Дунаева мечтательно посмотрела куда-то вверх, потом на свои руки и, прошептав: «Все будет хорошо, Ксюшенька», – ушла за столик к подругам.
Не знаю почему, но я была ошарашена их исповедями. Что-то начало печь внутри так сильно, что хотелось орать изо всех сил, чтобы заглушить это чувство, вызванное болью других.
– Девочки, я вам открою один секрет! – несмело выдавила Карасева. – Только вы не смейтесь.
– Что за секрет? Обожаю секреты! – по-детски радостно захлопала в ладоши Борковская.
– Я ведь сценарий написала… Своего ухода…
– Кошмар какой, – радость Тани сменилась отвращением. Она с ужасом представляла, как ее подруга по пунктам прописывает свои похороны, готовит приглашение на мероприятие, заказывает гроб и памятник.
– Танечка, а мы там есть? В твоем сценарии? – На полном серьезе интересовалась Дунаева.
Карасева лишь отрицательно покачала головой и виновато опустила голову. Женщина погрустнели, переглянулись и снова притихли, не зная о чем говорить.
– Все правильно. Нас там и не могло быть, – спасла от гнетущей тишины Таня Баль. – Сценарий рассчитан на живых.
– Что ты имеешь в виду?
– Ну, в сценарии участники – живые люди, понимаешь, Дуня! Нас там не может быть просто по определению.
И Татьяны снова замолчали.
Я усмехнулась, стараясь представить, как бы могли пройти проводы моей скромной персоны в последний путь. Наверное, режиссером-постановщиком я назначила бы свою двоюродную сестру Нелли – она глубоко творческий человек, немного сумасшедший и креативный. Ей бы точно понравилась организация столь необычного события. В ее арсенале была постановка зрелищных сказок в детских садах и школах, а также она возглавила труппу народного театра при доме культуры. Нелли ставила исключительно классику и старалась проявлять свои творческие задатки в полной мере. Она была в вечном поиске. Однажды, я была на ее спектакле «Отелло» и ушла ошарашенная увиденным – ее прочтение пьесы было особенным: сюжет шекспировских событий она перенесла в маленькую деревушку, в которой жили шахтеры. Много было добавлено отсебятины, но в целом меня позабавили попытки удивить зрителя. Больше на ее спектакли я не ходила, придумывая правдоподобные причины отказа и ссылаясь на колоссальную занятость (так оно и было на самом деле).
Я бы хотела, чтобы на моих похоронах все были в белом и улыбались. Дресс-код и хорошее настроение! Воющих ссутуленных старух в мрачных черных облачениях я бы не извещала о моей смерти! Они узнали бы после! Или были бы четко проинструктированы. Вплоть до того, что с них брали бы расписки, в которых они зарекались бы не устраивать из прощания многоголосье плакальщиц, а тех, кто нарушал бы обязательство, омрачив мой уход завыванием, их под руки вытаскивали бы специально нанятые крепкие парни с белозубыми улыбками и крепким накачанным телом. Я бы не побоялась быть непонятой! Много цветов… Белых цветов. Это были бы каллы! Изящные свертки на длинных зеленых ножках – самое прекрасное в мире растение. И музыка… Обязательно Вивальди! Живой оркестр, исполняющий «Времена года» – там есть все: трогательность, грусть, изящество, энергия… Место для прощания – огромный белый шатер в цветущем саду (при условии, что мероприятие будет летом). В более прохладный сезон я бы предпочла огромный белый зал, специально арендованный в честь такого важного события. Лавки, для удобства гостей, чтобы прощание с телом не было повинностью, которую надо было бы перенести на ногах. Я – в светлом изящном платье – отдыхаю на смертном ложе, спокойная, похожа на спящую принцессу. Ритуал на кладбище, сопровождаемый легкой музыкой, краток, лаконичен и никакого публичного закапывания! Попрощались и вернулись в шатер (или зал), в котором уже засерверованы красивой светлой посудой столы. Еда – тоже в светлых цветах. Никаких стандартных компотов, супов, блинов, кутьи, пирогов! Я предпочла бы сладости! Воздушные и вкусные сладости! Легкие закуски. Шампанское. Ведь не есть приходят на поминки! Примерно так… То, что пришло в голову. Конечно, я бы продумала все детали более досконально, приди в мою голову сумасшедшая идея сочинить сценарий своих собственных похорон.
– Мы как те жрицы, – голос Борковской вернул меня к реальности, я повернулась к сидящим за столиком Таням, прислушиваясь к их негромкой беседе. – Останки, которые нашел муж твоей соседки, Дуня. Ты сегодня рассказывала: на раскопках археологи нашли древнюю могилу, в которой лежали четыре женщины, какие-то жрицы, жившие много лет назад. Служили Богам, которые их забрали… Даже письмо там нашли… И сон кто-то видел вещий – все сходится.
– Не письмо, а свиток нашли, – возмутилась Дуня, обрадовавшись, что ее история стала интересна.
