– Вдвоём понесём? – тогда спросила прабабушка сноху.
Баба Клава утвердительно кивнула головой. И, взяв этот лёгкий мешок за противоположные концы, они пошли к дому, назад.
Не обременённый никакой ношей, радостный, я побежал впереди них. По дороге несколько раз останавливаясь и поджидая, пока прабабушка и бабушка неторопливо догонят меня, я, так сказать, по мере моего роста, стал заниматься разглядыванием местности, по которой мы так двигались. Лесок при железной дороге довольно быстро сменился длинной тропинкой, по одной стороне которой, на всём протяжении её – в один ряд густо росли высокие кусты акаций, по другой стороне находилось поле, на котором росла то ли рожь, то ли пшеница, то ли овёс; сейчас уж, конечно, не помню, что на нём, этом поле, было.
Поле было огромное, колхозное. Даже когда тропинка закончилась, и под прямым углом к ней пошла грунтовая просёлочная дорога, в частности, соединявшая железнодорожную станцию с деревней Богачёво, то оно, это поле, было широко-прешироко раскинуто и по одну, и по другую сторону от дороги. Не так далеко, за полем, виднелась деревня Богачёво. На полдороге к ней, над полем, высоко в небе, мельтеша крыльями, как бы повисши в воздухе, пела свою радостную песнь какая-то птица; позже я узнал, что то́ был жаворонок.
По возвращении назад мы стали обедать. Потом уже не шутя стали ждать гостей, часто подходя к изгороди в том месте, где она «смотрела» в поле, за которым находилась железная дорога, – и, всматриваясь в направлении железнодорожной станции и просёлочной грунтовой дороги, по которой мы только что двигались сами. Кстати, железнодорожная станция, а будет правильнее сказать, полустанок, года через 2 был перенесён метров на 800 дальше от Москвы; и ещё: последний имел уже железнодорожную платформу, то есть люди выходили здесь, на полустанке, не на землю, а удобно – на известную, достаточно высокую площадку. От нового полустанка до деревни Богачёво шла просто тропинка полем.
Первым из Москвы приехал Юрий, потом обособленно – мой дед, Иван Иванович, за ним родители мои – отец и мать. Остальных гостей мы уже не встречали с таким повышенным вниманием (ожидая у изгороди). Однако всякий новый приезд на участок прабабушки очередных гостей нам был, хорошо помню, очень приятен. Самостоятельно входя через калитку и попадая в сад – огород, они неожиданно появлялись перед нами, неся в руках не пустые, не многочисленные сумки. После взаимных чистосердечных приветствий, почти тут же началось приготовление стола для ужина – прямо в саду, под высокой раскидистой старой яблоней.
Как деревенский житель, прабабушка сама, собственноручно готовила к ужину самовар; пожалуй, вспомню – как. Заливая в самовар почти целое ведро воды, и заполняя сухими еловыми и сосновыми шишками внутреннюю трубу самовара, прабабушка далее начинала заготавливать махонькие деревяшки – для растопки самовара. В большинстве своём, она находила какую-нибудь подходящую дощечку и начинала расщеплять её, но не топором, а косарём, рукоятка которого была такая же тяжеловесная, как и его лезвие; добавлю: рукоятка косаря была чисто – металлическая, железная, без какого-либо удобного для руки покрытия. Нарубленную таким образом растопку, прабабушка опускала в большую бутыль с керосином и, поджигая спичкой растопку, бросала во внутреннюю трубу самовара.
Когда налаживалось устойчивое горение – растопки и сосновых, и еловых шишек, прабабушка, надо ли говорить, накрывала внутреннюю трубу самовара – съёмной внешней трубой. Внешняя труба самовара, время от времени, испускала очень приятный по запаху дым, происходивший, опять стоит ли говорить, тогда, когда топливо во внутренней трубе самовара прогорало, и прабабушка, сняв внешнюю самоварную трубу, подкладывала во внутреннюю – новую порцию шишек.
Теперь попутно вспомню одну умышленную или не умышленную не гигиеничность, связанную с приготовлением самовара. Когда к столу были нужны не только кипяток, как правило, для чаепития, но ещё и варёные куриные яйца, то их, нисколько не думая, готовили непосредственно в самом самоваре. Не менее чем десяток куриных яиц можно было сварить одновременно, укладывая их в верхней части самовара, вокруг внутренней трубы его. По прошествии времени, необходимого для варки яиц, их вынимали столовой ложкой из самовара, ну а сам самовар ставили на стол, если топливо во внутренней трубе его, самовара, прогорало или почти прогорало. Какой был тогда – в смысле чистоты физической и моральной – кипяток в самоваре, я думаю, можно понять…
Итак, началось приготовление стола для ужина, в саду, под старой яблоней. Здесь стационарно стоял большой, продолговатой формы, самодельный стол. Он был всегда покрыт клеёнкой. У стола, придатком к нему, стояли лавки, стойки которых были врыты в землю. Консервным ножом вскрывались рыбные консервы, нарезывались на тарелки варёная, копчёная и ливерная колбасы, сыр и, само собой, хлеб; развесные конфеты да печенье прямо в магазинной упаковке, – в бумажных, довольно прочных пакетах, – дополняли стол. На последний были выставлены и безалкогольные напитки, привезённые из Москвы прибывшими гостями; спиртные напитки, – эти пока придерживались (чуть ниже объясню – почему).
