– Ну, как ваши успехи? – спросил он, щуря глаза от едкого дыма «Беломора». Витька, ухмыляясь, рассказал о прослушивании, мы помогали ему, как могли.
– Ну что они хотят от меня? – разгорячился Цой в конце повествования. – Я не хочу писать специально какие-то политизированные песни. У меня это не получается.
– Никого не слушай, играй то, что у тебя сейчас идет, – успокоил его Борис. – Все отлично, Витька. Не обращай на них внимания. Вам нужно сделать запись, и думаю, что я смогу вам помочь. Как только Тропилло освободится, я с ним поговорю о вас. Сейчас у нас студия очень загружена, вы подождите немного, подготовьте как следует материал, а немного попозже мы все запишем. Ты, кстати, подумай насчет имиджа. Мне кажется, что вы – чистые новые романтики. Вам нужно попробовать что-нибудь в этом ключе.
– Что это такое? – спросил Витька.
– Это что-то вроде Adam and The Ants, – предположил я, – кружева, камзолы, сабли…
– Ну, почти так. По музыке немного в другую сторону, но по виду – приблизительно похоже. Ты же художник, Витька, – подумай над этим…
– Подумаем. Спасибо, Боря.
Борис пообещал нам заняться рекламой «Гарина и Гиперболоидов» в Москве, и мы ухватились за эту идею – помня концерты «АУ» в столице, мы стремились продолжить веселье такого рода и хотели бы поработать там еще.
– С Троицким уже вы знакомы, – говорил Борис. – Он вас помнит, любит, мы поможем вам в Москве развернуться как следует… Да и в Ленинграде тоже. Пока репетируйте, готовьтесь к концертам – все придет. Ходите в клуб спокойно, но не особенно реагируйте на то, что там происходит. Я вас вижу нормальной, полноценной группой.
После назойливых поучений Тани Ивановой слышать все это было чрезвычайно приятно. Мы просидели у Бориса часа два, за это время совершенно пришли в себя и решили следовать его советам. «Только не надо перенапрягаться», – как говорил Саша-с-Кримами.
Шла осень 1981 года. Все еще было впереди, и мы это чувствовали. Мы были бодры и веселы, репетировали, сочиняли, играли. Началась полоса дней рождений друзей, и мы не пропускали ни одного, и повсюду нас заставляли петь. «И этой осенью много дней чьих-то рождений…» Перед нами открылись замечательные перспективы – содействие Б. Г. обещало очень многое. Мы уже понимали, что наш путь будет отличаться от основной рок-клубовской дороги, и это было крайне романтично – мы были одиночками, не вписывающимися в ленинградские рок-стандарты. «Гарин и Гиперболоиды» все чаще бывали у Майка – он жил рядом с ТЮЗом, и я частенько шел к нему прямо с работы, потом приезжал Витька, мы сидели иногда и до утра, а утром я шел на работу прямо от Майка – очень удобно. Именно там, на коммунальной кухне огромной квартиры, были первые прогоны нашей программы, обсуждения новых Витькиных песен – Цой показывал Майку и Наталье все свои новые произведения и ждал их трезвых суждений, на которые они были способны, даже будучи нетрезвы.
В один из дней я сидел после работы и ждал Витькиного звонка – придя из училища, он обычно сразу же звонил мне, и мы немедленно встречались. Мы уже не могли находиться друг без друга – только вместе нам было интересно, все дела у нас были общими, и порознь нам почти нечем было заняться. Позвонил Олег и сказал, что сейчас зайдет ко мне. Пришел он действительно очень быстро – минут через десять после звонка. Олег был мрачен и молчал. Прошел в комнату, сел на диван и сказал:
– Ну, все.
– Что «все»? – спросил я.
– Завтра утром уезжаю.
– В смысле?
– Забирают.
– В армию?
– Да.
– А как это – так быстро?..
Олег сказал, что он уже давно прошел и медкомиссию, и все остальные комиссии, просто не говорил нам об этом, на что-то еще надеялся, оттягивая неприятный момент, как мог.
Позвонил Витька и приехал через полчаса. Мы пошли к Олегу, просидели у него до позднего вечера – слушали музыку, пили вино, о нашей группе не говорили – что тут говорить. Потом Витька попрощался с Олегом – он не мог утром подойти к военкомату и проводить его, поскольку в его училище уже возникли настроения, аналогичные предыдущему месту учебы, – Витьку грозились выгнать за прогулы.
Утром мы с Олегом поехали в военкомат, что около метро «Московская». Приехав на место сбора, мы выяснили, что автобусы придут только через час, Олег отметился везде, где было нужно, и мы зашли покурить и поговорить напоследок в какой-то подъезд – было холодно. В парадной стояли несколько замерзших призывников, у одного из них в руках была гитара, они пили водку и горланили какие-то свои песни. Мы поднялись на этаж выше, закурили и молча слушали доносившиеся снизу пьяные голоса. Хлопнула дверь, и по лестнице застучали шаги. На лестничную площадку вбежал Витька – в распахнутой куртке, со снегом в черных волосах. Сегодня утром выпал первый снег.
