– Цена, парень! Ты даже представить не можешь, как я за это расплачиваюсь. Ты хоть знаешь, каково это – прожить полвека в страхе перед самим собой? И ещё…
Мэт сделал паузу, чтобы проглотить коньяк, и продолжил, уже тише, почти шёпотом:
– Я убивал себя больше тысячи двухсот раз. В половине случаев – собственноручно.
– Ну да, – понимающе кивнул молодой Мэт. – Прекратить всю эту канитель с ежегодными оживлениями ты тоже не мог, поскольку это равносильно признанию поражения. Не тот характер. Я всё правильно рассчитал.
– Ну и мерзавец же ты, дружище, – грустно усмехнулся Мэт.
– Ты тоже. И ещё ты молодчина. Всё сделал в точности, как я мечтал. Мне остаётся только признать свое поражение и…
– Погоди. У меня есть идея получше. Я, видишь ли, выдохся от этой гонки окончательно. Следующего года в прежнем темпе мне не выдержать хотя бы потому, что мне всё это осточертело. Я уже давно подумывал о том, что пришло время передать все эти богатства и всё прочее какому-нибудь себе, да помоложе.
– То есть, мне? – юный Мэт почти совладал с голосом, однако восторженные нотки всё-таки прорвались. – Ты серьёзно?
– Подумай сам: что может быть лучше, чем мои возможности в сочетании с твоими свежими силами и ясной головой? Да ещё и столь эффективный механизм контроля! За следующие полвека ты вполне сможешь стать повелителем всего мира. Сколь бы пафосно это ни звучало, при таких стартовых условиях вполне реализуемо… В чём дело?
– Я… Я уже принял яд, старина, – виновато потупившись, произнес младший.
– И я, – Мэт побледнел и медленно опустился в кресло. стимул, дружище! Правильно подобранный стимул – и вот, готова ещё одна вещица, которая сделает мир лучше, а меня богаче и уважаемей.
Их взгляды встретились. Спокойные, без тени паники взгляды. Они умели принимать решения, не тратя времени на лишние эмоции.
– Какой яд? И где ты его успел добыть?
Младший кивнул на стеклянный шкафчик с препаратами, после чего достал из кармана пузырёк и продемонстрировал этикетку.
– Дрянь дело, – резюмировал Мэт. – Противоядие неизвестно. У тебя ещё около трех часов.
Младший уставился на него и вопросительно приподнял бровь.
– Я буду в сознании ещё сорок пять минут. Для противоядия слишком поздно: часть повреждений уже необратима. Наш единственный шанс – это лаборатория. Ты ещё можешь придумать способ нейтрализовать эту дрянь. Гений ты или нет?
– Гений, – кисло улыбнулся Мэт-младший. – Пошли.
– Пошли. Я помогу, сколько смогу. Есть у меня там одна штуковина, уже несколько лет всё никак не соберусь до ума довести. Может, ты успеешь.
* * *
– Получилось! Теперь я не только сказочно богат, но и жив, – воскликнул Мэт-младший спустя два часа и сорок семь минут.
Увы, некому было разделить его восторг. Мэт Первый безжизненно обмяк в кресле. Ещё час назад у него прощупывался слабенький пульс, но не более того. С тех пор Мэт-младший его состоянием не интересовался: было некогда.
– Фильтр для крови. Убирает всё лишнее, подмешивает нужное, обновляет. Чуть ли не омолаживает.
– Надеюсь, что и омолаживает тоже. Не откажусь, – хихикнул за спиной Мэт Первый. – Всё-таки я… мы гении. И
– Кажется, я начинаю догадываться, как ты пережил пятьдесят Дней Рождения, – усмехнулся младший, оборачиваясь.
– Правильно догадываешься. Мой способ стар, как демократические выборы. Выигрывает не достойнейший, а тот, кто лучше умеет выигрывать.
– Ну и мерзавец же ты, старина.
– Спасибо. Ты тоже, – сказал Мэт и выстрелил.
– Простите, у вас не найдётся пары монет взаймы? Мне только на автобус. Я ехал на ограбление, но потерял кошелёк.
Прохожий неодобрительно уставился на Никки, и тот почувствовал, как сердце проваливается в пятки. “Влип. Сейчас настучит”
– Нет, правда, мистер! Пожалуйста, назовите свой адрес, и сегодня же вечером я вам их верну, – зачастил он.
Взгляд мужчины, наконец, смягчился:
– Пойдём, подвезу. Мне как раз по пути.
Рассыпаясь в благодарностях, Никки устремился за своим спасителем. Покажись прохожему, что это попрошайничество или завуалированное вымогательство – до ближайшего полицейского сканера пара минут ходьбы. Состав преступления – вот он, в памяти, и любой судья за такое впаяет по полной.
– Я Эд, – сказал мужчина, когда они сели в машину, и помолчав, спросил: – Что, совсем худо?
– Говорю же: потерял последнее.