Не дожидаясь, покуда самовар закипит, первая, меньшая часть компании села за стол. Очень часто мест на всех не хватало, – и даже с помощью стульев, принесённых из дома, – тогда за стол садились – усаживали в первую очередь тех, кто не пил или же кому не давали – по малости – нехватки лет – спиртные напитки. Поев и попив, такая часть компании, из которой самой взрослой, старшей была упомянутая студенческая молодёжь, вставала из-за стола и обычно уходила, уступая место, ну, так сказать, любителям спиртного. К таковым, впрочем, относилась даже прабабушка, которая всегда выпивала с гостями «для аппетиту» рюмку – другую портвейна; ну, конечно, выпивала тогда, когда заботы с самоваром или же с чем-то другим бывали окончены. И на этот раз мест на всех не хватило, и я, ясно, попал в первую очередь усаживаемых – садившихся за стол.
По обеим сторонам стола, на двух лавках расселась такая компания: Юрий, его двоюродный брат – Михаил («показывавший» однажды мне Москву…), Наташа, двоюродная сестра Юрия и Михаила (дочь тёти Тани (Татьяны Алексеевны); было ей, Наташе, тогда – 9 лет), Юля, двоюродная сестра Юрия, Михаила и Наташи (дочь тёти Маруси), подруга Юли, имени которой я не помню, однако фамилия её была – Терновская (вышеупомянутая дочь приятельницы тёти Маруси), ну и я, шестилетний мальчик. На правах относительно – относительно взрослого хозяина за этим – для каждого из нас, шестерых, – безалкогольным столом, Юрий встал и открыл консервным ножом две – три бутылки фруктового прохладительного напитка, после – разлил его по нужному количеству чашек, стаканов да кружек, также стоявших на столе. Надо сказать, на столе ещё стояли чистые тарелки в нужном количестве, около каждой из которых, лежало по вилке. Сделав необходимое, Юрий опустился на своё место, и мы, все шестеро, начали ужинать. Во время не продолжительного для нас ужина, за столом возник вскоре такой разговор:
– Юль, мы с Мишкой в волейбол на деревню пойдём играть. Лосяков придёт, Кузнецова Зина с сестрой. С нами пойдёте? – обратился Юрий к Юле и её подруге (Лосяков и Кузнецова Зина с сестрой – тогдашняя молодёжь деревни Богачёво, – ту, которую знал, с которой дружил, в частности, Юрий).
Переглянувшись с подругой, Юля сказала:
– Да наверное.
Михаил тоже вставил своё слово. Посмотрев на Терновскую, Юлину подругу, а потом на Юлю, он спросил:
– Юль, а знаешь, что в Москве будет Фестиваль молодёжи и студентов на будущий год?
– Конечно, знаю. Летом он будет.
– Весной нам говорили в школе, – продолжил разговор Михаил, – в будущем учебном году налегайте на язык, на французский: во время Фестиваля будете помогать иностранцам ориентироваться в Москве, если они к вам обратятся за этим.
– Да, интересно будет на будущий год в Москве, – заметила Юля. – Со всех пяти континентов прибудут к нам. Английский, французский, немецкий, – всемирнораспространённые на сегодня языки, – конечно, надо знать. Если что, если будут вопросы, мы с Терновской будем английский свой применять.
В этот момент прямо на стол, чуть ли не в тарелку с едой, упало, ещё далеко не зрелое, видимо, само собой отвалившееся, яблоко со старой яблони. Яблоко было совсем небольшое. Кстати, замечу: не знаю, какого наименования была эта старая яблоня; знаю только, что её, полностью созревшие, плоды всегда бывали довольно мелкими и обычно шли на варенье и яблочный компот.
Мы, все шестеро, весело подняли вверх головы. Потом я лично повернулся и посмотрел в сторону взрослых. Целой, единой компании они собой не представляли. Прабабушка, очевидно, на какое-то время, наладив свой самовар, сидела на садовой лавочке. Рядом с ней сидели сёстры бабы Клавы – Татьяна Алексеевна да Марья Алексеевна (тётя Таня и тётя Маруся). Михаил Семёнович (муж тёти Тани) и приятельница тёти Маруси (назову её – Терновская старшая) стояли подле лавочки. Между ними происходила какая-то беседа. Своих родителей да бабу Клаву с дедом я – в прямой видимости – не увидел. По всей вероятности, они были в доме.