– Свиток, письмо – какая разница…
– Точно, там про сон, в этом свитке было написано, – спохватилась Дунаева, – что одной из них приснилось, будто Боги их заберут в определенный день, они собрались все вместе и…
– Душа покинула тело, – закончила Борковская, она напоминала девчонку из пионерского лагеря, рассказывающую подружкам страшилку.
– Ну, ладно, сон есть – приснился Карасику, и письмо она написала, – пыталась быть скептиком Таня Баль.
– Не письмо – сценарий, – уточнила Карасева.
– Сценарий, какая разница. Ну, а Боги? Кто нас собрал? И забрал?
– Неужели ты не поняла, Таня? СОТА! СОТА нас собрала и забрала. Это же очевидно, – Борковская посмотрела по сторонам и поежилась, будто от холода. В пустом зале кафе стало немного темнее. Все четыре Татьяны заметно занервничали.
Я вдруг испугалась этой зловещей сказки про жриц, в которой СОТА становится вдруг отрицательным персонажем и начинает мстить повзрослевшим девочкам, сплотившимся когда-то давно, за невнимание. Мне подумалось, что это славно, что я не стала частью их жизни, потому что не была готова уйти из жизни, разлетевшись по стенам забегаловки. Получается, что СОТА не друг, а враг?
– Я так не думаю, – ответила Таня Баль, на мои мысли.
– Не думала! – поправила ее Карасева. – Теперь в прошедшем времени: не думала, не видела, не сделала…
– Ну, да не сделала, – закивала Дуня.
– Значит, в следующей жизни, – растерянно произнесла Баль, пожав плечами.
– Нам бы только встретиться! – торопливо добавила Борковская.
– И все сделать по-другому, – кивнула Баль.
– И детишек нарожать, – чуть хрипло отозвалась Дунаева.
– И замуж выйти за хороших людей, – поддержала Карасева.
– И в тюрьмы не садится, – подытожила Баль.
Тани сцепили крепко руки и застыли в ожидании чего-то. Я медленно встала со стула и подошла к их столу. Они больше не смотрели на меня, были сосредоточенны, чуть склонили головы и закрыли глаза. Я неслышно двигалась за их спинами, мягко вышагивая, будто кошка. Останавливаясь возле каждой, внимательно разглядывала неподвижных женщин, напоминающих фарфоровых статуэток, казалось, они светились мягким теплым светом, я стремилась запечатлеть, заархивировать в памяти их образы, провожая в последний путь четырех жриц, предстающих пред моим взором в последний раз. Я расставалась навсегда с доблестной СОТОЙ!
Борковская… несомненно, она самая яркая из четырех Тань. Несмотря на всю ее порочность, в ней всегда был лучик позитива, харизма! Она адаптировалась в любой компании, вносила в нее сумбур и веселье. Даже когда Танька говорила глупости – она вызывала добрую улыбку. Уже тогда, в далекой юности она умела подать себя красиво, умела нравиться не только противоположному полу, но и очаровывать соперниц. Любые школьные разборки, если в них присутствовала Борковская, благодаря ее дипломатии, заканчивались перемирием. В ней сочетались озорной любопытный ребенок и знающая себе цену, красивая женщина. Конечно, со временем этот шарм немного померк. Она сотворила себе кумира – денежные знаки и продала свою душу за монеты. Сквозь маску псевдосчастливой женщины, если внимательно присмотреться, можно было разглядеть юную Таню с чистыми помыслами и стремлением к настоящей любви. За блеском драгоценностей она скрывала свое ребячество, превратившись в фальшивую куклу. Вот теперь я видела, какой могла бы стать Борковская, не возжелай она вкусных пирожных в роковой день: бесконечно красивой, похожей на мировую звезду с искоркой в глазах и счастливой, доброй улыбкой.
Баль – она всегда была агрессивна и стремилась быть лидером. Отец подавлял ее личность и она самовыражалась рядом с подружками – верховодила в компании. Таня насильно искореняла в себе женственность, ощущала свою силу за счет напускной резкости и угловатости и всегда носила доспехи сильной, уверенной в себе девочки-лидера. Но глубоко внутри бился нежный трогательный лебедь. Чем больше ее сковывали, тем сильнее она ломалась, а прекрасная птица, надежно спрятанная внутри ее существа, корчась в муках, погибала. Трудно сказать, какой она представала в кругу своей семьи, наверное, шкура волка оставалась за порогом дома и бедная и бледная овечка, робко склонив голову, беспрекословно выполняла команды тирана-родителя. Ее тюремная жизнь – странная и несправедливая нелепость, игра против человеческих правил. Обидно и нелогично! Тане Баль шло белое одеяние. Я никогда не видела ее в платье. В сочетании с короткой стрижкой в женственной одежде она выглядела стильно. Мне она напоминала преподавателя высшего учебного заведения: в ее образе была строгость, уверенность, солидность, она казалось самодостаточной и волевой.
