– Вы должны быть готовы ко всему.
– Я готов.
– Кажется, вы меня плохо поняли.
– Я готов на все, чтобы их спасти.
– На все?
– Да, на все, мне уже тридцать три.
– Мы здесь не для того, чтобы обсуждать ваш возраст. Нас интересуют несколько деталей, и мы хотим их уточнить.
– Я вас слушаю.
– На суде вы призна́ете, что руководили бандитской группировкой, которая хотела угнать самолет?
– На суде я признаю, что был и остаюсь духовным наставником тех, кто пытался угнать самолет. Поэтому основная ответственность на мне.
– Вы готовы подтвердить на суде свою роль как главаря и в том случае, если будете знать, что вас ждет самый суровый приговор?
– Я готов ко всему, если буду знать, что спасаю жизни других.
– Тогда я вам прямо скажу, что в таком случае вас могут приговорить к расстрелу. Вы не боитесь?
– Нет.
– Почему?
– Потому, что я – духовное лицо и меня охраняет моя церковь, а их от смерти защитить некому.
– Значит, вы потому берете на себя ответственность, что у вас все же остается надежда спастись?
– Нет, я этого не говорил: защитить и спасти меня не сможет никто, а спасти их могу только я, и только так.
– Насколько убедительным будет ваш поступок для общества?
– Какого общества?
– Для колеблющейся части нашего общества. Правда, на суде никто не будет стараться установить истину, но у наших противников все же могут возникнуть вопросы.
– Какие именно вопросы?
– Например, почему тот, кто все спланировал, то есть вы, не сел в самолет?
– Вот поэтому только я и заслуживаю расстрела. Поскольку я их обманул – послал на гибель других, подбил молодежь, а сам укрылся в монастыре.
– Эту фразу вы повторите и на суде?
– Если приговорят к расстрелу только меня и если такими показаниями я смогу спасти их жизни, я призна́ю все, что вы сочтете необходимым.
– Кажется, просчитали все детали, но все же как будто остаются какие-то вопросы.
– У меня тоже есть вопрос.
– Слушаю.
– Хочу знать, каким будет их приговор?
– Это зависит от вас. Ведь они могут и отрицать то, что вы руководили угоном самолета.
– Вероятно, так и будет.
– А как вы поступите в таком случае? Что скажете в суде?
– Скажу, что они не сказали мне точно, когда летят, и сели в другой самолет.
– Солжете?
– Я никогда не лгу и то, что говорю, все это правда.
– Об этом не волнуйтесь, нас меньше всего интересует правда. Главное, чтобы вы сказали то, что нужно для дела. Ложь ради интересов государства проступком не является.
– Но я действительно чувствую себя виновным, ведь я был их духовным наставником и должен понести ответственность.
– И об этом не беспокойтесь. Ответственность понести придется, и полностью.
– Я же сказал, что взамен на спасение их жизней готов ко всему.
– И мы уже сказали, что приговор зависит от ваших показаний.
– Я все скажу так, как вы хотите, но только они должны жить, они еще очень молоды и им еще надо жить…
В голосе монаха послышались подступившие к глазам, но сдерживаемые слезы, однако его последних слов никто не слышал – следователи уже выходили из комнаты, а когда из комнаты вышел и последний начальник, монах поднял голову.
– Надо возвращаться в камеру, – сказал охранник, и монах встал.
Когда они шли по длинному полутемному коридору, охранник тихо, как бы извиняясь, шепотом сказал монаху:
– Пока я прочел только половину, я медленно читаю…
– Это такая книга, ее надо читать не спеша.
– На той неделе верну.
– Можешь не возвращать.
– Она не нужна вам?
– Эта книга нужна всем.
– Значит, вам тоже нужна.
– У меня есть другая.
– Спасибо, батюшка.
– Господа благодари.
– Я вам тоже хочу что-то сказать.
– Говори.
– Таким радостным вы еще ни разу не выходили с допроса.
– Не радостным, а довольным. Радости здесь не существует.
– Вообще не существует?
– Настоящая радость не здесь.
– А где?
– В мире ином.
– Где?
– Когда дочитаешь эту книгу до конца, ты все поймешь.
– Я уже сейчас хочу кое-что понять.
– Что именно?
– Причину. Отчего вы так довольны?
– Скоро состоится суд, и все закончится.
– Так как вы хотите?
– Главное, что закончится…
Это называлось судебным процессом, но настоящего суда, как и правосудия, не существовало. Существовал только процесс, который назначили через девять месяцев после начала следствия, и большинство свидетелей даже не были допрошены. По советским законам ограничений срока следствия вообще не существовало, поэтому было ясно, что власти очень спешат вынести приговор угонщикам самолета.
