– В следующий раз ноги переломаем, – пообещал первый, – а они у тебя красивые. Жалко будет. Ползите-ползите отсюда…
Вячеслав Андреевич пришел в себя примерно через минуту, что при подобных обстоятельствах можно признать мужеством и героизмом.
– Кто это?
– Ты спрашивал про ближний круг? – Настя сидела рядом под звездным небом и размазывала по щекам черные от туши слезы. – Вот достойный представитель. Подонок! Это я на него материал собирала… Ты извини, что тоже досталось…
– Это ты извини, – Золотову все же было неловко, что не смог защитить даму, – но тут и папа мой не смог бы уболтать. Да, городок у вас не скучный. Родина Змея Горыныча… А почему, кстати, Горыныч? У него батя Горын, что ли, был?
– С тобой все в порядке? Может, в больницу? – Настя достала из сумки платок, приложила к его окровавленному носу.
Он отреагировал мужественно. Не ойкал и не морщился.
– Терпимо. Поехали домой.
Но Настенька домой не поехала… По пути завернула в полицейский участок. Московского гостя с собой не взяла, оставила в машине. Вручила бутылку с целебной родниковой водицей, велела прикладывать к опухшему носу.
Вернулась она скоро и еще более расстроенная. Поведала, что ее ухажер Дима трусливо ушел в тень, вместо того чтоб отправить в ресторан вооруженный экипаж быстрого реагирования. Или хотя бы посочувствовать.
– Это просто беспредел! Мне ноги грозились переломать, а он: «Что я могу сделать? Ни один свидетель против Лузина не подпишется. Его даже на пятнадцать суток не отправят». А я что, не свидетель? Или меня мало? Ты представляешь, он сказал, что я с другой планеты!
Она перестала хлюпать носом и повернулась к Золотову. Возмущение ей очень шло.
– Это они все с другой планеты! Скоро и их всех примутся лицом по асфальту возить! А они будут опускать глаза и извиняться, да? Это называется полиция! Только пьяных на улице могут забирать. Да и то не всех. Сериалы про них надо снимать. Комедийные!
Она завела мотор и резко сорвалась с места. Так, что у Золотова чуть не выпрыгнула из рук нагретая щекой бутылка.
– Господи, ну найдется здесь хоть один смелый человек?
Промчавшись метров двести, она резко остановилась.
– Ну-ка, покажи…
Золотов послушно убрал от лица бутылку, она осторожно дотронулась до носа.
– Почти не видно, – виновато заверила она, – к утру пройдет. Антон, мне так неудобно. Правда. Блин, показала город.
Избитый по ее милости «Антон» великодушно улыбнулся.
– Вообще-то, это я тебя в ресторан пригласил. Не переживай. В Москве то же самое. Только на высоком уровне.
Золотов вспомнил цветоводов – и сразу сегодняшний инцидент в ресторане показался ему мелким и незначительным. Настя снова завела машину и на этот раз довезла Золотова до коттеджа без приключений. Он, как полагается в таких случаях, пригласил на чашку чая. И, что удивительно, при этом имел в виду действительно чай. Посидели бы немного в спокойной и безопасной обстановке. Еще поболтали. Повозмущались бы, потом успокоились. Не хотелось, чтобы она уезжала.
Но Настя отказалась. Заменжевалась, почти было согласилась, а потом все же отказалась. Объяснять ничего не стала. Пообещала завтра позвонить.
Вячеслав Андреевич, получивший за последний день массу впечатлений и эмоций, сразу проследовал к холодильнику и припал к чарке с живым пивом.
* * *
Утро в больничной палате – унылое зрелище. Впрочем, как и все остальное время суток. Но утро – особенно. Спишь себе, сны видишь, как вдруг ни свет ни заря влетает медсестра, включает свет, начинает градусники под мышку толкать. Только снова задремлешь – возвращается, зараза, градусники забирать. А потом какой сон? Особенно если температура нормальная, и мерить ее нет никакого смысла. Правда, Плетнева это не особо беспокоило. Его пока вообще мало что беспокоило. Как обычно бывает у потерявших память граждан. Он просто лежал и таращился в потолок, словно мумия, приготовленная к погребению в саркофаг.
– А у меня что-то побаливает, – жаловался неугомонный сосед, – у самого на себя рука не поднялась, попросил одного. Заставь дурака Богу молиться. А тебя-то кто?
– Не помню, – прошептал Плетнев, не забывший, к слову, родную речь. А было бы прикольно, если б он заговорил на мове или хотя бы на английском. Или китайском.
– Вот это правильно, – одобрил сосед, – в камере лучше не трепаться.