Никки не взял бы на себя риск просить взаймы на улице, если бы здоровье позволяло добраться до места самостоятельно, однако перспектива два-три часа идти с астмой вдоль дороги пугала его куда больше.
– И что, ни друзей, ни родных, чтобы помочь?
– Сирота, – впервые за все время разговора солгал Никки.
– Бросал бы ты это дело, – покачал головой водитель. – Видно же, что уже до ручки дошёл.
Никки не ответил. Нет смысла объясняться перед первым встречным. Он бросал несколько раз, но больше, чем на пару месяцев, его не хватало.
– Приехали, – машина остановилась перед входом в городской криминисцениум. – Доброй охоты!
– Спасибо, Эд…
* * *
Перед входом в криминисцениум опять толпились и шумели какие-то люди. Никки уже почти прошёл мимо них, когда дорогу ему заступила дама в плаще… То есть уже не в плаще, а не то голая, не то в одном белье. Он привычно обогнул её, не всматриваясь и не вчитываясь в то, что там было на ней написано фосфоресцирующей краской.
Поняв, что эпатаж не удался, тётка извлекла откуда-то хлыст и принялась добросовестно себя бичевать с криками “Свободу!”, “Позор мясникам!” и прочими подобными же лозунгами. В толпе зааплодировали. Никки обозвал её дурой и открыл дверь криминисцениума.
Дежурный на входе приветливо кивнул и покосился на сканер, после чего кивнул ещё раз: проходи.
– Эй, Ник! – крикнул он вслед. – Тебя опять облили краской. Вся спина красная.
– Вот стерва! – Никки завертелся перед мутным зеркалом в холле, пытаясь оценить ущерб.
– Да шучу я, шучу, – добродушно захохотал дежурный. – На прошлой неделе тут пара придурков развлекалась с краской, но их уже повязали за преднамеренный материальный ущерб. Увидишь – привет передавай.
Никки в двух словах объяснил ему, что думает о подобных шутках и направился к арсеналу. Выбрал пистолет.
– А ты сегодня серьезно настроен! – хмыкнул дежурный.
– Чтоб десять раз не ходить…
– Ну, удачи. Она тебе понадобится.
Никки пожал плечами и шагнул в лабиринт полутемных коридоров, залов и закоулков.
* * *
Почти у самого входа валялся пьяный. Никки перешагнул его, даже не поинтересовавшись содержимым карманов. С падалью пусть разбираются слабаки, а его эти гроши не интересуют. Дальше.
Лишь когда навстречу стали попадаться сравнительно хорошо одетые типы, Никки приступил к делу. Обобрал двоих. Потом еще одного. Уже не гроши, но ещё не деньги. Он углублялся в каменный лабиринт, отслеживая степень опасности по номерам домов.
Ближе к концу сороковых номеров навстречу попался некто рослый и смуглый, с толстенной золотой цепью на шее, пальцы в перстнях, на перстнях – камни. На поясе – ножны с каким-то жутким тесаком.
– Стоять! – негромко, но отчетливо произнёс Никки, наводя пистолет. – Золото, бумажник, часы выложи на землю и вали отсюда.
Вместо ответа клон без разбега прыгнул в его сторону. Нож непостижимым образом успел оказаться в его руке. Никки выстрелил.
Закончив собирать добычу, он не удержался и дал поверженному противнику пинка: золото теперь было перемазано кровью, а царапина от ножа противно саднила.
* * *
Остаток ночи он провел, курсируя между сороковыми и пятидесятыми номерами. Разобрался ещё с двумя, одного подстрелил, поучаствовал в паре избиений и групповом изнасиловании, сбыл добычу скупщику и даже успел слегка набраться в автоматическом баре.
Около шести утра он, пошатываясь, выбрел к выходу. Пьяный мужик лежал там же, где и раньше. Мертвый, что ли? Никки стало любопытно. Тщательно прицелившись, он пнул лежащего в район печени. Тот застонал.
– Живой, значит, – удовлетворенно констатировал Никки и вышел в комнату с арсеналом.
– Стой, где стоишь, парень, – сказал дежурный, едва приметив его в дверях. – Надо убедиться, что тебя не переклинило. Слишком уж резво ты сегодня погулял.
Никки заволновался. Переклинило – значит увлекся и перестал различать границы дозволенного. В этом случае его нельзя выпускать в город, к людям, пока не придет в себя. Это с клонами можно делать что угодно, а начни он так вести себя с людьми – мигом снова окажется в криминисцениуме, но уже не в качестве охотника.
Есть такое специальное отделение, для блатных. Туда направляют всех осуждённых, служить добычей для тех, кому воровской кодекс позволяет работать только “по живому мясу”. Оттуда не возвращаются, а обрабатывают там долго, вдумчиво, со знанием дела. И даже по окончании процесса клоны осуждённых продолжают приносить пользу в роли добычи в общественном криминисцениуме.