23
Еще утром Яна забрала из почтового ящика квитанцию на посылку, но добралась до почты уже после работы. Радовали ее эти рождественские дары или нет – она и сама не знала. Два раза в год она получала из Канады коробку или пакет с подарками – перед Новым годом и летом – ко дню рождения.
Конфеты, какая-то косметика, шарфик или перчатки зимой и несколько футболок, пестрых юбок и солнечные очки летом – таким был примерный набор знаков внимания, оказываемых отцом, точнее, его новой семьей, ведь собирали это, несомненно, женские руки – Надеждины или ее невестки.
На этот раз в пакете были черный свитер с яркими полосками, коробка конфет и альбом для фотографий. Она взяла свитер в руки – полезная вещь, особенно учитывая то, что на кухонном столе уже лежал билет на поезд на тридцать первое декабря. Так Яна решила в этом году вопрос празднования Нового года: ночь в поезде, а затем – заснеженные Карпаты, спуски с гор на лыжах, подъемники и снова спуски, новые люди вокруг, новые впечатления. Вот так и праздники пройдут. Полистала фотоальбом. В прозрачные кармашки-страницы были вставлены две фотографии.
«Постарел папа», – подумала Яна, но, к своему удивлению, не прониклась ни возрастными проблемами отца, ни тем, что рядом с ним улыбалось уже трое канадских внуков. Они давно существовали «где-то там», вне ее траекторий.
Прошло более десяти лет после их отъезда, не сказать чтобы в Канаде им жилось беззаботно, но редкие письма приносили Яне известия о том, что семья в конце концов устроилась, все нашли работу, имеют хорошее жилье и в целом довольны. Конечно, если бы она решила ехать следом, поставив отца перед этим фактом, вряд ли бы он возражал. Поэтому обвинять его в чем-то не приходилось. Сама так захотела. Выучилась. Похоронила бабушку. Вышла замуж. Развелась. Вытащила себя за волосы из пропасти депрессии. Может, тогда, в период, когда земля уходила из-под ног, к ней и залетали мысли бросить все и… Но так и не решилась. Тело после преждевременных родов и потери ребенка постепенно восстановилось, боль душевная и разочарование засиделись дольше, но и они сгладились. Жизнь, как ни странно, продолжается после любых испытаний, и ты шаг за шагом движешься вперед, снова учишься ходить, говорить, улыбаться себе и людям.
Отец несколько раз в год присылал рукописные письма (так и не подружился с компьютером и Интернетом, хоть и не такой уж старый, еще нет и шестидесяти), сообщал в нескольких предложениях новости, жаловался на здоровье, спрашивал, чем она занимается и какие у нее планы, но в гости больше не звал. Да Яна и не набивалась. Вспоминала его нерешительное предложение эмигрировать вместе с ними, потом его слезы в Борисполе и понимала, что варианты в ее жизни были, но каждый выбирает свой путь сам. Сам его и проходит.
Хотя, чего греха таить, нелегко ей было плыть по житейскому морю, зарабатывая себе на хлеб руками и выслушиванием десятков чужих историй, пропуская через себя людские боль и неприятности, будто своих ей не хватало. И казалось, что и собственный печальный опыт, женские слезы и семейные драмы с каждой новой историей будто резинкой стирали в ее воображении образ настоящего мужчины. Точнее, стирали веру в существование этого мужчины не где-то в сказках, фильмах и романах, а здесь и сейчас – в реальной жизни, в ее окружении, в ее родном городе, на тропах, которыми она ходит.
И все же Яне нравилось присматриваться к людям. В магазине. На улице. В транспорте. Додумывать их истории. Догадываться об их отношениях. Психологом она была бездипломным, не испорченным многолетним образованием. Была она интуитивным психологом «от Бога», к тому же умела слушать. А еще – создавать вокруг себя некое «поле равновесия и покоя», «поле целебных энергий», как сказала ей одна бывшая пациентка. Как это у нее получалось, трудно объяснить. Может, просто было дано. Дано быть кому-то нужной в трудную минуту. А это уже немало для осознания своего места в жизни.
Обо всем этом думала Яна, рассматривая то свитер, то фотографии большой улыбающейся канадской семьи. Но вдруг накрыла ее волна одиночества и жалости к себе, комок подступил к горлу, в носу закрутило, картинка в глазах расплылась, и Яне неудержимо захотелось почувствовать рядом крепкое мужское плечо, ощутить теплоту добрых рук, увидеть разумные неравнодушные глаза, услышать слова поддержки и любви. А может, самой качать на руках маленькое существо, растить его, беречь и защищать эту «плоть от плоти»…
Яна упала на кровать, обхватила подушку руками и разрыдалась. Плакала она долго и искренне, будто за последние годы накопилось в ней море этой соленой жидкости, которая пошла через край, лишь только Яна позволила себе слабину.
