Я посмотрел на Лысого. Тот тоже спросонья хлопал непонимающими глазами.
– Какие ещё документы? – спросил я.
– Пропуска, паспорта, – пояснил-поторопил морпех с повязкой «КПП» на руке.
– Нет у нас никаких пропусков. Чё за дела?! – возмутился Лысый.
– Пройдите на выход, – велел долговязый и повернулся к пассажирам напротив. Те показали на паспортах фото и прописку.
Мы поднялись и направились к выходу.
– Что это? – спросил я Лысого оказавшись на улице. Обе стороны дороги контролировали морпехи. Вот двигающаяся нам на встречу «Жигули-копейка» остановилась. Водитель предъявил документы и поехал дальше.
– КПП, – кивнул Лысый на одноэтажное строение на обочине.
– Так это закрытый город?!
– Выходит.
– Кое-что из жопы. Твой-то Ой-ё о чём думал?
– Да хрен знает… Он про КПП никогда не говорил.
Из автобуса вышел морпех. Двери закрылись, и наш «Икарус» тронулся к городу, видневшемуся ниже по дороге. Без нас.
– Так что ж, Заполярный закрытый город? – спросил Лысый морпеха.
– Вроде, нет, – пожал плечами долговязый.
– А чё тут такое? – развёл я руками.
– Нахрен тогда КПП? – спросил Лысый. – Кого ловите?
– В том числе и таких, как вы. – Казалось, морпех с трудом подавляет зевоту.
– Чё он буровит? – толкнул я Лысого в бок. – Хватит базарить, пошли в город. Я пива хочу.
– Давайте. Хоть кому-то сегодня по печени дам. – В глазах морпеха появился интерес.
– По-моему, сначала лучше зайти на КПП, – предложил Лысый.
Я ступил на порог КПП решительным, дерзким, наглым. Долбанные заморочки, а я хочу пива!!!
Вышел я из КПП, как обухом ушибленный, недоумевающий и растерянный. Долбанные заморочки, а я хочу пива…
«Тысячу чертей!» – воскликнул бы сейчас Д’Артаньян.
– Ёбтать! – вздохнул Лысый.
На КПП дежурный офицер сообщил, что приехали мы не в Заполярный, а в Полярный. Закрытый город. Косяк Лысого. Он брал билеты. Теперь нам предстояло практически без денег преодолеть путь до Мурманска, длиною километров в восемьдесят.
Чуть ниже КПП стоял белый столб, с надписью сверху вниз «Полярный». Этот указатель мы проспали. Тут была развилка дорог, и дорожный знак, аки камень былинный, предупреждал: направо пойдёшь – в Снежногорск попадёшь. Назад пойдёшь – в Полярный попадёшь. А прямо пойдёшь – в Мурманске будешь. Значит, нам туда дорога.
Мы махали машинам. Они равнодушно проносились мимо.
– Это они твою физиономию стороной объезжают, – сказал я Лысому.
– Надо было Батона с собой взять, его харю так просто не объедешь, – усмехнулся Лысый.
– Да, Батона не объéдешь, и не объедишь. Когда он в гости заходит, мой холодильник начинает колбасить.
Мимо прогромыхал «ЗИЛ» с надписью на борту «ХЛЕБ».
– Эту машину Батон остановил бы одним взглядом, – сказал я.
– Только она в другую сторону.
– А Батону пофиг, куда булки едут, – усмехнулся я.
– Весело путь начинаем, – сказал Лысый.
– Да обхохочешься! Восемьдесят кэмэ сплошной ржачки.
– Как думаешь, сколько времени топать, коль никто не подвезёт?..
– Лучше о чём-нибудь хорошем думать.
– Например?
– О пинке, – сказал я.
– О каком пинке?
– О хорошем пинке по твоей жопе.
– Э-э, ты чё там приотстаёшь! Призадумался о заднице товарища, опасный дружок? – забеспокоился Лысый. – А ну, давай, держись в поле зрения.
– Братуха, значит, в Заполярном? – проговорил я угрожающе. – И именно поэтому ты завёз меня в Полярный?
– Не время для мелких обид. Нам бы сплотиться в отчаянную минуту.
– Целуй крест, подлюга! – выкрикнув, кинулся я на Лысого.
– Убили! – заорал тот, убегая по шоссе.
– Нет ещё! – крикнул, смеясь, я.
– Убили! – хохотал Лысый.
– Уходит, гад!
– Давай представим, что гад убежал, – умаявшись, остановился Лысый, переводя дух. – Нам силы беречь надо.
Прошли пару минут молча, восстанавливая дыхание.
– Вспомнил, как Чеполучо прокопана наелся, – заговорил я. – Тебя тогда только призвали. Не слышал?
– Нет.
– Кыша, мир праху его, где-то колёс надыбал. Он тогда ещё не вмазывался. Ну, и предложил нам с Чеполучо попробовать. А времена-то тревожные были. Призывные. Вы с Длинным уже где-то маршировали. И мне светило. Поэтому хотелось убиться чем-нибудь. Чтоб после, в трезвости долгой, не было мучительно больно.
– А Чеполучо-то чё? Ему ж только семнадцать было, – припомнил Лысый.
– Да он с четырнадцати к призыву готовился. А в восемнадцать Чеполучу уж закодировали. Ну, когда его с почками на службу не взяли.
