Ознакомительная версия.
Не забуду тебя, Коктебель. И своих друзей, с которыми мы вместе расправляли крылья, готовясь к полету.
Семидесятые. Время бури и натиска. Казалось, мои силы и энергия в то время не имели границ. За что бы ни брался – все получалось.
Продолжал много путешествовать. В каждой поездке находил новых друзей. Ходил по Ладоге, Онеге, делал этюды. Переплывал горную реку Варзоб на Памире. Переплыл туда и обратно быструю Вятку, вернувшись к тому же месту, с которого начал. Брался за разработку новых научных идей. Статьи лились из меня как из рога изобилия. Публиковался в лучшей научной периодике страны.
Участвовал в работе школы члена-корреспондента АН СССР Михаила Александровича Гаврилова (МАГ). В то время он был уже человеком в возрасте. Путь МАГа не был усыпан розами. Защита ученым докторской диссертации в конце сороковых вызвала эффект разорвавшейся бомбы. Ему надо было убедить функционеров от науки, что использование булевой алгебры не является идеализмом и не противоречит марксизму-ленинизму. А теперь научные работники, занимающиеся теорией конечных автоматов, приезжают на его школы со всех концов нашей огромной страны. Здесь царит особый дух радости и доброжелательности. Все – друзья, все – единомышленники. Все любят друг друга. Я знакомлюсь со многими замечательными молодыми учеными. Марик Баранов, доктор технических наук, один из воспитанников центра микроэлектроники ЛКБ, созданного Ф. Старосом и И. Бергом в Ленинграде, специалистами, приглашенными Н. С. Хрущевым из Чехословакии. Веселый, румяный, жизнерадостный профессор. Группа молодых ученых из Математического института имени Стеклова. Возглавлял группу Витя Варшавский, сын известного фантаста Ильи Варшавского, автора «Молекулярного кафе». Прекрасный математик и организатор, он стал создателем и лидером целого направления в вычислительной технике – асинхронной микроэлектроники. Красивый, талантливый, креативный. Любимец женщин. За красоту, женолюбие и мудрость его шутливо называли Соломоном – по имени знаменитого библейского царя. Витя обогнал технику на несколько поколений. Его разработки не вписались в генеральное направление развития микроэлектроники, которая использует пока только синхронную схемотехнику. К асинхронной электронике придется обратиться тогда, когда будут создаваться сложные робототехнические комплексы, имеющие тысячи исполнительных элементов и рецепторов. Вот тогда и вспомнят его забытые разработки. Или откроют асинхронную схемотехнику заново.
Однажды, при проведении школы в Чолпон-Ата на Иссык-Куле со мной произошел курьезный случай. Участники школы уговорили Михаила Александровича провести очередное заседание не в помещении, а на пляже. Михаил Александрович не участвовал в этом заседании и, видимо, поэтому согласился. Вынесли доску с навесом на пляж рядом с гостиницей. Я, раздетый, в плавках делал доклад. Остальные, тоже в раздетом виде, уселись на песок в тени под кустами. Доклад проходил около получаса. К вечеру выяснилось, что я сгорел, причем, ровно наполовину – покраснели правая часть тела и правая нога. Дело в том, в разреженной атмосфере высокогорного Иссык-Куля обгореть можно очень быстро. Я не заметил, что стоял в тени под навесом ровно наполовину. А половина была на солнце. Вот к чему может привести желание совместить приятное с полезным.
В то время я увлекался изучением графологии по Зуеву-Инсарову. На школах ко мне подходили с образцами своего почерка, а чаще – почерков знакомых женщин. Просили сделать экспертизу по рукописному тексту. Я не относился к этому серьезно. Скорее – как к развлечению. Но что-то, видимо, из книги Зуева-Инсарова я все-таки усвоил. Многие восхищались моими прочтениями характеров по почерку. А, может быть, я стал немножко гадалкой. К гадалкам ведь тоже ходят. И верят в гадание. МАГ, узнав о моих «успехах», решил выдать мне диплом: «выдан за вклад в графологический анализ почерков участников школы…». Подпись: «Член-корреспондент…». У МАГа, как видите, с юмором было все в порядке. Почему-то этот диплом мне дороже десятков других вполне серьезных дипломов. Видимо, потому что в нем можно почувствовать человеческое тепло МАГа, его душевное отношение к нам, молодым ученым.