Постепенно рыдания затихали, она обессиленно всхлипывала и чувствовала, как накрывает ее сон. Из последних сил, не вставая с кровати, разделась, сбросила одежду на пол, завернулась в одеяло, скрутилась калачиком и притихла. Перед глазами проплыло лицо отца, каким он был еще в ее школьные годы, мамин портрет на гробе, перевязанный черной лентой, Надеждины умелые руки, неустанно хлопотавшие в кухне, очередь на регистрацию в Борисполе… Все это вылезло из тайников памяти и кружились перед ее внутренним взором.
«Заменить чем-то хорошим! Заменить», – в полудреме посоветовала сама себе Яна и сделала усилие, чтобы отодвинуть подальше эту карусель. И, уже проваливаясь в сон, увидела перед собой доброе спокойное лицо профессора Соломатина, его искреннюю улыбку, а еще будто почувствовала, как его теплая рука накрывает ее сплетенные пальцы. На сердце стало тепло и уютно, Яна расслабилась и поплыла в свои сны.
Пока Александра и Вадим смотрели выступления учеников балетной школы, на улице пошел густой пушистый снег. Они добежали до машины, Вадим пикнул сигнализацией, осторожно открыл дверцу и с силой ее захлопнул. Сухой снег скатился на землю. То же он проделал и с дверцей с другой стороны машины. После этого помог Александре усесться, а она еще несколько минут наблюдала за тем, как Вадим, словно волшебной палочкой, обмахивал щеткой окна машины, открывая ей панораму ночной Контрактовой площади в рождественских огнях. Прямо перед ними, за площадью, стоял на постаменте заснеженный Григорий Сковорода с котомкой через плечо. Людей у памятника было немного, не то что днем. Топталась какая-то компания молодежи с гитарой, а еще виднелась неподвижная мужская фигура с цветами в руке. «Место встречи изменить нельзя», – подумала Александра и улыбнулась.
Открылась дверца, Вадим потопал ногами, рукой смахнул снег с головы и быстро нырнул в салон и уселся за руль. Он заметил улыбку Шурочки, и это было приятно, даже если она насмехается над его манерой отряхиваться перед тем, как сесть в машину. Ну, вот он такой. Какой уж есть. Вот такой… Зато настоящий. Не выпендривается, чтобы изображать из себя распальцованного мажора… Ему было приятно ощущение того, что рядом с Шурочкой не нужно становиться на цыпочки, что-то из себя корчить, зарабатывать очки, думать, как ты выглядишь и на сколько баллов тянешь сегодня. Ему нравилось быть собой, улыбаться, шутить, рассматривать ее и Стасю, делать для них обеих что-то приятное, хотелось заботиться о них… А еще его вновь охватило желание поцеловать ее в губы, на которых еще играла легкая улыбка. Необъяснимо тянуло Вадима прикоснуться к этой женщине. Как врач он, конечно, был осведомлен и о межполовой «химии», и о гормонах, и был в курсе теории дедушки Фрейда, не понимал только этой «избранности». Почему с одним человеком тебя «включает» просто так, а для удерживания равновесия с Анжелой, например, приходилось прилагать столько усилий.
Сейчас ситуация, казалось бы, позволяла поддаться волнующему желанию коснуться, поцеловать ее – вдвоем в машине, снаружи падает снег, еще немного – и снова придется выходить сметать его… Но подсознательно Вадим чувствовал, что еще рано, и он снова сдержался.
Завел двигатель. Вздохнул. Поймал на себе удивленный взгляд Шурочки. А дальше его понесло без сценария. Он сказал то, что само вырвалось:
– Я хотел пригласить тебя где-нибудь поужинать… – Пауза, взгляд глаза в глаза. – Но такая погода… Еще заметет нас где-то к черту, пока будем сидеть… – Пауза, сдерживаемая улыбка, серьезный вид. – Так вот, у меня есть предложение, несколько банальное, но гораздо более безопасное… – Пауза, вопрос в глазах сидящей напротив женщины. – Давай сейчас заедем в ближайший супермаркет, возьмем какой-то еды, бутылочку вина и, чтобы не искушать человека за рулем, поедем ко мне ужинать, а?
Александра пару секунд смотрела ему в глаза – без удивления, спокойно, потом пожала плечами и без набора фраз, который мог бы показаться уместно-типичным в данных обстоятельствах, просто сказала:
