже очень сложное, можно в принципе, теоретически просчитать и вывести формулу или теорему – то есть можно опереться на доказательства. Антизнание же не просчитываемо. Но при этом оно не является альтернативой знанию. И хотя оно существует вроде как само по себе, но каким-то образом влияет на наше знание о мире. Может показаться, будто речь идет о том, что мы вкладываем в понятие интуиции… Нет, это что-то совершенно иное… На самом деле я сама еще до конца не разобралась. Мне чего-то не хватает. Недостающего звена. Последней вспышки где-то в глубине сознания. Или заблудившегося в космосе озарения.
Антон попытался подключиться к новой информации. Ведь информация – это только информация, какой бы немыслимой она ни выглядела. Ее можно, по крайней мере, всегда принять к сведению. Впустить в себя. Потом мозг, если он этой информации достоин, попытается ее анализировать. Или, наоборот, отложит ее в дальний угол – пусть созреет, через какое-то время она всплывет сама. Или не всплывет.
– Они считают, что ты вообще не способна на системный поиск. Твой способ исследования – импульсивная медитация.
– Они в чем-то правы. Системным поиском занимаются все остальные. Обыкновенные. Меня интересуют прозрения. Вернее, антипрозрения. То, чего нельзя даже предсказать. То, что рушит всякую логику. В том числе и научную. Для этого требуется мозаичный склад ума. Говорят, именно этим аспергеры отличаются от обычных людей – мы способны перетряхивать эту мозаику для получения самых непредсказуемых картинок, как в калейдоскопе.