– О, Витька! – заорал Олег. Он просто весь расцвел. – Спасибо, что приехал. А как училище?
– Ну, Олег, я думаю, что сегодня твои проблемы поважнее, чем мои, – сказал Витька.
– Все равно спасибо.
Мы опять замолчали и закурили.
– Ну что, мужики, – первым заговорил Олег. – Конечно, два года вы меня ждать не будете. Но когда я вернусь, мы вместе что-нибудь придумаем? Возьмете меня в группу, чем-нибудь помогу – пусть не барабанщиком…
– Олег, ну ты же понимаешь – два года… Неизвестно, что со всеми нами будет. Возвращайся, посмотрим. Конечно, мы будем вместе – не так, так иначе. Не волнуйся, – сказал Витька.
Осень проходила в бесконечных репетициях, походах в гости, болтании по улицам – с Витькой теперь мы расставались только для того, чтобы пойти на работу или учебу, ну и ночевали у родителей – каждый у своих. Мне трудно вспомнить день, который бы мы не провели вместе. Он совершенно отбил у меня охоту сочинять песни – я был просто подавлен обилием и качеством материала, который Витька беспрерывно мне показывал. Он писал постоянно, и его вещи так мне нравились, что было много интереснее заниматься аранжировками его музыки, которая приводила меня в восторг, чем писать самому что-то новое. Очухался я только спустя несколько лет и снова стал кое-что пописывать, а тогда, стоило мне взять в руки гитару и начать что-нибудь придумывать, как я автоматически начинал обыгрывать Витькины гармонии. В конце концов я плюнул на собственные эксперименты и полностью погрузился в совершенствование программы «Гарина и Гиперболоидов». Всеми «Гиперболоидами» теперь в одном лице был я и вместе с «Гариным» – Витькой подводил к завершению первую нашу программу. Замены Олегу, которого забрали в армию, у нас так и не было – мы трое, а теперь уже двое, были одним целым, у нас появился свой ритм жизни, свое, как говорят, «поле», и мы берегли его, очень осторожно заводя разговоры даже друг с другом о расширении состава группы, но эти разговоры становились все более невнятными и как-то сами собой угасли – нам было неплохо вдвоем.
Витька продолжал проверять свои песни, показывая их Майку и не только ему, – у Майка постоянно были гости, и они принимали живейшее участие в обсуждении новых произведений, вернее, не в обсуждении, а в убеждении Витьки, что песню, которую он только что спел, безусловно стоит включить в программу, что она хорошая, что она очень хорошая, что она очень-очень хорошая…
– Но ведь текст дурацкий, – говорил Витька. Я знал, что он кривит душой, – на написание текстов он тратил, как я уже говорил, много времени и дурацкими их, конечно, не считал. Он просто боялся выглядеть безграмотным, выглядеть как большинство длинноволосых певцов рок-клуба с их высокопоэтическими откровениями о любви и мире. Его убеждали, что текст хороший, потом начиналась волынка с музыкой. Когда наконец Майк говорил, что Витька просто ненормальный, что такой мнительности он еще ни у кого не встречал, Цой сдавался, улыбался и соглашался, что, возможно, после подработки, после редактирования, когда-нибудь песня будет включена в число предназначенных для исполнения на зрителя.
Два или три раза мы ездили в часть к Олегу – он нес службу в Павловске, и навещать его было очень удобно, но эта малина скоро закончилась: как-то мне позвонили родители Олега и сказали, что из Павловска его перевели в другую часть. На вопрос «куда?» я ответа не получил и понял, что третьего «Гиперболоида» засекретили основательно и мы действительно два года его не увидим. Как выяснилось позже, Олег улетел в братскую республику Куба и новости современной музыки два года узнавал не на толчке у «Юного техника», а слушая американское радио и смотря американское телевидение. Это немного скрашивало ему те ужасы службы, о которых он рассказал мне, когда вернулся. И о них я здесь не буду распространяться.
Окончательно мы прекратили заниматься поисками новых членов нашей группы, когда получили заверения от Майка и Б. Г., что, случись у нас концерт, их музыканты и они сами всегда окажут нам посильную помощь, а также в том, что мы вдвоем выглядим достаточно интересно и необычно, и нам стоит начать выступать так, как есть. После этого мы немного переделали аранжировки, заполнив пустые места, предназначенные для басовых и барабанных рисунков, и стали практически готовы к полноценным квартирным концертам. Но что-то той осенью с «квартирниками», как назло, было затишье, и ленинградским любителям нетрадиционной рок-музыки никак не могла представиться возможность познакомиться с новой супергруппой.