– С почками не взяли, – усмехнулся Лысый. – Надо было отрезать, и – в строй.
– Не суть, – сказал я и автоматически махнул рукой проносящейся мимо машине. – В общем, Кыша колёс предложил. А чё б и нет? Закинулись. А сам-то Кыша не стал. Поржал после: хана вам ребята. Но затем сказал, уходя: не парьтесь.
– Нормально: хана, не парьтесь.
– А мы и не парились. Сидели на лавочке, не торкает нас. Поскучнели. И какая-то тяжесть навалила. Всё как-то медленно стало, лениво. «Сомнительный кайф, – простонал Чеполучо, медленно подымаясь на ноги. – Домой пойду… я…» Ушёл. Я ещё посидел немного и тоже двинул к дому. Чувствую – я уже не тот, что прежде, но пока прихода не выкупаю. Ноги еле передвигаются. Мысли – тоже. Причём не понять – в каком направлении и последовательности. Благо я видел свой дом. Но, даже и глядя на него, боялся заблудиться.
Родаки меня не спалили. Придя, буркнул, что устал и иду спать. Зашёл в свою комнату. Закрыл дверь. Вздохнул облегчённо. И… началась безумная ночь. Это, наверное, как искусственная «белая горячка». Там же алкоголь, распадаясь, с перепою превращается в какую-то хрень и в мозг бьёт.
Я решил в постель лечь. С ремнём на штанах боролся вечность. Думал, пуговицы на рубахе вообще никогда не закончатся. А когда открыл шкаф закинуть шмотки, пришлось в сторону отскочить. Ещё б! Оттуда ковровой дорожкой выкатилась, расстилаясь, железная дорога. С протяжным «ту-тууу!» из шкафа запыхтел паровоз. И умчался из комнаты сквозь закрытую дверь. Вслед за ним скрутилась и исчезла железная дорога. Я уже не считал, что глюки – нечто увлекательное. Ничего прикольного в том, что паровоз уехал в комнату к родителям, я не видел. Такое палево!
Ночью, в моменты, когда я себя помнил, было жутко. Пытаясь удержать свой разум при себе, я думал: когда же это закончится? И не удерживал, куда-то проваливался. Вновь выплывал, и тут же шёл ко дну.
К моей кровати приходили какие-то люди. Донимали вопросами. Просто вынуждали отвечать им. Хотя я понимал, что их нет. Старался отвечать кивками головы. Но «приходящих» это не всегда устраивало. И тогда они требовали внятного ответа. Сдаваясь, я натягивал одеяло по глаза и, приглушая этим голос, выкрикивал шёпотом: не знаю! Это был не я! Все врут! Отстаньте!
Но они не отставали. Наоборот. Устраивали перекрёстный допрос. Количество «приходящих» всё время менялось. А иногда они и вовсе исчезали. Но стоило мне расслабиться, как над ухом: «А-ха-ха! Сколько стоит молоко?»
Кивок головой. «Да ответь! Кончай придуриваться. А-то как заору, весь дом на уши поставлю!» – «Ну, не помню!» – шёпотом выкрикнул я глюку. А сам думал, что сейчас зайдёт матушка и увидит свихнувшегося сына. А ещё матушку саму можно принять за глюк. Или за папу. Или она уже здесь. Нет, это старуха, похожая на Бабу-Ягу. «Вставай, буди родителей! Масло к подъезду грузовик привёз. Разгружать надо». Больше ничего не помню. Очнулся, сидя у окна. Сколько просидел – не знаю. Рука, упёршаяся в подоконник, здорово затекла. Наверное, от этого и пришёл в себя. Начал ею трясти. После в постель лёг и уснул. А, проснувшись, неважно себя чувствовал. Тормозил да опасался, что меня опять накроет.
– Ничё себе, – усмехнулся Лысый. – Никогда колёс не глотал.
– И не вздумай.
– Теперь непременно попробую. А с Чеполучо-то что?
– У него матушка то ли религией увлеклась, то ли про оккультизм наслушалась. Короче она решила, что в Чеполучо дьявол вселился. Тому ж, как мне, уединиться негде. Ну, он и отчебучивал на глазах у всего семейства. Матушка его в церковь тащить собралась. Беса изгонять. А сеструха, Светка, говорит: какой там дьявол, ваш сын наркоман.
И вот мой башмак зачерпнул болотной жижи. Мы уже отшагали около семи часов. Порядком устали. Ноги гудели. Хотелось жрать. Но вряд ли мы прошли полпути до Мурманска. Лысый предложил сойти с дороги. Я согласился, надеясь хоть ягод пожевать, да воды найти почище.
В который раз проклял Ой-ё. Вздохнул о своей нелёгкой доле. Пожалел промокшую ноженьку: ох, уж ты моя горемычная. После упал на колени и напился из лужи.
– Надо б как в прошлый раз, ручеёк поискать. Хрен знает, что в этой луже осело, – сказал Лысый.
– Ручеёк с таких же луж несёт. Вот отравлюсь, пусть тебя совесть всю жизнь терзает.
– Вот ещё. Умер Славный так внезапно, закопали – да и ладно.
Морошка оказалась ещё не спелой. Твёрдые красные ягоды. Не было ни черники, ни грибов.