Я все успевал. Работал по-прежнему в «Граните». Институт был основан в 1920 году на базе Центральной научно-технической лаборатории РСФСР и назывался Государственным научно-техническим. Потом, в 1921-м, под руководством В. И. Бекаури, конструктора и изобретателя в области морского вооружения, было создано Особое техническое бюро, которое разрабатывало, кроме всего прочего, и авиационные мины и торпеды. Мандат Бекаури подписал Предсовнаркома Ленин. В шестидесятые и семидесятые годы институтом руководил Виктор Владимирович Павлов. В прошлом – фронтовик, разведчик. Из-за повреждения ноги на фронте он сильно хромал, ходил с большой увесистой палкой. Виктор Владимирович был хорошим директором. Рассказывали, что, когда делал предложение своей будущей жене, предупредил ее, что главное для него работа, а не семейная жизнь. Тогда подобное отношение к работе и жизни было широко распространенным. Институт ведет очень важные разработки для судостроительной промышленности, директор – влиятельный человек, член бюро обкома. Красивое суровое лицо. Очерченные черные брови. Тщательно выбритые щеки отливают черным, не скрывают густых волос бороды. Говорят, что В. В. очень суров и вспыльчив. Говорят, в сердцах может ударить провинившегося палкой в своем кабинете. Я этого не знаю. В. В. хочет, чтобы я защитил докторскую. При встрече спрашивает: «Ну, когда, ну, когда? Нам нужны молодые ученые в ученый совет». Увы, я не использовал благоприятную обстановку. Защита диссертации – это не только научные труды и не только внедрение. Это еще много всякой другой суеты. Простите меня, Виктор Владимирович. Мне больше нравилось заниматься инженерным делом. Диссертация – хорошо, а здесь реальная жизнь.
В «Граните» интересно работать. Немало настоящих ученых. Разрабатываются методы распознавания образов и группового интеллектуального поведения систем вооружения. Тогда еще было ощущение, что мы делаем технику, если не лучше, чем на Западе, то уж никак не хуже. А я занимался созданием электроники, воплощением в металле всей этой интеллектуальной роскоши.
В те годы мы увлеченно читали законы Паркинсона, Паркера, Чизхолма, Мерфи, созданные, видимо, как результат коллективного творчества физиков и инженеров. Это же алмазы человеческой мудрости. «Если вам кажется, что ситуация улучшается, значит, вы чего-то не заметили». «Если дела идут хуже некуда, не переживай – в самом ближайшем будущем они пойдут еще хуже». Мы сами придумывали новые шуточные изречения, заповеди инженеров, основанные на нашей каждодневной практике. «Если тебе дали срочное задание, отложи в сторону, не спеши его выполнять. Возможно, вскоре отпадет необходимость в нем. Или задание будет изменено». «Любая, сколь угодно большая инженерная работа может быть выполнена сколь угодно малым количеством исполнителем за любой, сколь угодно малый промежуток времени». Последнее утверждение казалось мне очень близким к истине. Мы умели концентрироваться и иногда делали фантастические разработки за очень короткое время. Однажды возникла срочная необходимость создания дополнительного, не запланированного ранее прибора, который дал бы новое качество разрабатываемой системе. Вечером я начал работу, и к утру у меня был готов документ, подробнейшим образом описывающий устройство и функционирование этого прибора. Документ содержал все необходимое для его конструирования. В обычном режиме на создание такого документа потребовалась бы работа целого подразделения в течение нескольких месяцев. Такие «подвиги» были обычным делом среди наших разработчиков, потому и результаты были впечатляющими.
Конечно, буря и натиск. Но, скажу откровенно, вел я себя временами экстравагантно и неадекватно. Мне нравилось эпатировать окружающих. В конце семидесятых любил на вечеринках сотрудников (тогда еще не было названия «корпоративы») под музыку Уэббера «Jesus Christ Superstar» танцевать соло-балеты «Целина» и «Малая земля» по сюжетам книг дорогого Леонида Ильича. В нашей совковой конторе мало кто это приветствовал. Я думаю, вряд ли это было эстетично. Зато – эпатажно.
Любил подначивать молодых специалистов, склонял их потягать гирю, посоревноваться в поднятии тяжестей в обеденный перерыв. «Два к одному, – говорил я, – ты – десять, я – двадцать, ты – двадцать, я – сорок».
Во время разговоров с сотрудниками подчас нелепо и неуместно размахивал руками и ногами перед лицом собеседника. Я увлекался каратэ и любил демонстрировать особо высокие маваши– и йока-гери, круговые и боковые удары ногами по голове противника. Многих это раздражало, и некоторые серьезные ребята относились ко мне неодобрительно. Что делать – у меня был роман с гирями, я неплохо поднимал тяжести, и мало кто мог со мной соперничать. У меня был роман с каратэ. Не потому, что это средство самообороны. Каратэ, как и другие единоборства, – это театр. В котором каждый показывает себя. Театр, в котором невозможно сыграть надуманный образ, театр, в котором актер остается предельно искренним и может быть только самим собой.
Ознакомительная версия.