Судебный процесс начался первого августа, когда Тбилиси обычно покидали даже те, кому некуда было уезжать. В начале августа в Тбилиси стоит такая жара, что даже те, кто спасается от зноя на пригородных дачах, обычно устремляются в Западную Грузию, к морю.
Власти хотели, чтобы суд закончился быстро и без огласки, чтобы на процессе присутствовали только родители, а Тбилиси по возможности максимально обезлюдел, чтобы никто, словом или как-нибудь иначе, не опротестовал судебный процесс, который в действительности был лишь плохо поставленным спектаклем.
Большинство из находившихся в зале суда были сотрудниками КГБ, присутствовать на суде разрешили только родителям обвиняемых, и больше никому – в том числе и бывшим пассажирам того самолета. Из пассажиров отобрали только тех, кто, по их мнению, мог бы дать показания, полностью удовлетворяющие власти. Несмотря на это, ни один из свидетелей не мог указать на кого-либо из обвиняемых как на убийцу, и через несколько дней назначили дату вынесения приговора.
Ночью, накануне этого дня, в КГБ вызвали свидетеля, сын которого находился в заключении. Это был человек почтенного возраста, которого давно уже сломил не столько возраст, сколько печали, ведь его единственный сын уже не первый год отбывал наказание за автоаварию.
Он был напуган и так нервничал, что ему дали воды, но успокоить не смогли до тех пор, пока не сказали причину вызова в КГБ. Хотя то, что ему сказали, вероятно, было самым худшим, старик догадался об этом только на второй день, уже во время суда. А там, в комнате начальника, он лишь кивал людям в галстуках и, конечно, совсем не думал о том, как в такую жару могут не беспокоить этих людей галстуки, плотно охватившие их шеи.
Разговор со стариком начали издалека:
– Ваш сын уже пятый год в тюрьме.
– Да.
– Вам, наверное, трудно приходится.
– Да.
– Наверное, хотите, чтобы его поскорей выпустили.
– Да.
– Вы, наверное, знаете, что иногда некоторым заключенным сокращают срок и выпускают на волю?
– Да.
– Наверное, соскучились по сыну.
– Да.
– Наверно, знаете и то, что досрочно отпускают заключенных за примерное поведение?
– Да.
– Или их родителей.
– Да.
– Если их родители ведут себя примерно.
– Да.
– Вот вы, например, Вы можете помочь государству для того, чтобы ваш сын получил досрочное освобождение.
– Да.
– Надеюсь, вы хотите помочь сыну.
– Да.
– Но не знаете как.
– Да.
– Да – знаете или да – не знаете?
– Да.
– Что да?
Пожилой мужчина вначале выпил воды, потом попросил еще, выпил еще один стакан и только после этого произнес, наверное, самое длинное предложение:
– Моя жена писала заявления о помиловании, и сейчас все еще пишет. Все говорили, что это была вина погибшего, перебегал в таком месте, но…
– И ничего?
– Ничего. Пятый год сидит.
– Вот мы и говорим, что сейчас вы можете помочь сыну.
– Что вы говорите… У нас столько денег за это попросили, я бы дом продал, но не хватает…
– Ну, что вы. Сейчас разговор не о деньгах, а о помощи государству, а взамен государство помилует вашего сына.
– И чем же я могу помочь такому огромному государству, чтоб моего мальчика из тюрьмы выпустили? Что я такого могу, я человек простой…
– Как раз вы и можете, и как раз потому, что вы простой, трудящийся и порядочный человек. Ваши слова на завтрашнем суде будут иметь решающее значение.
– Что вы говорите? Что я должен сказать?
– То, что знаете, что тогда в том самолете видели, это и скажите.
– Да что я мог там видеть? Я все время на полу пролежал и…
– Что людей убили, видели?
– Погибших видел, конечно.
– Ну и?
– А потом мне стало плохо. С тех пор, считай, так в себя и не пришел, жена все по врачам таскает, но лучше пока так и не стало.
– Вот этим и поможете. Завтра на суде все это расскажете для того, чтобы виновных наказали по заслугам. А то почему ваш невиновный сын должен сидеть в тюрьме, а эти бандиты жить как герои?
– Я тоже все время думаю, что никто никогда не говорил плохо о моем сыне, и следователь все время говорил, что его вины не было…
– Вот ваш сын и вернется домой, а бандитов и террористов необходимо примерно наказать! А ваш сын должен вернуться к семье.
