Ознакомительная версия.
– Осторожно, Анют, осторожно!
– Починил бы лучше, – недовольно проворчала она, – созерцатель, е-мое! Столько лет – сплошной риск для жизни.
Наконец поднялась и, не зажигая света и не раздеваясь, рухнула в постель.
Засыпая под звон посуды на кухоньке (отец хозяйничал), она подумала: «А ты нажралась, матушка! И всего-то с полстакана! Все с устатку!» – вздохнула и моментально уснула.
Не слыша ни телевизор, ни крики с соседнего участка, ни снова забарабанивший по старой крыше довольно сильный дождь.
* * *
Проснулась она в пять утра. Птицы уже снова гомонили, теперь по-утреннему, с новыми силами. За окном дрожал рассеянный молочный свет, и было свежо и даже чуть зябко. Она закуталась в одеяло и снова попыталась уснуть. Не получилось. В голову лезли всякие мысли, в основном о работе. Не про любовь же было думать? Про любовь думать не было смысла – а все потому, что не было у Анны Левковой, молодой, умной, красивой и вполне успешной женщины, этой самой любви. А была жалкая пародия, блеф и подделка – нудные, пустые двухлетние отношения с молодым человеком со странной фамилией Сильный.
Сильный был не так уж и плох: образован, начитан, мечтал о карьере и приличных деньгах. Имел маленькую «однушку» в спальном районе, кучу планов… И ничего больше. Сильным он точно не был.
Как мужчина, он привлекал Анну мало, точнее, совсем не привлекал. Так, в кино сходить, в кафе посидеть, ну и не чаще чем раз в неделю заехать к нему и остаться на ночь. Правда, последнее всегда вызывало у нее глухое раздражение, сомнение и стойкое ощущение, что она тратит свою жизнь совершенно впустую. В такие минуты она была сама себе неприятна – не то чтобы очень, но осадок оставался.
Сильный сдержанно радовался: накрывал стол и застилал свежую постель. Они пили красное вино, закусывали французским паштетом, намазанным на сухие гренки – он был эстет, – потом пили кофе с миндальным печеньем, обсуждали последние светские новости, обменивались мнением о просмотренном и прочитанном, критиковали власти и сплетничали о коллегах.
Дальше все тоже шло по плану: она отправлялась в ванную, а он протягивал ей через дверь большое махровое полотенце.
Все, что за этим следовало, казалось, его не радовало (а ее – уж точно). Буднично, прозаично, шаблонно. Как будто повинность: вроде неловко отказаться – ну, раз уж приехала…
Она оставалась ночевать (куда же после вина за руль?), в который раз ругая себя, что пить не следовало, но без трех бокалов вина все это казалось и вовсе невозможным. Откатывалась на край дивана, укутывалась в свое одеяло и засыпала. А утром торопливо приводила себя в порядок и, не завтракая, бежала поскорее прочь. Зевающий хозяин квартиры при этом не особенно расстраивался.
Вот, спрашивается, для чего ей было это нужно? Пресное, вялое, неинтересное, знакомое до зевоты. Чтобы избавиться от одиночества, вот для чего. Хотя бы иллюзия! Есть человек. Есть отношения. Есть секс. Хотя все это – большой вопрос. Включая последнее.
Она сама себе в этом боялась признаться.
Вообще-то, Анна была из тех современных разочаровавшихся женщин, отводящих любви далеко не первое место. Скорее, последнее. А уж «положенным» семье и детям – и вовсе самое последнее. Лучше бы всего этого списка и не было. Но раз уж положено… Ну, скрепя сердце ставим последним пунктом, годам этак к сорока. Впрочем, имелись большие сомнения в смысле здоровья. Районный гинеколог, тяжело вздыхая, вынес приговор:
– Родишь ты, деточка, вряд ли. Врожденная патология. Да и слава богу! От этих детей – одно горе.
Замужние подруги, ставшие мамашами, вызывали у Анны только сочувствие и легкую брезгливость. Ей казалось, что они, с головой погрузившись в проблемы мужей и детей, быстро тупели, полнели, переставали за собой следить, теряли чувство юмора и интерес к жизни – все то, что было так важно ей самой. Да и брак казался ей чем-то насильственным: нудный, неискренний союз двух усталых и замученных людей, загнанных в рамки условностей. Успешных мужей подруги ревновали, неудачников поносили, и все вместе дружно жаловались на жизнь. Ей, свободной, казалось, завидовали, но поменяться с ней местами хотели вряд ли.