Из коридора сначала послышался громкий скрип и дребезжание. Потом донесся знакомый кисловатый запах. Санитарка в несвежем халате и клеенчатом фартуке закатила в палату тележку с харчами.
– Завтрак, – бюджетным тоном оповестила она.
В миски плюхнула по половнику варева, выставила на стол. Сосед встал с кровати, взял с миску, понюхал, как собака.
– Баланда лучше, – со знанием дела сравнил он.
– Что дали, то и привезла, – огрызнулась санитарка, про себя посоветовав: «Жри что дают», – и покатила дальше.
– Душегубы! На больных наживаются, – бросил он вслед, Но ложку взял и принялся кушать.
– Чего не ешь? Остынет. Холодное оно вааще не лезет.
– Не хочу, – апатично ответил Плетнев и перевернулся на бок. Лицом к стенке. Он действительно не хотел есть. Он ничего не хотел. Или забыл, как хотеть нужно. Сосед поглотил свою порцию каши. Принялся за плетневскую.
– Нет, у меня тоже провалы бывают, – заметил он, жуя, – помню, иду по улице, а ко мне мужик незнакомый подбегает. Радостный такой. Привет-привет. А я не помню – хоть убей! Неудобно даже. Потом только вспомнил. Я ему денег, оказалось, должен. Так что не волнуйся, тоже вспомнишь. Это лечится. Главное, башка цела.
Плетнев все слышал и понимал. Но не отвечал. Не реагировал.
– Харчи здесь, конечно, не ресторанные, – сосед отставил в сторону вторую пустую тарелку, – но зато не найдет никто. Мне-то полгодика и надо всего.
– А потом?
Сосед давно потерял надежду разговорить попутчика, поэтому от неожиданности икнул.
– А потом амнистию обещают. Если не врут.
– Амнистия – это что?
– Это – надежда. Слушай, брат, ты хоть имя вспомни, а то не по-людски как-то, – с досадой заметил сосед, – я вот – Константин. А ты?
Плетневу нечего было ответить. Он молчал.
– Парень, а ты не в розыске случайно?
Классно ведь косит! Натурально – артист! Поди подберись к такому. Так без особой подготовки не притвориться. Наверно, книжки специальные читал. Медицинские. Константин тоже замылил в библиотеке учебник по психиатрии, пытался изучить. Не смог – больно заумно пишут, с незаконченным средним не понять. Да и с законченным. Такое ощущение, что сами психи и написали.
После завтрака бюджетных больных посетил лечащий врач, барышня с блуждающей улыбкой – то ли угрожающей, то ли наоборот.
– Доброе утро. Как спалось? – поинтересовалась она. Больше у Плетнева.
– Доброе. Нормально.
– Голова не болит?
– Не болит.
– У меня, у меня болит, – попытался обратить на себя внимание Константин, но доктор не отреагировала на жалобы. Ее интересовал только свежий больной.
– А у меня для вас приятная новость, – она улыбнулась во все тридцать два зуба, – ваша жена приехала. Нашла вас по фотографии на нашем сайте.
– Жена? – Плетнев не обрадовался и не огорчился. Даже не удивился. Только равнодушно поинтересовался: – А у меня есть жена?
Доктора было такой реакцией не сбить. Она точно знала, что еще немного – и с бесперспективным пациентом придется мучиться кому-то другому.
– Да. Кстати, очень приятная женщина. Она сказала, что всегда вас находит.
– Всегда? А что, со мной такое было раньше? – инертно, без эмоций уточнил Плетнев.
– А это она пусть сама вам расскажет…
* * *
Золотову снился деструктивный сон. Красавица Жанна била его по носу. За обнаруженную связь с Настей. На Жанне было какое-то нелепое и неприятное одеяние с ярким гавайским рисунком, обнажавшее силиконовую грудь с огромной татуировкой: «Из мелкой посуды не употребляю». Жанна била его и верещала. Голос ее уносился куда-то ввысь и там дребезжал, не переставая. Золотов раньше и внимания не обращал – какой у нее омерзительный голос. Он пытался объяснить ей, что с Настей гуляет не он, а Плетнев Антон Романович, но Жанна не верила.
Он перевернулся в кровати, Жанна исчезла, нос болел, а звук не умолкал. Должно быть, телефон – будит на работу. Золотов сквозь сон пытался сообразить: кто мог сменить рингтон его будильника на такой кошмар и обязательно ли появляться на рабочем месте в администрации с самого утра. По мере того, как ужасный звук заползал внутрь головы и наводил там порядок, Вячеславу Андреевичу пришлось вспомнить, что при самом большом желании на рабочее место он сегодня не попадет. И завтра не попадет. Если, конечно, иметь в виду именно Золотова, а не Антона Романовича Плетнева.