К тому же сильно влиял родительский опыт. Куда уж неудачнее! Пока родители жили вместе – сплошные скандалы и претензии. Бушевала в основном мать (маленькая Аня закрывалась у себя в комнате и зажимала уши). Ее родители откровенно не подходили друг другу: скромный и тихий, всегда всем довольный, не умеющий принимать решения домосед-отец и амбициозная, яркая и стремительная мать. Было даже странно, что их брак просуществовал так долго. Мать не уважала отца, да и не старалась скрыть свое пренебрежение. В конце концов она ушла. Ушла в, мягко говоря, зрелом возрасте, когда женщины обычно и не думают о браке, объявив напоследок, что двадцать пять лет ее жизни прошли зря и эти годы она считает безвозвратно потерянными.
Как ни странно, сразу вышла замуж. И довольно успешно – за бывшего коллегу, успешного бизнесмена, потерявшего скоропостижно скончавшуюся жену.
Аня осталась с отцом – растерянным, потерянным, страдающим, брошенным. Мать не осуждала, но злилась на нее. Отношения их, и без того не блестящие, и вовсе охладели. А мать с головой ушла в новую семейную жизнь – бодро, радостно, с молодым энтузиазмом. Подружилась с дочерью мужа, ставя ее Ане в пример: и замуж вышла – дай бог каждому, и двоих детей родила. С воодушевлением нянчила этих детей, уволившись с работы и поселившись в коттедже нового мужа (все как положено – три этажа, бассейн, прислуга, шофер). Дочь считала неудачницей («Ну разумеется! Вся в отца!»).
После развода отец резко сдал. Вышел на пенсию и по полгода жил на даче. О том, чтобы сойтись с какой-нибудь женщиной, он даже и слышать не мог («Что ты, Анютка! После твоей матушки я их всех просто боюсь!»).
Анна жалела отца, утешала:
– Ну, вот и освободился наконец от своего домашнего тирана. Поживешь хоть на старости лет.
А отец морщил лоб, жалобно складывал в скобочку рот и трясущейся рукой утирал слезу:
– Была же любовь, Анечка. Поверь мне, была! И жизнь вместе прожита. Такая большая жизнь…
В результате она осталась в большой трехкомнатной московской квартире деда по отцу (мать была приезжей, из дальнего Подмосковья) одна – ни резкой маман, ни ноющего жалкого отца. Живи не хочу! Ну и жила.
Работа была в радость – уже счастье. Журнал, в который она попала три года назад и в который так хотела попасть последние лет пять, оказался прекрасной школой выживания и приобретения опыта. Коллеги были в основном опытными, начальник – вполне вменяемым. Популярность у журнала широкая, а репутация отменная. Не «желтая пресса», не бульварное издание; герои – люди примечательные, серьезные. Политику старались обходить стороной: экскурсы в историю, колонки известных писателей, немного о любви, слегка о еде, чуть-чуть о здоровье. А главное – интервью. С людьми популярными и интересными. Со скороспелыми «звездами», пусть даже раскрученными и проплаченными, не связывались.
Анна гордилась работой. Сказать не стыдно, пусть коллеги-журналисты позавидуют.
Платили, правда, немного, но коллектив, коллеги, начальство… Да и преимущества перед другими у нее были неоспоримые. Во-первых, москвичка, да еще и со своим жильем. Во-вторых, машина. Собственная, не кредитная. Анна видела, как молодежь упиралась изо всех сил, хватала ипотечное жилье и кредитные машины. Держались обеими руками и ногами за работу, не гнушались ничем – ни сплетнями, ни подставами, ни интригами. А что делать? Жизнь и обстоятельства загоняют людей в ловушки, а человек, загнанный в угол, как известно, не брезгует ничем. И она радовалась, что жизнь не ставила ей жестких условий. Потеря работы не означала конца света.
В общем, жизнью своей, размеренной и спокойной по нынешним людоедским временам, Анна была вполне довольна. Все ее романы не оставили в сердце и в памяти глубокого следа. Да, было. Да, были. Страдания – ну так, чуть-чуть. Бессонные ночи? Ну, как говорится, лайт-вариант. Да и то лет в пятнадцать-шестнадцать. Кавалеры были похожи друг на друга – мальчики из приличных московских семей, избалованные, начитанные, образованные, казалось, всем пресытившиеся циничные скептики. Карьера интересовала их постольку-поскольку. Они не рвали жилы, чтобы пробиться наверх, так, как это делали приезжие. Почти все были неплохо обеспечены и потому беспечны. Страховка в виде родительских накоплений и пылкой родительской любви давала возможность оставаться «приличными людьми» и с презрением относиться к рьяным приезжим.
Их отношения с Анной развивались примерно по одной схеме: знакомство, свидания, театр, кафе, модные выставки. Затем выезд на дачу или в родительскую квартиру. На выходные, когда родители на природе поливают цветы.
Ознакомительная версия.
